Читать книгу Сезон дождей - Сергей Ихатов - Страница 9

В момент падения книжник вспоминает, что этот день начался с тишины. Она стала такой очевидной, потому что замолчали все электрические приборы.

Оставленный на чернейший из дней пропан закончился две недели назад. От ветрогенератора перестал поступать ток. Аккумуляторы, собиравшие по капле заряд, опустели. На них работал инвентор, питавший электричеством дом.

Это первое, что книжник говорит Елене утром. Признается, что плохо понимает, как работает вся эта электроника. Возможно, что она просто безнадежно сломалась, как сейчас ломаются все остальные механизмы и устройства. А пока что стоит проверить ветряк.

– Пойдешь со мной? Если там что-то сломалось, с одной рукой я вряд ли смогу что-то сделать.

– Я помогу тебе. Хоть мне и не нравится электричество. Есть в нем что-то… – Елена морщится. – А эти ветряные мельницы… они выглядят как в той книжке?

Лопасти скрипят под порывами ветра и остаются неподвижными. Последний из ветряков, который выжимал капли электричества для дома книжника, застыл. Его башня, как и у всех ветряков поблизости, в следах копоти от пожара. Книжник и Елена проверяют силовой шкаф, покрытый темными разводами. Никаких следов повреждения. Они пробуют открыть дверь в башню, чтобы подняться по лестнице к генератору. Массивный замок не поддается, когда они пытаются сбить его. На табличке, с которой Елена стирает пятна гари, проступает небольшая карта. Если верить ей, неподалеку, за обожженными остатками леса, должна находиться станция обслуживания ветрогенераторов.

– Пойдем туда? – Елена смотрит на книжника из-под желтого капюшона дождевика.

– Мне рассказывали, что в ту сторону лучше не ходить. Конечно, это слухи, оставшиеся от слухов, но… на станции я никогда не был.

– Следующий самолет может прилететь через неделю. Привезет баллоны с пропаном. Пока можно готовить еду на дровах.

– Может и не прилететь. Я не хочу оставаться без света. Особенно в сезон дождей. Надо идти.

За потемневшими остатками деревьев начинается лес, который лишь облизнул огонь. Чтобы не продираться через густую траву, поваленные деревья и сломанные ветки, книжник и Елена идут по узкой полосе земли, которая обрамляет край глубокого оврага. Впереди их ждет просека, возможно, оставшаяся на месте дороги к станции.

Елена тянет книжника за полу дождевика, просит остановиться. Обхватив руками ствол дерева, она заглядывает вниз и пробует рассмотреть дно оврага, скрытое за туманом.

– Это что, дым? – Елена поворачивается к книжнику. – Пахнет так, будто что-то горит.

– Не чувствую. Пойдем. Только осторожно.

Они идут дальше и книжник напоминает Елене держаться за него как можно крепче. Именно поэтому, когда влажные листья выскальзывают у из-под ног и он падает, она падает вместе с ним.

Ветвь дерева, за которую хватается Елена, выгибается и выскальзывает из руки. Удар о землю. Пучки травы вырываются из земли, когда книжник и Елена пробуют ухватиться за них. Грязь и листья выскальзывают из-под ног.

Темнота оврага, вспышка неба, темнота, вспышка, будто щелкает затвор фотоаппарата. После одного из щелчков темноту сменяет сияние в золотисто-красных тонах. После еще одного щелчка темнота отступает и остается только сияние. Елена и книжник падают в него, как в открытые объятия. Прямо как в тех слухах, оставшихся от слухов. В момент падения, пока пальцы сгребают размокшую землю, пока сломанные ветки царапают лицо и одежду, пока с каждым кувырком и глухим ударом на теле появляется новое обещание синяка или ссадины, книжник удерживает память о том, с чего начался этот день.

Под простыней из красно-золотистых листьев на боку лежит автомат с газировкой. Это первое, что видит книжник, когда открывает глаза. Потом замечает мужчину, который сидит на корточках рядом с ним. Сквозь плотное одеяло боли, которым обернуто все его тело, книжник едва чувствует касания мужчины.

– Прошу прощения, я проверю как вы. На первый взгляд, ничего не сломано. Здесь не болит? Спина? Таз? Что-то онемело или не двигается? Крови нет… Простите за неуместный вопрос, но… вы не видели мою жену?

– Нет.

Мужчина кивает и с улыбкой говорит, что книжнику от падения достались скромные подарки. Ни переломов, ни вывихов, только россыпь ушибов.

Приподнявшись на локте, книжник осматривается. Видит полуразвалившееся здание с выцветшей вывеской. Неподалеку от входа в него лежит гора магазинных тележек. У стен оврага несколько деревьев сбрасывают красную и желтую листву. Тем же занимается Елена, пока вытряхивает испачканную куртку. Она смотрит, как медленно опадает березовый листок и поднимает глаза к небу. Сквозь дымку тумана проглядывают верхушки деревьев. Там, наверху, по-прежнему зеленое веснолето.

Мужчина говорит хрипло, будто его горло что-то сдавливает. Он часто смотрит наверх и несколько секунд что-то разглядывает за дымкой. Улыбка не сходит с его лица.

– Моя жена… Как это сказать… Ушла куда-то. Никак не могу найти ее.

Книжник качает головой.

– А ваша подруга? Она ее не видела?

– Нет. А даже если видела… вряд ли она сейчас это вспомнит.

– Владимир.

Мужчина протягивает руку. Потом отдергивает и подает левую.

– У меня осталась последняя упаковка консервов. Хватит всем. Хотите?

Однажды мужчина по имени Владимир покинул дом, чтобы найти жену, которая не вернулась с вечерней прогулки. Ее обычный маршрут проходил через лес, вдоль асфальтовой дороги к почте и обратно домой. Владимир попытался прочертить этот треугольник вслед за женой. Даже его шаги порой совпадали с шагами потерянной. Он вступил в чащу леса, прошел по кромке оврага. Еще сырые от ночного дождя листья заскользили под его ногами. Линия маршрута сорвалась и стекла вниз, к старому магазину, заваленному осенними листьями. У его входа лежал на боку автомат с газировкой.

Он очнулся рано утром. Звал жену и просил о помощи, пока не сорвал голос. Каждая попытка выбраться заканчивалась падением. Вымотанный, с больным горлом, вокруг которого будто затянули петлю, Владимир исследовал овраг. Нашел в старом магазине последнюю коробку с консервами. Их срок годности заканчивался через три дня. Владимир поднял автомат и нашел стакан для него. К крышке аппарата была прикреплена нить с монеткой. На боковой стенке кто-то выцарапал инструкцию по пользованию: опустить монету в щель и после выбора сиропа дернуть за нить.

Обходя овраг по кругу, Владимир звал жену. Ноющее горло он успокаивал газировкой. Вновь пробовал выбраться, карабкался вверх и падал. После целого дня попыток его руки онемели, будто и их сдавила петля. Вечером Владимир доел консервы и лег спать. Утром он звал жену и пытался выбраться. Потом нашел в магазине последнюю коробку консервов и поднял автомат с газированными напитками.

Владимир спрашивает их о жене, а потом повторяет вопрос. Извиняется, смущенно отворачивается. Спрашивает еще раз. Наконец, он оставляет книжника и Елену у костра, обходит овраг по кругу и надорванным голосом зовет «Мария! Мария! Мария!». Пока его нет, книжник говорит Елене, что дом, в котором они живут, скорее всего, когда-то принадлежал Владимиру. Он пересказывает ей фрагменты истории, слухи от слухов, которые слышал раньше. О падении и мужчине, который проживает раз за разом одно и то же. Этот провал, большая карстовая воронка, не выпускает его. Другим людям, которые якобы тоже падали сюда, удавалось сбежать. Но вот Владимир заперт здесь уже много лет. Елена смотрит на крутые склоны, покрытые влажной глиной, и кивает.

Книжник просит, чтобы она попыталась выбраться сама. Ему с одной рукой лучше даже не пытаться. Рассказывает план: она поднимается наверх, возвращается в его дом. Из одеял, простыней и всего, что найдет, сделает две веревки. Одну настолько длинную, насколько это возможно, а вторую покороче. Первую она спустит в овраг, а вторую…

– Нет. Я не буду подниматься одна, – Елена смотрит на пустой рукав книжника. – Не могу. Прости.

– Зря. Кажется, что-то уже начинается. Чувствуешь? Горло и руки будто что-то сжимает.

– Ничего такого. Я все равно не уйду… Тебе страшно?

Проходит два дня, прежде чем книжник решается. Владимир внимательно слушает его. Недоуменно моргает, на пару секунд задумывается и соглашается с вежливой улыбкой. Ирит кусает губы и уходит, чтобы сделать свою часть работы. Пока она занята, Владимир и книжник снимают заднюю крышку автомата с газировкой. Перерезают одну из трубок, вытаскивают баки с сиропом и водой.

Ирит возвращается с несколькими упругими и гибкими ветвями, которые у самых кончиков разделяются на маленькие веточки. Книжник выбирает из них одну, срезанную с клена. Автомат, вновь уложенный на бок, превращается в стол. На нем книжник раскладывает все необходимое: бутылку антисептика, шприц, леску, нож, большой платок, трубку из автомата и пакет. Большая часть этого нашлась в его сумке. Платок одолжил Владимир, а плотный пластиковый пакет они нашли на полках магазина.

Ирит помогает промыть пакет и трубку в растворе антисептика. В этом же растворе она вымачивает разрезанный на ленты платок. В дезинфицированный пакет заливается слабый раствор сиропа. Его края туго перетягиваются леской вокруг трубки. На другом ее конце игла от шприца. Импровизированная капельница готова.

– Не так я себе это представлял, – говорит книжник и засучивает полупустой рукав.

Начинает темнеть, поэтому работать приходится быстро. Книжник отдает команды тихим, сдавленным голосом. Под испуганными взглядами Ирит и Владимира, он держит нож над огнем костра, потом промывает его в антисептике. Три раза отсчитывает три глубоких вдоха. Владимир помогает ему перетянуть плечо лентой. Кончик ножа упирается в центр культи. Книжник нажимает еще, сильнее, пока острие не ныряет в плоть. Несколько раз нож поворачивается по часовой стрелке, пока из раны льется кровь. Испугавшись на «раз», почти заплакав на «два», Ирит быстро приставляет ветвь к ране на хриплое «три». Основание побега входит в рану. Только сейчас, когда боль переливается через край, книжник кричит. Ирит вводит ветвь в его культю чуть больше, чем на сантиметр. Место соединения быстро перевязывает Владимир. В воздухе стоит запах крови и антисептика.

Чуть позже, после первого прилива слез, Ирит делает тонкий надрез на ветви рядом с местом, где она уходит в глубь раны. Тонкая игла проходит через разрез в эпителий, впивается в сердцевину. По трубке через нее в стебель вливается раствор глюкозы. Владимир помогает закрепить капельницу с раствором на воткнутой в землю палке. Вымотанный и оглушенный болью книжник сейчас может только стонать. Он тихо хнычет три повторяющихся дня, пока его одолевают кошмары о холодных корнях, которые впиваются в грудную клетку, и ветре в ветвях, который воет как потерявшая ребенка мать.

– Простите, вы не видели мою жену?

Книжник молча качает головой. По утрам в овраге особенно холодно и Ирит, или уже Лора, греет свою кофту над тлеющим костром, прежде чем укрыть ей книжника. А еще здесь тихо. Не слышно ни птиц, ни ветра, ни стрекота насекомых. Эта тишина похожа на молчание обескровленной электроники, с которого начался тот день.

– Нет, не видели, – с улыбкой говорит Лора.

Раствора в капельнице становится меньше. Привитая ветвь растет. Владимир повторяется изо дня в день. Он с хитрой улыбкой показывает Лоре, как пользоваться монетой для автомата. В какой момент нужно потянуть за нить, чтобы монета вернулась. Каждый день она выбирает новый сироп, и он нравится ей так же, как и предыдущий. Ее радость тоже повторяется. Пока шипит газировка в стакане, девушка слушает рассказы Владимира о жене: о знакомстве, о ссорах, о долгих бессонных ночах, когда они оба не могли уснуть, о первой и единственной поездке к морю, еще до того как все закончилось, о случаях, когда ее не было рядом, но она все равно оставалась с ним и, как он надеялся, для нее он тоже был рядом.

– Нескромно, даже неприлично говорить такое… Мне так нравятся ее родинки. Особенно на спине. Там они складываются в созвездие Лебедя. Самая большая родинка, звезда Денеб, прямо под левой лопаткой. Ее зовут Мария, я говорил вам?

Лора кормит книжника овощным рагу из консервной банки. Она говорит, что тоже скучает по Марии, хотя никогда не видела ее. Потом подносит к губам книжника стакан с водой без газа и сиропа, и ждет, пока он сделает несколько глотков. Когда книжник почти засыпает, она шепотом напоминает ему и себе, что они должны сбежать отсюда.

Через два дня Селестина помогает снять бинты. Книжник уже может вставать и немного ходить. Слабость отступает медленно. Селестина поддерживает книжника, пока он бредет к магазину и обратно. Попутно девушка рассказывает, что много думает о Марии перед сном. Говорит, что очень хочет себе прошлое, такое как у Владимира и Марии. Собственное и общее. Она хочет прошлое, и они сбегут отсюда, чтобы найти его.

– Сбежим. Дай мне еще чуть-чуть времени.

Черенок клена пустил корни. Они жадно обхватывают остаток локтя книжника. Через день кора обрастает твердыми морщинами. Ветвь набухает от вливаний глюкозы и крови, все больше походит на руку без ладони. Короткие веточки напоминают пальцы, вырастающие прямо из запястья. Еще через день они начинают гнуться с потрескиванием и скрипом. Книжник пытается отбивать ими музыкальный ритм. В локте новая рука сгибается тяжело, но такой подвижности должно хватить для побега из зацикленного провала.

Первое, что слышит книжник на следующий день, это голос Эцуко, напоминающий, что они должны сбежать отсюда. Он рассказывает ей, что нужно приготовить и просит взять в его сумке нож.

– Только пришли и уже уходите? Как жаль. Может, пообедаете? Если увидите мою жену, ее зовут Мария, расскажете ей, где я жду? Спасибо.

Владимир прощается с ними как с желанными гостями, которые спешат уйти. Пытается отдать им половину консервов. Они вежливо отказываются. Протягивает сумки с деревянными клиньями. Весь вчерашний день они втроем делали их. Разумеется, Владимир уже не помнил об этом. Даже кровоточащие мозоли, которые он успел заработать, исчезли.

Новая рука книжника трещит, когда он вонзает клин в землю и подтягивается. Боль в локте разрастается с каждой минутой подъема. Он смотрит на Диотиму: она забирается наверх быстро, с размаху вбивает клин, резко подтягивается и вбивает другой. Вдох-выдох, дальше. От боли время плавится и расползается, будто у стрелок часов головокружение. Запястья немеют, горло горит. Так продолжается, пока книжник не видит над собой край оврага и лицо Диотимы. Она опередила его и теперь ждет, когда он выберется. Несколько метров до финиша, петля почти соскользнула с его рук и шеи. Клин, на котором он подтягивается, хрустит, а потом вылетает. Ноги скользят и выбивают из склона комья земли. Только рука-ветвь пока еще держит книжника. Боль пробегает от локтя к шее и сороконожкой сползает по позвоночнику. Ветвь вибрирует с неприятным внутренним хрустом. Здоровой рукой книжник втыкает клин в другое место и замирает, ослепленный болью. Сверху падает крик. Он поднимает голову: Диотима наклоняется к нему, упираясь ногой в полуобнаженный корень дерева. Из ее руки стекает кофта с капюшоном. Вдох-выдох, рука-ветвь стремительно немеет.

Книжник рвется наверх, хватается здоровой рукой за кофту. Диотима тянет так сильно, как может. Новые пальцы сжимают выступающий корень. Еще один рывок. Треск ломающегося дерева раздваивается в эхе.

Он скулит и плачет, разбрасывая ногами опавшие листья. Из надломанной у основания руки толчками выходит бледно-розовая смесь крови и древесного сока. Диотима находит аптечку в его сумке. В три руки они забинтовывают рану. Оглушенный болью, книжник показывает дорогу и еле перебирает ногами. Когда над головами больше нет навеса из листьев и ветвей, лица быстро покрывает влажная морось. Диотима просит книжника остановиться и чуть передохнуть, но он тянет ее дальше.

– Смотри, – она показывает пальцем куда-то в сторону.

Он смотрит, но прежде чем увидеть, слышит. Лопасти ветряка вновь вращаются, с противным и тяжелым скрипом.