Читать книгу Сезон дождей - Сергей Ихатов - Страница 17

Кто-то уходит, не обронив и горсти слов, без записки, в ночь сезона дождей, чтобы пропасть в темноте. В момент, когда смерть становится необратимой, они уже не помнят себя. Таков их план. Забыться перед концом, чтобы не было страшно. Неравнодушные говорят, что блуждающие по морям великаны из тумана – это покончившие с собой в сезон дождей. Они не верят в это, но продолжают говорить так, чтобы утешить тех, кто остался.

Кто-то не готов сам проститься с теми, кого любит. На руках еще живых остается тело, прямо как в те времена, когда еще не все закончилось. Тогда мертвые хранились в железных картотеках моргов, омывались, приводились в порядок лишь для того, чтобы переместиться в личный ящик из дерева и быть запертыми под полутораметровым слоем почвы. Трагическое недоразумение состояло в том, что из земли получается дурная картотека. Нельзя открыть деревянный ящик, извлечь умершего и, чуть отряхнув, пустить обратно в мир. С почтительностью, которая достойна другого применения, это недоразумение продолжается еще живыми. Пусть и с некоторыми поправками.

Вместо могильного камня, который призван стать меткой мертвеца в земляной картотеке, над местом погребения часто сажают дерево. Многопалые корни сжимают труп в кулаке, пьют соли его внутренностей, минералы костей и жил, мягкую массу увядшего мозга. Те, кто любил и все еще любит умершего, пробуют говорить с деревом. Они воображают, по еще одному недоразумению, что их могут услышать. Надеются на ответ и не получают его. Только во время сильного ветра – когда ветви и листья дрожат так, будто дерево устало быть тем, что оно есть, пытается разобрать себя и собраться во что-то другое, деконструироваться – живые слышат голос. Далекую и тихую речь, которая когда-то запуталась в ветре. Распутанные и заново сплетенные, звучат те же самые слова, который ветер подобрал и унес, чтобы вернуть здесь и сейчас. Все это только попытка сделать из горя историю.

Она идет.

Вот женщина, и на ее руках ребенок. Мальчик, чья кожа покрыта сыпью. Он еще не говорит и едва ли что-то скажет. В худшем случае его жизнь будет дочитана в ближайшие несколько дней, полных мук, слез и отчаяния. Женщина несет его в парк к пруду. Молчащий отец идет рядом. За ним, как плащ на ветру, струится запах алкоголя.

Редкие прохожие не разговаривают с ними. Ударившись о тупой угол чужого горя, они спешат уйти с дороги. Улица заполнена треском радио, в котором едва слышен скомканный мужской голос. Он жалуется, что в его доме живет еще кто-то, кроме него.

У пруда тихо. Деревья вокруг ограждают его от ветра и воплей оборванного электрического кабеля. Женщина аккуратно подносит ко рту ребенка крышечку от флакона, наполненную темно-зеленой жидкостью. Два глотка и она пуста. Мальчик кривится от вкуса, фыркает и выплевывает половину жидкости. Мускулы на его лице собираются в узор плача, но потом медленно расслабляются. Женщина гладит ребенка по волосам и что-то шепчет. Зеленоватая сыпь на коже мальчика бледнеет.

Отец садится на колени рядом. В его руке шприц, полный прозрачного густого препарата. Мужчина замирает и не знает с чего начать. Попрощаться или сделать укол. Он обнимает жену, обнимает сына. Оставляет на каждом пахнущий спиртом поцелуй. Женщина укачивает ребенка, хотя сейчас это не нужно. Дрожащая игла с каплей на кончике входит в узкое плечо мальчика. Врач обещал, что так будет не больно, и это самое важное.

Родители тихо переговариваются, не смотря друг на друга. Мать поднимается с земли, скидывает туфли и идет к пруду. Ребенок в колыбели ее рук дышит медленно и неглубоко. Голой ступней женщина отводит в сторону стебли камышей и опускает ногу в пруд. С каждым шагом вода поднимается, пока не доходит до локтей. Мать замирает, смотрит на поверхность пруда. Маленькие волны бегут от ее тела. Она опускает сына в воду и разжимает объятия.

Малыш что-то лепечет перед тем, как его пятки касаются волн. Вчера ночью женщина сказала мужу, что очень ждет слово. Потому что видела такие сцены в кино, читала в книгах и слышала в песнях. Слово, которое своим произнесением превратит горе в сюжет, который она сможет пересматривать в голове во время ночных сеансов отчаяния. Но слова нет.

Пальчики ребенка исчезают при соприкосновении с водой и оставляют пятно ряски. Чем глубже опускается тело, тем шире становится зеленое полотно. Руки, ноги, спина, грудь, плечи, шея, подбородок, уши, губы, зубы, язык, волосы, глаза, все обращается в ряску. Ручейки обнаженных вен выталкивают в воду мелкие зеленые пластинки. Без мук, судорог и криков.

Она пришла и она милостива.

Женщина аккуратно смывает прилипшие к платью пятнышки ряски. Ее зовут Ольвия. Это не последние похороны, что ей придется пережить.