Читать книгу ЛЮБОВЬ к быстрой езде. Ночное чтение - Сергей Магомет - Страница 31
КОЛОКОЛ
как фигура высшего пилотажа
30
ОглавлениеПоследующие события показали, что сверхнапряжение воли, предпринятое Алексеем Орловым, принесло невиданные плоды. Перемены были особенно впечатляющи, поскольку они каким—то иррациональным образом сопряглись с волнениями, происходящими по всей огромной державе.
Его служебный взлет был исключителен. Собственно говоря, в смысле своего абсолютного и единственного функционального предназначения блестящий элитный офицер Алексей Орлов уже поднялся выше всяких формальных ранговых соответствий. Строго говоря, он и те спецподразделения, которые составляли его непосредственное окружение, по сути вообще нельзя было отнести по своей принадлежности к военному ведомству, и даже к так называемой армейской элите, – так как, впрочем, и к ведомству национальной безопасности, – хотя и он сам, и его товарищи по службе считали себя «чистокровными» военными. Формально, конечно, он находился в определенном служебном подчинении. Однако о какой подчиненности могла идти речь в те звездные, экстраординарные моменты, когда любые чиновники, политики и координаторы во всем государстве лежали чуть не в обмороке или в панике выбрасывались из окон, – когда лишь он один олицетворял собой реальную власть, один противостоял хаосу, один вел всех нас из настоящего в будущее. Его профессиональной обязанностью (или «долгом» – так, как он сам это понимал) было действовать в моменты, когда обрывалась всякая связь в громадной иерархии государственных структур, а любые пульты управления превращались в ненужное, декоративное «железо». Он единолично наблюдал за всем и был верховным диктатором.
В обычном режиме жизни его по—прежнему опекали и направляли. Так сказать, держали «на контроле». Однако и его условным начальникам было ясно, что он и сам мог бы держать на контроле кого угодно и что угодно.
Между тем он являлся именно некой функциональной частью власти (чем—то наподобие «автопилота» в самолете), и отношение к нему как личности было соответствующее. Точнее, сама специфичность его положения как бы должна была абсолютно исключать из отношений между ним и всеми окружающими любые личностные, политические, моральные и прочие аспекты. В то же время (поскольку он все—таки был человеком, а не отвлеченной функцией) он постоянно подвергался определенной обработке со стороны самых антагонистических политических течений и кланов, находясь в центре всех интриг, заговоров и переворотов, – ему то намекали на «целесообразность» примкнуть к тем—то и тем—то, то накачивали «идеологией», а то и вовсе пытались подчинить исключительно своему влиянию.
Впрочем, любой мало—мальски горячий конфликт мгновенно сдувал с него всех этих хилых «наездников», чья волевая активность и, как они обожали говорить «пассионарность», ограничивалась лапаньем телефонной трубки.
Он же был прирожденный командир. В его армейском окружении, в тех спецчастях, которые он сам и формировал, организовывал, которые сам воспитывал, существовало особое братское товарищество, и его авторитет внутри этого товарищества был таков, что свои лучшие чувства к нему товарищи ощущали в форме бесконечного страстного желания подчиняться его воле. Сам же он, к их вящему восхищению, испытывал истинную страсть лишь к огню и броне.
Удивительно, что никому из психологов—аналитиков в общем—то не приходило в голову, что, несмотря на свою видимую нейтральность, функциональность и даже обезличенность, он, может быть, как раз и вызревал настоящим и абсолютным властелином, который способен заявить о себе уже в ближайшем будущем… Если же кому—то и приходили подобные мысли, то такой вариант развития событий не представлялся им, пожалуй, устрашающим и нежелательным. Может быть, кое—кто даже был бы этому рад… А может быть, кто—то вынашивал идею осознанно склонить его к этому и вылепить из него фигуру наподобие долгожданного мессии.