Читать книгу ЛЮБОВЬ к быстрой езде. Ночное чтение - Сергей Магомет - Страница 42

На небесах. Он проснулся. Синяя голубая комната в четыре окна. И практически пустая. В трех окнах синее голубое небо. В четвертом, распахнутом, – как ярко-начищенная пластина, золотое солнце.

По странной прихоти Ваня предпочитал спать на полу. На тонкой тростниковой циновке. Голышом. Прикрывшись жаркой овечьей шкурой. Под головой маленькая подушка, набитая редкими морскими водорослями и натуральным хлопком. Ни музыки, ни видео. Чтоб тишина и ветерок. Заснуть среди ночных звезд и проснуться – в сиянии нового дня.

Он, чудо-успешный двадцативосьмилетний продюсер, мог позволить себе многое, но обзаводился лишь самым необходимым. И этот пентхаус прикупил, в общем, по случаю. Когда под лужковскую палас-высотку едва отрыли скверную мокрую яму, а кредиты всучивали чуть не насильно.

На головокружительной высоте устроил офис и апартаменты. Оказалось хорошо. Далеко внизу разбегалась Москва. В подвале имелся бокс в гараже. Надежный бункер на случай катаклизмов. Падать в скоростном лифте ровно тридцать три секунды.

Ваня лежал на спине, заложив руки за голову, и, щуря слегка косящие, зернисто-травянистые глаза, смотрел на свою высокую молодую помощницу. Отличная секретарша, исключительно преданная девушка. Белый верх, черный низ. Едва ли не школьница. Он называл ее не «помощницей», а нарочито в мужском роде – «помощником». Но чаще Машкой. Она боготворила его. Ловила любой намек, чтобы выглядеть обольстительно, абсолютно в его вкусе. Они не спали вместе.

– Кто? – спросил Ваня, потягиваясь голым под своей овечьей шкурой.

– Двое.

– Двое… – повторил он с отрывистым едким смешком. – Двое с носилками, один с топором?

Задумчиво заскользил взглядом вверх, следуя абрису нежного просвета между девичьими ногами.

– Нет. Просто двое, – серьезно сказала девушка, устремив на него прозрачный, как ледниковый ручей, взгляд. – Клиенты.

– А можем мы их послать?

Как и полагалось, помощница уже успела предварительно пробить по базам данных номера их машин и прочее. Никакой информации. Обычно ей удавалось наскрести хоть что-нибудь. Значит, особ крутые.

Но она знала, что у него сотни собственных, абсолютно непостижимых для нее методов сканирования клиентов. Через пять минут общения Ваня видел человека насквозь.

– Формально срок подачи заявок истекает в полдень, – сообщила девушка то, что ему и самому было прекрасно известно.

– Щас… – Ваня взял гаджет и, набрав несколько номеров, проверил специальные счета предоплат.

Клиенты, даже самые высокопоставленные, были заранее уведомлены, что серьезные переговоры об участии в Мероприятии возможны лишь после внесения солидного залога. Не говоря уж чтобы гарантировано зарезервировать место участника.

– Ты смотри, – присвистнул Ваня, – уж и бабки перечислили! Ничего не поделаешь.. Ладно, Машка, – энергично распорядился он, – зови их завтракать.

И, вскочив на ноги, принялся аккуратно сворачивать тростниковую циновку.

Крупные рыжие пятна золотились на его мозглявом, нескладном, как у кенгуру, теле. Взяв постель в охапку, педантично запихнул в низкий, вроде броненосца, комодик.

Девушка развернулась и стала спускаться по маленькой винтовой лесенке вниз. Ваня босиком зашлепал за ней.

Этажом ниже располагались основные апартаменты. Оранжевое перетекало в розовое, розовое в янтарное. В едином пространстве разместились диваны, столовая, кухня с жаровней-барбекю, мини-сауна и камин. А в самом центре, как прозрачный пенал регулировщика, еще и душевая кабина. Все равно просторно так, что хоть на велосипеде катайся.

Как был нагишом, по желтенькому, как желток, ясеневому полу Ваня прошлепал прямо к кабинке и встал под душ.

– Машка, – крикнул он, подставляя лицо ледяным сверкающим брызгам, – мне нужно пятнадцать минут!..

Через пятнадцать минут в белой футболке с собственным портретом на груди, простых голубеньких джинсах, обутый в белые спортивные туфли, Ваня встречал гостей. В углу ироничного рта торчала не прикуренная белая сигарета. Рыжеватые, еще влажные волосы топорщились, как у мальчишки.

Двери разъехались. Гости одновременно шагнули из громадного, как комната, лифта. Двое. И тут же Ваня окрестил их про себя: одного Мышонком, другого Гусенком.

Некоторое карикатурно-шизоидное сходство действительно имелось. Только если бы энергично-жизнерадостный, с хрестоматийными щетинками-усиками мышонок заболел экзотической африканской слоновьей болезнью и его разнесло так, что шикарный темно-синий костюм, натянутый на жирную полторастокилограммовую тушу, трещал по швам, а ушастый деформированно-мощный череп начисто выбрили, как у бандита. Что касается Гусенка с ущербным, пронзительным птичьим взглядом, перепончатым носом и нижней челюстью в виде приплюснутого клюва в нежном пуху, то его голова несомненно была отделена от хилой птичьей тушки и приращена к мощному и гибкому, как у стаффордширского терьера, торсу. Видимо, с такой же молниеносной реакцией и мертвой хваткой.

Обменялись рукопожатиями.

– Привет! – сказал слоноподобный Мышонок. – Ах, какая погода!

– Погода-то! – сказал собаковидный Гусенок. – Привет!

На фоне гостей Ваня и вовсе выглядел щуплым подростком. Искоса взглянув на незнакомцев, тут же повел их к большому круглому столу, застеленному белой скатертью.

В первый момент ему почудилось, что эти двое явились вместе. Однако каждый из них полез в карман, и на стол легли две разноформатные визитки. На одной орлы, на другой звезды. Какая разница.

Ваня засмеялся и, щелкнув золотой зажигалкой, закурил сигарету. Визитки – детская забава. Если он и успел вычислить нечто определенное о клиентах, прибегнув к сотнями своих непостижимых методов зондирования, по его лицу этого понять все равно было невозможно.

– Машка, – мягко сказал он, – корми!

Еду, как обычно, порционную, заказанную в ресторане, – подняли снизу. Девушка лишь подкатила тележку. Ловко и элегантно расставила приборы. Накрыла на стол и села завтракать вместе со всеми.

Ели с отличным аппетитом и, весело переглядываясь, изрекали с энтузиазмом:

– Ах, какие сочные венские сосиски!..

– Ах, какая жареная лапша с овощами!..

– Ах, какой хрустящий пирог с ежевикой!..

– Ах, какая прелестная молодая помощница!..

Девушка и сама отменно умела готовить, но Ваня давно пресек всякую инициативу, отшутившись довольно обидно: «Я тебе за это не плачу!»

Ваня привык к тому, что даже самые крутые и тупые клиенты заводили разговор издалека. Каждый хотел, чтобы ему разъяснили суть дела. Мол, мы-то наслышаны, что у тебя, Ваня, все супер-бупер, но ты меня индивидуально убеди!

Сразу после завтрака он сказал девушке:

– Сегодня – свободна! Завтра разбудишь пораньше…

Девушка встала из-за стола и, улыбнувшись всем троим, исчезла.

Мышонок и Гусенок вздохнули с явным сожалением.

– А, впрочем, – сказал Мышонок, промакивая салфеткой усеянный каплями громадный бритый череп, – хорошо, что отпустил девушку погулять.

– Денек блеск, – согласился Гусенок, взглянув на часы, и покрутил стальными плечами. – Девушка съездит на дачку к папе с мамой, на речке позагорает…

– А мы поговорим о Мероприятии! – напомнил Мышонок.

– Что вас интересует? – сдержанно кивнул Ваня.

В отличие от подавляющего большинства молодых звезд, имеющих за спиной кланы транснациональных масштабов, он пришел ниоткуда. Сделал себе имя, которое ценилось там, где вообще ничто не имело цены. Редкий профессионал, сокрушитель табу и модный выдумщик-продюсер. Приходилось конкурировать с тучей дебилов и уродов, натаскавшихся в нехитром наборе приколов. Конечно, в процентном отношении и в шоубизнесе дебилов и уродов ничуть не больше, чем где бы то ни было. Но только здесь их набилось столько – с такими, деньжищами и непомерной властью.

Один за другим несколько успешных, причем глобальных суперпроектов привели публику в состоянии перманентного экстаза – со всеми, дорогими сердцу каждого продюсера, признаками массовой истерии. Причем на раскрутку своих рискованных проектов Ване всегда удавалось доставать денег. И со всеми договориться. Это изумляло не меньше, чем сами проекты. Иначе, как фантастическим везением, этого нельзя объяснить. Оттого его и называли гениальным продюсером.

Никому, за исключением разве что верного «секретаря-помощника» Машки, не было известно о его истинном – реально презрительном – отношении к своим «звездным» достижениям. Дураки. Дело не в деньгах и не везении, а в идеях. Будут у вас, задницы, такие идеи, будут и деньги с везением.

В том едком скепсисе, который излучал Ваня, некоторые даже находили своеобразное обаяние истинного профессионала, знающего себе цену. Но девушка, которая была рядом с ним, была убеждена, что за этим крылось что-то необыкновенное, гораздо большее, чем заурядный звездный «понт» и кокетство. Чего такого замечательного и сверхъестественного свершил? Ну, пару престижных призов и премий урвал. Ну, пару переворотов-кровоизлияний в мещанских бошках спровоцировал. Ну, девочки-лесбиянки принялись лизать и сосать друг друга прямо на улицах. Не считая прочих мелочей…

Вероятно, он и правда был какой-то необыкновенный. Другие, добившись успеха, хоть деньгами наслаждались на полную катушку. Машины, женщины, кони. Копили на особняки, дворцы, яхты, острова. От Рублево-Успенского до Ривьеры. Но самое главное – любой ценой, при каждом удобном случае старались еще срубить деньжат. А сколько таких, упертых, что до крови мазались!..

А он, Ваня, заработав первую несчастную тысячу баксов вообще забыл, что они есть – эти деньги. Утратил способность наслаждаться заслуженной роскошью. Как в коммунистической утопии. Зато все больше погружался в работу, в новые проекты.

Желтая пресса желчно судачила, что он сам абсолютно беспринципный, и людей заставляет делать ужасные вещи. Похлеще того, через что пришлось пройти самому. Как бы в отместку человечеству за испытанные унижения. Показал, что цивилизация и культура – дым. Все эти циничные, провокационные экстрим-шоу с убойными правилами. То, что в бреду, не привидится цивилизованному человеку. Заставлял трахаться в гробах, с музыкой и песнями, перед телекамерами, на стадионах. Тараканов с опарышами кушать и нахваливать. Собственное и чужое дерьмо жрать и причмокивать. Распинать друг друга и обрезаться. Расчленять и поедать торты, исполненные в виде половых органов. Конечно, все проделывалось якобы шутейно, понарошку. Но ведь кое-какие вещи, что понарошку, что по-настоящему – одно и то же…

Ваню забавлял шум в прессе. Главное правило шоубизнеса – «ни дня без скандала». Он подливал масла в огонь, сам сочиняя или заказывая скандальные истории. Именно так. Скотство и есть. Жизнь такая. А представьте – нанимают симпатичного талантливого человека, платят ему хорошие деньги, чтобы тот развлекал обыкновенных свиней или макак. Чтобы всячески им угождал. Естественно, и развлечения будут свинские, и самому придется Бог знает что вытерпеть. К примеру, в процессе подготовки первого небольшого, но судьбоносного шоу ему намекнули, что в интересах дела не плохо бы подставить зад некоему голубому папику, своему генеральному спонсору. Вопрос жизни и смерти. Не вопрос. Не так уж и неприятно, к тому же.

Как бы там ни было, однако именно в вихре этой сумасшедшей стихии, нарушив все возможные табу и заповеди, Ваня пришел к некоторым надежным выводам.

Во-первых, не из умозрительных построений, а на практике, убедился, что колодец, наполненный гноем и смрадом, в конце концов имеет не такое уж глубокое дно, а красота бесконечна и неисчерпаема.

Во-вторых, обнаружил, что самое страстное, неосуществленное и неутоленное человеческое желание, – это желание жить. Но сам человек не способен наслаждаться реальной жизнью. Только в виде эрзацев, вроде «мыла-фанеры», которые этом смысле реальнее самой реальности. То есть, в конечном счете, заменитель жизни и есть подлинная живая жизнь.

Отсюда, кстати, такой интерес к компьютерным играм, несмотря на всю их условность. Но компьютерные игры выходят из моды. В моде – игры в реальность.

Он попал в яблочко, застолбив совершенно новое направление в индустрии развлечений. И оказался вне конкуренции. Он называл свои новые шоу – «Мероприятиями».

Строго говоря, его новый проект имел весьма отдаленное отношение к шоубизнесу. Наконец-то, Ваня нашел дело и по душе, и по таланту. Он производил «продукт», который хоть и был не столь массовым, как муз- и телешоу, но имел куда больший практический смысл и значение, чем прежнее продюсерское баловство. А уж в коммерческом отношении были побиты все прежние рекорды…

Но пресса не поняла, не заметила или не захотела заметить великого перелома в его творчестве. А он, между прочим, откровенно рассказал об этом в единственном искреннем интервью. Может быть, это и к лучшему. Потом сам жалел, что позволил себе слюнявую сентиментальность.

В своем новом качестве Ваня прославился как постановщик оригинальных развлекательных шоу (Мероприятий) для круга самой отборной элиты и супер-богатеев, – не только пресловутых олигархов, государственных людей, тех же магнатов шоубизнеса, но и всех их жен, подруг, любовниц, детей и прихлебателей. То есть для той, не так давно появившейся, обширной публики, которой не приходилось думать не только о хлебе насущном, но и вообще – думать. Забавы и зрелища для плебса, иностранные, а тем более отечественные «звезды» этой пресыщенной публике давно осточертели.

На первый взгляд это напоминало то, с чего Ваня начинал на заре карьеры, даже до Москвы. Проба сил в роли аниматора и гейм-мейкера. По-русски – массовика-затейника, трудящегося и Дедом Морозом, и тамадой. Веселил пьяную шушеру, коммерсантов-фирмачей, развлекал перекормленных детишек на именинах. Тогда он чувствовал себя жалкой прислуживающей и кривляющейся сволочью, как все эти бедные аниматоры, артисты и конферансье, которым приходилось выворачиваться наизнанку, чтобы угодить заказчику. Мастера на все руки, забавляющие скотов, сами как скоты, готовые приторговывать собственными пляшущими и поющими женами, мужьями, детьми.

Но теперь-то совсем другое дело. Вся бриллиантовая Москва взахлеб делилась впечатлениями о необыкновенной игре, обменивалась слухами, совершенно помешавшись на новом развлечении. Нынешнее же Мероприятие, финальное в специальной серии этого сезона, напротив, было практически священнодействием.

На первых уровнях, для разогрева, Ваня предлагал участникам простенькие, но завораживающе оригинальные задания, которые сопровождались невинными розыгрышами и забавными конкурсами, вроде ночных гонок с маскарадами-переодеваниями. Постепенно игра усложнялась, превращаясь в захватывающее приключение. Мероприятие было спроектировано на пределе возможностей современных технологий. Впервые в жизни участники вдруг испытывали неведомый прежде шок и трепет. Словно проснувшись, из мутного небытия, открывали для себя настоящие звуки и краски настоящей реальности…

И вот теперь Ваня на пальцах растолковывал очередным клиентам, что за свои деньги они получат все самое лучшее. А именно – ощущение подлинности жизни и смерти. То, что он им даст, им даже во сне не присниться. Потому что во сне им снится та же муть, что происходит с ними наяву. Он же даст им нечто большее, чем их поганая жизнь. Если они вообще способны это понять.

Мышонок с Гусенком слушали с огромным интересом.

– О, мы отлично понимаем!

Ваня видел, что они, похоже, действительно прониклись. Все шло своим чередом.

Вдруг Мышонок, одним глотком проглотив кофе, промакнул губы салфеткой и, захрустев стулом, брякнул:

– Знаю, голубчик, у тебя всегда все супер-бупер… А вот только – нельзя ли обойтись без трупа?

– И у меня, – тряхнув клювом, кивнул Гусенок, – насчет трупа аналогичная к тебе, Ваня, просьба.

– Как прикажете, – согласился Ваня, не споря ни секунды. – Хозяин барин. Только это будет уже другое Мероприятие… А как с этим быть – прикажете отменить? – Хитро прищурившись, даже взялся за мобильник, изготовившись только набрать номер и же остановить.

– Ни в коем случае! – всплеснул руками слоноподобный Мышонок.

– Никто об этом не говорит! – заверил собаковидный Гусенок.

– Значит, – переспросил Ваня, улыбаясь, – можно продолжать?

Чтобы уж в дальнейшем не никаких неясностей.

Что ж, приходя к нему, эти люди успевали собрать о нем изрядное досье. Более того, так или иначе выведать многие подробности готовящегося Мероприятия. Для этого у них, конечно, имелось побольше средств, чем у него. С их шпионами, спецтехникой, спецслужбами. Впрочем, им это мало что давало. Ваня даже нарочно давал утечки. Он так изобретательно выстраивал интригу, что главного никто не мог угадать. События в его Мероприятиях, даже предсказанные и неизбежные, – как в жизни любовь и смерть, – всегда обрушивались как снег на голову.

Вот и теперь успели пронюхать, что в финале запланирован покойник. Точнее, жертва, смертельный исход.

Ваня предполагал сделать это первым в шоубизнесе. И в известном смысле приучил публику, что ему под силу устраивать такое, чего никому и в голову не придет. То, что до него считалось невозможным – противозаконным, аморальным, разорительным и так далее.

Итак, им было известно, что в Мероприятии запланирована смерть. Но они не знали, и не могли знать, самого главного.

Победитель не получит ничего. Кроме вечной жизни. В этом весь смысл. В неизбежной смерти победителя. Тогда все остальные, чья коллективная воля обречет победителя на смерть, испытают этот потрясающий катарсис.

А его гости?.. Эти типичные порождения сна разума – шизофренические Мышонок с Гусенком – неужели подбирались к тому, чтобы вычислить финал?!

– А вот если бы тебе, к примеру, – поинтересовался Гусенок, – тебе самому пришлось участвовать в игре… ты сумел бы занять первое место?

– Естественно! – ответил Ваня.

Ответил без колебаний. Вероятно, с той целью, чтобы по возможности отвести их от разгадки главного сюрприза Мероприятия. Как птица, кружащая в воздухе, старается увести охотников подальше от гнезда с птенцами.

И тут же его как обожгло изнутри – ох, не нужно, не нужно было этого говорить!..

– Изволите еще уточнить подробности, прежде чем подписать контракты? – спросил Ваня гостей.

– Подробности? Зачем нам подробности? – удивился Мышонок. – Мы полагаемся на мастера.

– Но жертвы, – упрямо повторил Гусенок, – зачем нам они?

– Если не ошибаюсь, – задумчиво заметил Мышонок, – еще в царских игрищах древнего Рима и Египта нарочно планировалась уйма жертв. Разве это добавляло мероприятиям остроты?.. Я просто хочу понять. Из философских соображений.

– Не так уж это оригинально, – фыркнул Гусенок, – чтобы так за это держаться!

Намек на то, что свое Мероприятие Ваня устраивает из желания пооригинальничать, или, еще пуще – из каких-то амбиций, Ваню неприятно задел. Когда он хотел быть оригинальным, он рубил иконы, раскапывал могилы, линчевал мумии, взрывал гробницы. Мало ли чего чудил. Не то что в данном случае.

Больше ничего он не собирался объяснять.

– Не нравится, подите на йух, – кратко сказал им Ваня.

Секунд восемнадцать длилось молчание. Потом Ване это надоело. В нынешнем Мероприятии участвовало несколько сотен человек. Да какие люди, вся элита! Деньжищ вбухано не меряно. В конце концов, из-за того, чтобы заставить еще двух кретинов раскошелиться, он не собирался выворачиваться наизнанку. А для философских раздумий гости могли выбрать какое-нибудь другое место, а не его скромный офис.

– Здесь никого и ни на что насильно не подписывают, – сказал Ваня.

– А мы подписываемся! – воскликнул Мышонок, заворочавшись на стуле всей своей полторастокилограммовой тушей. – Считай, уже подписались! Давай свои бумажки, голубчик. Подпишем! Только разве бумажки что-нибудь значат? Кажется, уж давно ударили по рукам…

Он явно говорил за двоих. Гусенку оставалось лишь кивать.

Ваня снова засмеялся. Но про себя напряженно размышлял.

Значит, все-таки явились вместе? Если это имело какое-то значение. Ему не нравилось то, что происходило.

– К тому же, – с нескрываемым злорадством прибавил Ваня, взглянув на часы, – внести какие бы то ни было изменения в Мероприятие, нет никакой возможности. Все выстроено, отлажено, как часы, и запущено. Меньше суток до формального старта…

Он взял визитки гостей и стал тасовать их, как будто это были не две карточки, а целая колода.

– Это очень плохая новость! – с необычайным беспокойством воскликнул Мышонок, нервно почесав огромное пузо и переглянувшись с Гусенком.

– Хуже некуда, – нахмурился тот.

– Сочувствую, – абсолютно равнодушно пожал плечами Ваня.

– И для тебя тоже – плохая, Ваня! – уточнил Мышонок.

– Что-то никак не пойму, – истерично завопил Ваня, – здесь кто-то зачем-то меня прессингует? Мне даже крыша не нужна! Потому что я выше всех крыш! Я публику веселю. И какую! Обратились не по адресу, уважаемые. Хоть три раза обдристайтесь, ничего не добьетесь!

– Понимаешь, голубчик, речь идет… об одной персоне, – терпеливо, почти смущенно и очень серьезно сообщил Мышонок, одной рукой задумчиво пощипывая себя за щетинки, торчащие на неправдоподобно громадной морде, а другую почти с нежностью положил на руку Ване, – о такой персоне, которая…

– Ну и е… со своей персоной! – оборвал его Ваня.

И тут же, не вставая, своей чугунной слоновьей лапой, которой щипал щетинки на морде, Мышонок так хватил Ваню сбоку по голове, что тот с грохотом полетел со стула на пол.

Минуты полторы, словно в шоке, Ваня скорчившись лежал на полу и не шевелился. Как жучок, поджавший лапки, притворившись мертвым.

Мышонок и Гусенок не трогались с места.

Потом Ваня ожил, слизнул кровь на губе. Приподнялся, сел, прижав к уху, в котором, очевидно, стоял оглушительный звон, одну ладонь, и принялся сосредоточенно, по-детски, словно в глубокой задумчивости, рассматривать ногти на другой руке. На глазах у него блестели слезы.

– Мы можем, наконец, нормально поговорить? – спросил Мышонок.

Ваня боролся со слезами, но это плохо получалось.

– Ну, – сказал Мышонок, – прости меня, голубчик! Я и так очень переживаю.

– Прости его, – сказал Гусенок.

Ваня исподлобья посмотрел то на одного, то на другого, и медленно кивнул.

– Что вам от меня надо?

– Речь идет, – снова начал Мышонок, – об одной персоне… Которая участвует в Мероприятии. Нас интересует только эта персона. И больше никто.

– Это он? Она? – уточнил Ваня.

– Неважно. Просто персона. Лицо. Оно. Абсолютно инкогнито. Этого достаточно.

– Ага, понимаю, – сказал Ваня, – лицо… И что же? Я должен это лицо грохнуть? Или помочь вам его грохнуть?

– Молчи и слушай, – сказал Гусенок.

– Молчу.

– Мы и сами можем убить кого угодно, – сказал Гусенок. – И когда угодно.

– Нет, – сказал Мышонок. – В данном случае мы никого не хотим убивать. Мы лишь сделаем так, чтобы упомянутое лицо не пострадало.

– Какого черта, чего проще, найдите предлог, – пробормотал Ваня, – просто выдерните его еще на старте из Мероприятия, и все будет окей.

– Не то, не то!

– В конце концов, – загорячился Ваня, – я все компенсирую! Оплачу все неустойки. Хоть тут и нет никакой моей вины… – Мышонок с Гусенком удивленно переглянулись, словно никак не ожидали услышать от него подобной глупости. – То есть, – поправился Ваня, – деньги для вас, конечно, не вопрос… Но я компенсирую по-другому! Специально для вашего драгоценного лица устрою персональное Мероприятие. Оно ничего не потеряет. Наоборот! Я разработаю сценарий, каких еще не было. Специально и исключительно… Если это ваше лицо мужчина, сделаю его Христом. Если женщина – Марией Магдалиной. А то и самой Пресвятой Девой, прости Господи!.. Вот где будет Подлинность Жизни!

Мышонок с Гусенком терпеливо ждали, пока фонтан вдохновения иссякнет.

– Лицо, о котором идет речь, – сказал Мышонок, когда Ваня умолк, – уже среди участников.

– Кроме того, – добавил Гусенок, – это такое лицо, которое может поступать так, как ему заблагорассудится.

– Не понимаю… Тогда охраняйте. Дежурьте, не отпускайте ни на шаг. И ничего не случится.

– Нет. Невозможно. Нам категорически запрещено обнаруживать себя, каким-либо образом мешать. А там одних участников несколько сотен. Маски, костюмы, грим и так далее. Может случиться непоправимое.

– Да и путаться у него под ногами – значит нарушить естественный ход Мероприятия, огорчить лицо. Не дай Бог, огорчить или вызвать неудовольствие!

– Скорее, пущу себе пулю в лоб, чем огорчу, или вызову его неудовольствие! – со страстью признался Мышонок.

И, словно в подтверждение своим словам, вытащил из-под мышки громадный сверкающий пистолет, и, приставив его к своему виску, взвел курок.

Ваня невольно прищурился.

– Чтобы расколоть такую башку, – заметил он, – нужен не пистолет, даже такой громадный, а хороший гранатомет…

Гусенок бережно отвел руку с пистолетом от виска товарища.

– Верю. Хорошо. Согласен, – сказал Ваня. – Все сделаю. Но что сделать?

Мышонок бухнул пистолет на стол и в отчаянии стал тереть свой огромный лоб ладонью, не зная, как решить вставшую перед ними проблему. Гусенок сочувственно смотрел на него, но и сам выглядел не лучше, не зная, куда деваться от нахлынувшей на него тоски.

– Голубчик, – немного погодя вздохнул Мышонок, глядя на Ваню увлажнившимися глазами, – на тебя вся надежда!.. Я в том смысле, что ты замечательно придумал свое Мероприятие. Ты настоящий аниматор. То есть оживитель. Вдуваешь жизнь в тех, в ком она напрочь отсутствует. Выстраиваешь сюжеты и судьбы. Как настоящий Господь Бог.

– И как Бог, – подхватил Гусенок, – Управляешь людьми!

– Возвращаешь подлинность бытия, доставая из небытия. Возвращаешь секунды, минуты, часы настоящей живой жизни. Если бы не ты, люди могли бы вообще не жить. Так до смерти и просуществовать, так сказать, в небытии. Тот, кто дает им пожить хоть несколько минут, конечно, он – Бог!

– Занимаясь таким делом, ощущать себя Господом Богом – это нормально. Ничто другое уже не имеет значения.

– Дорогой мой человек, – воскликнул Мышонок, – ты истинный Господь Бог!

Ваня не стал отпираться, что в данном случае он и есть Тот, Кем его нарекли.

– Вы сказали – не я…

Мышонок и Гусенок, оценив шутку, даже немного посмеялись.

– Ты! – вдруг сказал Мышонок, тыча пальцем в Ваню. – Ты будешь сам участвовать в Мероприятии! Ведь лучше тебя никто не знает ходов и выходов!

Гусенок в восхищении хлопнул товарища по жирному плечу, которое затряслось, словно студень.

На лице у Вани отсутствовали какие бы то ни было эмоции.

Он давно все понял. Он должен был войти в свою собственную игру, играть по собственным правилам. Доказать, что он – лучший. А затем погибнуть.

В ситуации и правда просматривалось нечто евангельское.

– Боюсь, – покачал головой Ваня, – у меня не получится.

– У тебя, – сказал Мышонок, – все получится, голубчик.

– Поверь, – сказал Гусенок с безбрежной нежностью, – это такое лицо, что ради него любой с радостью отдал бы жизнь. И ты будешь счастлив, поверь. Иметь такого соперника – это великая честь и удовольствие!

– Дело в том, что эта особа не только намерена победить в Мероприятии, но и наверняка победит. Это такая личность! И только ты, как творец и создатель игры, можешь оказаться проворнее!

На этот раз все втроем одновременно посмотрели на часы.

– Я подумал и понял, что справлюсь, – согласился Ваня.

– Лично я в него верю всей душой, – сказал Мышонок товарищу.

– Мы-то в нем уверены… – скептически хмыкнул Гусенок. – Хотелось бы, чтобы и он был в себе уверен…

Он поднялся из-за стола и принялся мотаться по апартаментам, словно маятник. С какой-то неприятной скрупулезностью он разглядывал Ванино жилище, изредка бросая на Ваню ущербный стеклянный взгляд.

В продолжение всего этого разговора Ваня по-прежнему сидел на полу.

– А почему ты сидишь на полу, Ваня? – спохватился Мышонок. – Иди сюда. Сядь со мной!

Ваня медленно поднялся. Стараясь не делать резких движений, поднял поваленный стул.

И вдруг, подхватив в воздух, прямо через стол со всей силы опустил его на Мышонка. Однако последний машинально, и без особого труда, отмахнулся от стула, словно от мухи.

Зато в следующее мгновение громадный пистолет, все еще лежавший на столе, оказался у Вани. Пистолет выстрелил.

Первая пуля, как ни удивительно, прошла мимо слоноподобного Мышонка, в которого, казалось, просто невозможно было не попасть. Зато в дребезги разнесла половину душевой кабины. Как будто это была не пуля, а граната. Вторая пуля пробила огромную дыру в столе, которым Мышонок загородился, как щитом, но один из осколков все-таки, чиркнув, как бритвой, глубоко вспорол ему бок.

Третьей пуле не суждено было вылететь, потому что Гусенок каким-то молниеносным проблеском телепортировался через пространство из другого конца помещения к Ване и вырвал у него пистолет, как опасный предмет из рук расшалившегося ребенка.

– Уф-ф!.. – Топая ногами-тумбами, Мышонок уселся на ближайший диван. В его громадной лапе комком была зажата разодранная скатерть и несколько салфеток, которые он прижимал к ране, похожую на распаханную нору, в которой шевелился клубок желтовато-голубых гадюк. Кровь полилась позже.

Гусенок присел около товарища, помогая кое-как запихнуть кишки внутрь и на скорую руку затампонировать ужасную рану.

– Как ты, друг? – спрашивал он.

– В полном порядке, – самоотверженно уверял Мышонок, откинувшись и полулежа на диване.

Ваня забился в угол между холодильником и посудомоечной машиной и наблюдал оттуда.

– Ну вот, – бросил Гусенок Ване, – видишь, что ты наделал, подонок!

– Да, я подонок, – согласился Ваня, – но зачем вы меня трогали?

– Я сам виноват, – шумно вздыхал Мышонок. – Не объяснил толком, какие у него серьезные проблемы…

– Если со мной что-нибудь случится, – напомнил Ваня, – многим это не понравится! Слишком много больших людей вложили деньги в Мероприятие. А, главное, с нетерпением ждут возможности хорошо поразвлечься. Никто, кроме меня, не сможет им этого дать.

– Спорим, сейчас оторву тебе голову, и никто этого даже заметит? – мрачно предложил Гусенок.

– Кажется, он думает, что мы будем жечь его утюгом или шампуры в зад втыкать, – сказал Мышонок, морщась то ли от боли, то ли от смеха.

– У него ведь богатая фантазия.

– Приведи его ко мне, – попросил Мышонок товарища. – Мне бы хотелось с ним еще чуть-чуть пошептаться…

Гусенок вытащил Ваню из угла между холодильником и посудомоечной машиной и усадил на диван рядом с истекающей кровью и обливающуюся потом жирной тушей. Неослабевающая самурайская воля. Мышонок одной рукой комкал кипу своих ужасных салфеток, а другой обнял Ваню за плечи, ласково и крепко притянув к себе.

– Будем и жечь, и втыкать, голубчик, будем… Но не сразу, – доверительно и без крупицы мстительного злорадства говорил раненый. – Когда дело дойдет до этого, утюг и шампуры покажутся тебе сущей благодатью. По сравнению с тем, что тебе придется от нас претерпеть. Как Спасителю на кресте уксус – глотком холодненького кваса. А копье под ребро – чудесным уколом морфия…

– Творческие люди – самые живучие, – заметил Гусенок.

– Ничего нового я тебе, не открою, голубчик, – продолжал Мышонок. – Поверь, мы сделаем так, что ты действительно обрадуешься физическим мукам… Наши методы стандартные. Технология. Уничтожим самое дорогое. Не совсем по-христиански, конечно. Да что поделаешь!.. Испокон веку, даже ради благих целей, приходилось быть жестоким, брать в заложники целыми семьями, селениями…

Ваня неподдельно и искренне удивился. О чем он толкует? Кого собираются брать в заложники? Чем его собираются шантажировать? Что у него вообще есть такого «самого дорогого»?

Удивительно, но громадный монстр будто читал его мысли.

– Вот ты думаешь про себя, голубчик: «Черт с ним, пусть болтает, ничего, а я такая-эдакая сопля, человек с тысячью лиц, как-нибудь выскользну-вывернусь…» Ты-то думаешь, ты на свете один-одинешенек, вроде сиротки-найденыша. Ни точной даты рождения, ни отца. Оттого и любимая шутка: кто не знает национальности, тот точно еврей. Похож ведь, как похож! А мамка? С кем только не спала. Что ж ее теперь – ненавидеть?.. А ведь пристроил же, добрая душа, старую прошмандовку-алкоголичку туда, где кормят-поят, чтобы никто не нашел… А мы ее первую и отыскали! В молодости, говорят, красивая была. На цыганку похожа… Впридачу, несколько штук предполагаемых отцов! Не все уроды, честное слово. Один, помнишь, чудак такой Циолковский, все из жести флюгеры в виде елдаков вырезал, на базаре продавал. Тебе однажды спьяну сто рублей подарил. А другой? Артист? Переодевал, гримировал тебя, мелкого, мартышкой, сажал на руку и на вокзале пассажиров жалобил…

Ваня не дергался и не вырывался. Измазанный кровью и потом, смирно сидел в слоноподобных объятиях. Его только чуть-чуть мутило. Не то от воспоминаний, не то от тяжелого сладкого запаха, исходящего от раны, кое-как заткнутой тряпками. Ему казалось, что она на глазах начинает загнивать и кишеть червями.

– Тяжелое детство. Но не все ж били-насиловали… А древний незнакомый старичок, с которым в одно лето ты удил карасиков на пруду, – настоящая находка! Смастерил мальчику прекрасную удочку из орешины, подарил пару крючков и тоненький полосатый поплавок…

Гусенок время от времени подходил, озабоченно трогал раненого друга то тут, то там, а затем, наклоняясь к Ване, своими стеклянными зенками заглядывал ему прямо в душу.

– А еще, – продолжал Мышонок, – разыскали старушку, которая из жалости называла себя твоей родной бабушкой, позволяла собирать яблочки у себя в саду. Заодно прихватили и соседскую дуру-тетку, за которой ты с золотушным приятелем подсматривал в нужнике. А также и этого приятеля, с которым потом вы оба в интернат угодили, где не одними глупостями занимались, а и натерпелись от зверей-воспитателей. Не забыл приятеля, а?

Ваня тупо смотрел в пол.

– Десятка два-три набралось одной твоей двоюродной-троюродной родни. Может быть, тебе совершенно незнакомой, но для нас совсем не лишней… В общем, без малого полтораста человек заложников. Хочешь полный список? – Мышонок хотел подозвать Гусенка.

– Ни к чему. И так видно – отлично поработали, – похвалил Ваня. – Тоже своего рода – Мероприятие!..

Ему было абсолютно наплевать на все эти яблочки, бабушек, старичков, карасиков, удочки, поплавки и флюгеры – едва показавшиеся из черной бездны прошлого, чтобы опять навеки туда сгинуть.

Где-то в глубине сознания, как зародыш будущего, засветилась какая-то пронзительная бодрая искорка. Если бы кто-нибудь сыграл с ним самим такую шутку, он бы с удовольствием пожал руку этому гениальному фантазеру… Если бы он своими глазами не видел этот распоротый бок с желтыми прослойками жира, не чувствовал этот тошнотворный липких запах крови и пота…

– Ты еще не все сказал! – вдруг напомнил Мышонку Гусенок, в руках у которого кувыркался какой-то предмет.

– Верно, верно! – закряхтел тот, скрежеща зубами от жесточайшей боли и вращая выпученными красными глазами. Однако он не отпустил, а еще крепче прижал к себе Ваню.

Ваня разглядел, что Гусенок вертит в руках игрушку – потертого плюшевого медвежонка.

Помощница Машка рассказывала Ване, что у нее в детстве потерялся такой же – рыженький, милый, облезлый, потертый местами до замшелости плюшевый мишка. Сколько было пролито слез! У нее было счастливое детство. Умная дурочка. Шутила, что Ваня напоминает ей этого дурацкого жалкого медвежонка.

А ведь, действительно, разве не мелькала у него мысль, что не худо бы, может быть, и для себя самого устроить подобное Мероприятие. Только совершенно иного рода. Послать к черту весь экстрим. Нырнуть куда-нибудь в самую тину, лет на десять-пятнадцать. Семья, недвижимость, благотворительность. Шотландия, Новая Каледония, Нью-Йорк Сити. Не такой уж он маленький, наш шарик. Это было бы прикольно. Настоящая живая жизнь… Разве он не обожал эту глупую Машку?

Ваня засмеялся.

– Гляньте в окно, – сказал он, – у меня таких, как она, очередь до Кремля и обратно…

Гусенок подошел к окну, нарочно заглянул вниз.

– Нет, не вижу никакой очереди! – Он аккуратно поместил плюшевого медвежонка на каминную доску, среди рамок с фотографиями знаменитостей.

– Если ты думаешь, – тихо-тихо прошептал Ване Мышонок, – что все равно никто никогда не выполняет своих обещаний, ты абсолютно прав. Даже если выполнены все требования, те, кто шантажирует, не оставляет в живых заложников… Так что, скорее всего, девушки уже нет в живых. Даже если ее продали в какую-нибудь дикую Румынию или Албанию, все равно лучше просто забыть о ней…

Именно так Ваня и думал. Но уже не смеялся.

– Прошлое, – услышал он у себя над ухом, – куда страшнее и загадочнее, чем будущее. Как не бейся. Не изменишь. Не поправишь. Будущее, по крайней мере, когда-нибудь наступит, и все, может быть, встанет на свои места. А прошлое с каждым годом – все чернее, ужаснее. Это у прекрасных писателей написано, которых, как ты, конечно, думал, мы, дураки, не читаем…

Ваня покачал головой. Ни о каких писателях он слыхом не слыхивал.

– Мне нужно в сортир, – сказал он.

– Может быть, – продолжал шептать раненый, словно не слыша, – в глубине души сохраняется искорка веры, которая не дает покоя, манит. Заставляет в конце концов нырнуть-броситься на огонек, в этот жуткий мрак, но уже навсегда…

Может быть, у издыхающего Мышонка уже начался бред?

– Однажды на Пасху, – бормотал он, – я специально прошел со свечечкой вокруг церкви. Ты, конечно, знаешь, что это Мероприятие – полная аналогия переживания смерти, мистического перехода в иной мир… Так вот – из храма вышли хором, дружно, торжественно, даже весело, в ярком свете. В ночь, в мороз. Каждый нес свою свечку, бережно прикрывая ладонями, загадав, мечтал, чтобы ветер не задул. Повернули на задний церковный двор. Вздох ветра, почти неслышный, – и моя погасла! Что загадал – пропало. Оглянулся: была густая толпа, и вдруг куда-то схлынула. Вокруг потемнело, как в Преисподней. Пусто, страшно. И я один со своей погасшей свечкой. Даже забыл про зажигалку. Побежал догонять народ впереди. А там как раз образовался кружок. Вроде взаимопомощи. На юру делились, зажигали друг дружке погасшие свечи. Сунулся к ним. Кое-как зажег. Но это, понимаешь, уже не тот огонь. И люди какие-то другие… Посмотрел в окно храма, а там в ярком освещении, уже первые вошедшие. Кто-то младенца на руках держит. Тот смеется… На паперти у входа в храм снова столпотворение. «Воскресе! – кричат. – Воскресе!..»

– И я раз был в Храме, – кивнул Ваня. – Пришел, а там два знакомых гея на коленках, лбами бьются в пол, плачут-каются. Посмотрели на меня, как будто я им весь кайф обломал. Поплакали – и опять грешить пошли, пуще прежнего…

Его мутило уже так сильно, что он судорожно заталкивал желчь обратно в горло.

– Это замечательно, голубчик, – говорил Мышонок. – Ты будешь играть в свою собственную игру. Одно дело устанавливать правила для других, и совсем другое – самому по ним играть. Ты меня понимаешь… Кто такой Иисус Христос, как не великий Бог-изобретатель, который решил проучаствовать в Мероприятии, которое от начала до конца сам сочинил и организовал для других? Притом как самый обыкновенный человек, который захотел спасти многих. И правила тоже жестокие… А зачем сотворил такие правила?.. Эге, Ваня! Ты не Иисус?

– Скорее уж, Иуда! – скептически заметил Гусенок.

– Нет, он – Бог, Бог. Который хочет стать человеком!

– Ей-Богу, мне нужно, – без всякого выражения повторил Ваня.

– Отпусти его. Никуда, как говорится, не денется. Еще и правда обдрищется!.. Нам же его, вонючку, придется мыть…

Словно скользкая селедка, Ваня вывалился из объятий Мышонка, сполз с дивана. Лежал на полу, как грохнувшаяся в обморок институтка. Гости склонились над ним. Слоноподобный Мышонок мужественно зажимал кровоточащий бок, а собаковидный Гусенок презрительно морщился.

Сколько прошло времени?

Ваня лежал с закрытыми глазами. Его не трогали, и он не шевелился. Ни малейшей искры. Но голова работала идеально ясно. Никакая сила не заставит его встать. Пройдет минута, час, вечность. Все уйдет, отдалится. И сгинет в беспросветно черном и непознаваемом прошлом.

Тишина. Никого. Пусто.

Повеяло ветерком. Он приоткрыл глаза и, прищурившись, поплыл в сине-золотом сиянии. На небесах. В синей голубой комнате.

– Ты спал в одежде? Что случилось? – послышался удивленный возглас. – Пора начинать…

Ну да, ну да, он ведь сам просил аккуратную девушку разбудить его сегодня пораньше.