Читать книгу Славендар - Сергей Николаевич Тихорадов - Страница 3

Буквально вчера вечером всё начиналось плохо. В животе ныло, в голове стучало, ноги прилипли к асфальту, отказываясь уходить и уносить с собою меня. Произошедшего я не ожидал, потому так некомфортно мне и было. Зато из глубины души всплывала самоирония, я уже чувствовал ее спасительное приближение. В таких ситуациях она для меня самое то. Скорее бы уж всплывала и меня с собою брала, а то я так и с места сойти не смогу.

Я стоял на улице перед окнами Кэт, прекрасно понимая, что происходит – меня выгоняют на улицу, как помойного кота.

– Мне своя жизнь дороже, чем твоя! – крикнула Кэт, и резко закрыла окно.

Этого ей показалось мало: она глянула на меня сквозь стекло, как ножиком пырнула, и подняла широко расставленные руки. Я решил, что она сейчас опомнится, от стыда в окно выбросится и полетит ко мне опечаленной редкой птицей, как на середину Днепра. Но она этими своими руками шторы поймала и запахнула перед собой, как занавес. Стало ясно, что это не антракт, это конец. Тушите свет, и в гардероб, милости просим. Я опустил взгляд: мой гардероб стоял передо мной, весь уместившийся в немолодой чемодан.

Кэт, бессовестная, даже не постояла с той стороны штор, сразу ушла.

Ну и ладно, я и не жалею. Мне все равно не нравилось, что она кладет губку после мытья посуды прямо на мойку. После губки на нержавейке разводы, мутные и противные: сто раз говорил – как об стенку горохом. Меня это дико раздражало, просто дико – а ей хоть бы хны. Да, ещё помаду толковую она так и не подобрала, красилась как цыганка – но ей не шло, потому что она была «мальчишок», с короткой стрижкой и вечно в штанах. Если честно, она педика напоминала. Занимаешься так с ней кое-чем, глянешь сверху – а ты точно не мальчик?

Однажды она «прикололась», пожарила яйцо прямо на поверхности плиты, идиотка. Вонь и грязюка по всей кухне, а она хохочет, как маленькая сатана.

Мне вообще иногда казалось, что мы не пара, особенно по утрам на кухне. У чайника имелось на боку вытянутое прозрачное окошко с делениями, и сверху написано «Max». А сам чайник назывался «Wika», это было дано крупными черными буквами на его нержавеющем блестящем корпусе. Завтракая, я постоянно натыкался взглядом на эту парочку, Макса и Вику, и мне казалось, что Паша с Кэт здесь как-бы не дома. Здесь другая пара уже завтракает, причем каждое утро.

У Кэт вообще все были козлы. «Тебе что, мама в детстве не говорила, что все мужики козлы?» Это она не у меня, это она у подружки спросила однажды, а я услышал и призадумался. Все у нее были козлы – густые такие, концентрированные козлы.

Да еще эти шторы, чтоб их!

Я стоял на улице и глядел, как они шевелятся с той стороны стекла. Мы эти шторы вместе выбирали. Эти-эти, не другие. Кэт затащила меня в шторный магазин, и мы целый час приценивались, примерялись, и даже принюхивались. Когда я умаялся окончательно от столь навязчивого шоппинга, Кэт насмешливо усадила меня отдыхать в специально для несчастных мужиков установленное кресло, сама пошла и купила именно эти дурацкие шторы.

Вот такие дела… Меня только что из дома выгнали, а я стою, как болван, перед чужими уже окнами, и разглядываю едва шевелящиеся с той стороны стекла шторы. Завис, похоже, от недоумения. Шторы, они как занавес в конце спектакля под названием «Прежняя жизнь». Шторы будто говорят «прощай, дружище, счастья тебе».

– Прощайте и вы, – сказал я шторам, поднял чемодан с вещичками, и пошел прочь со двора.

В газетах теперь напишут: «Провинциал не сумел закрепиться в столице». Даже подженился, но все равно не сумел – выперли. Что же делать-то теперь… Остается только стать волшебником. Я всегда хотел стать волшебником. Завести себе волшебный корабль, и барражировать на нём над Россией, творя большие дела. Но это потом, а сейчас надо придумать, что делать именно сейчас.

Лучше всего подвести баланс. Я без баланса никуда, потому что я молодой, подающий… подававший надежды бухгалтер. В балансе у меня много «нехорошо», и одно «хорошо».

Хорошо, что я весьма самоироничен по природе своей, а то бы совсем хана.

Был поздний, очень поздний, вечер. Если честно, то была уже ночь. Но говорить, и даже думать, слово «ночь» не хотелось, потому что это в моём балансе не в плюс. Идти было некуда. Родители в другом городе, да и не поеду я к ним. Своего жилья у меня нет. Ни там, ни тут. Нигде нет. Денег почти нет. Так, крохи какие-то, россыпью, в правом кармане куртки. И дурацкий ваучер на авиаперелёт, абсолютно ненужный, издевательский какой-то.

Кэт, девушки моей, тем более нет. То есть, она есть, но она уже не моя девушка. Если честно, она вообще не девушка, но это и так понятно – если она чья-то, то какая она может быть девушка? Правильно, никакая. Это я злюсь, имею право, потому что злость восстанавливает баланс, а мне сейчас ох как надобно заиметь хоть какое-то равновесие на весах судьбы. Я сейчас плюсы готов откуда угодно тащить, хоть воровать.

Итак, Кэт нет. И работы у меня теперь тоже нет. Её я лишился в первую очередь, еще до Кэт со шторами.

Это случилось сегодня вечером на корпоративе, около десяти. Сами виноваты, не надо было в такую рань начинать. Начали бы как люди – в полночь. В полночь не было бы никаких гостей, и никаких речей тоже не было бы. Напились бы все, как нормальные люди, попрыгали бы на столах, облевали сортир, и мирно разъехались на такси в четыре утра, как всегда. И завтра утром я бы спал не на улице, а рядом с Кэт, и даже пробившийся бы потом сквозь эти чертовы шторы полуденный свет не поднял бы меня с постели.

Но начали в девять, как нелюди. По случаю преждевременного начала я оказался трезв и многословен. Это оказался как раз тот самый случай, когда великий и могучий проявился во всей красе. Забыть бы, что я там наговорил! Без четверти десять Кэт уже запихнула меня в такси и везла домой, как маленького.

Ёлки зелёные, она мне не говорила, что у неё, оказывается, накопилось! Мало ли что у меня накопилось, я же никого на улицу не выгоняю. У нее «копилось», но она молчала, как швейцарский банк! И вот, нынешним вечером, накопившиеся проценты обрушились, погребая под собой мое столичное благополучие. А я ведь так долго прощал ей, что она портит мойку! Её, правда, мойку.

В силу всех этих причин я сейчас иду пешком с чемоданом, и всё бы хорошо, да не бродят обычно по этим спальным улицам прибывшие в столицу провинциалы. Нет в этом районе хостелов, нет гостиниц, никаких ночлежек вообще нет – ни на чей вкус. И жители Переходной, вернувшиеся со строек, тоже по этим улицам не бродят. Скушали ужин, и храпят возле своих жен, как маленькие.

Зато по этим темным улицам бродят менты, высматривая хорошо поставленным взглядом злоумышленных форточников и медвежатников. Боюсь, что паренек с большим чемоданом вполне может вызвать кое-чье подозрение.

Я остановился, тревожно хлопнул себя по карманам – паспорт где!? Паспорт прощупывался в кармане у сердца, прямоугольный заменитель души, без коего никак в стольном граде. Без души как, а без паспорта никак. Скажем прямо – без души зачастую даже проще. А без паспорта любой мент-стажер может затащить в кутузку подозрительного парня, в полночь бредущего с чемоданом.

Я поставил чемодан на асфальт, вспомнив, что у него, чемодана, есть маленькие колеса. На наших дорогах чемодану положено быть на гусеницах, а не на колесах, такие у нас дороги местами. В этом микрорайоне как раз «места», недаром я Кутузова вспомнил. У нас любой оккупационный, да и мирный туристический, француз в жижу сядет, когда поплывет жижа по осени. Я взялся за другую ручку, вытянул ее, и потащил чемодан по асфальту на колесах. Звук был и впрямь, как танки идут. Целую минуту я чемодан тащил, на большее наглости не хватило. Сейчас микрорайон проснётся, и набьёт мне лицо до состояния морды. Пожалев человечество, включая себя, я вздохнул и снова поднял чемодан за верхнюю ручку. Лишенный связи с матерью-землей, чемодан перестал корчить из себя танк и затих.

Я посмотрел на него, бедолагу, и вспомнил, как встречал прошлый Новый Год. Я тогда только влетел в Переходную на крыльях ночного поезда, так что никаких шансов встретить праздник в компании у меня не было. Разве что в полицию попасть, в тепло, но не особо хотелось такого тепла. Да и опыта пребывания за решеткой у меня ровно ноль.

– Короче говоря, чемодан, пошел я тогда просто вперед… вот как сейчас с тобой. Только тогда без тебя, с рюкзаком. Ну, ну, ладно тебе… ты его не знаешь, он до тебя был. Почему вперед? Потому что не в сторону, я не собака боком бегать. И дошел до заправки: без людей совсем, потому что автомат, зато с хорошим освещением, чтобы пистолет в горловине не забывали. И тут как раз салют, пьяный народ по улице побежал. Нарыл я в кармане несколько бедокоинов на пачку сигарет.. да, курил, ну и что? Сейчас ведь уже не курю. Да нет, у меня с собой еще были финансы, почему сразу «нищета»! Потому что деньги «бедокоинами» называл… Так это тогда было, почти год назад. Однако, в чем-то ты прав, чемодан. Подобное тянется к подобному.

Чемодан внимательно слушал, по крайней мере – не перебивал. Холодало. Легкий ветер поднимался из-за девятиэтажек, но я подозревал, что легким он будет не всегда. К утру точно отяжелеет, станет наглым, будет с пешеходов кепки срывать. Я глянул на верный мой чемодан, и на душе потеплело – не достанется тебе мой гардероб, о злой ветер.

Происходящее показалось мне весьма симптоматичным. Года не прошло, как я снова бездомный. Тенденция, однако.

Опаньки!

Говорят, что эта реальность вполне управляема. О чём подумаешь – то и свалится. Похоже, я думал не о светлом будущем, а о банальном кусочке тепла и уюта, столь недостающего мне в этот вечер. А кусочек тепла может быть вполне реализуем в рамках полицейского присутствия в твоей жизни.

Кэт оказалась куда большей мерзавкой, чем я рассчитывал. Я думал, что мы просто расстались. А мы, оказывается, не просто расстались. Она, как владелица законной недвижимости, уже успела зафиксировать свободный статус Павла Деменцева на Госуслугах, и озабоченное моим будущим государство предприняло меры.

Это я к тому, что когда рядом со мной мигнул синим и красным полицейский автомобиль, я удивился не сильно. Вернее, сильно, но не надолго.

– Деменцев Павел? Мы тебя ищем, – вполне дружелюбно сказал сидевший за рулём мент.

Он был и впрямь улыбчив, розовощёк, и вообще выглядел как человек на своём месте. К нему лично у меня никаких претензий не было, и быть не могло. Он нержавеющую мойку не портил мокрыми губками.

Справа рядом с ним товарищ сидел, смотрел на меня с интересом. Ясное дело, я безобидная птица, просто выкидыш из Переходной, коих они каждый вечер пачками грузят.

– Спасибо, ребята что псковскую дивизию не подняли,– пробормотал я.

Менты переглянулись, и захохотали.

– Мал золотник, да дорог! – зачем-то сказал мент, – Садись давай, Пашка, домой поедем. Извини, у тебя уровень четыре, а это… сам понимаешь.

Понимаю, не дурак. Доступ в миллионники только во временном порядке. Один раз оплошал, лишился поддержки коренного жителя, и милости просим подальше, закрыт въезд на полгода. Ничего не поделаешь – госпрограмма.

– Чемодан, – сказал я, указывая на своего друга.

– Всё, что нажито непосильным трудом… – сочувственно произнёс мент, – Понимаю, брат, понимаю. Ничего, через полгода снова попробуешь, метки-то на тебе нету. Отдохнёшь в своём… Сиреченске, по документам. И сможешь снова попробовать! Чемодан на заднее сиденье поставь, и сам туда же пристраивайся. Холодает…

– Спасибо, – сказал я, и принялся искать ручку на задней двери.

Мент смотрел в зеркальце, как я нервно мыкаюсь, никак дверь не могу открыть. Хорошие мужики попались, эти менты, могли и в кутузку… о которой я тоже сегодня уже успел подумать, надо же. Думай осторожнее, Паша, вот тебе совет.

Поехали быстро. В салоне было тепло, щёлкала рация, процесс ментовской жизни разворачивался в своей незатейливости, и от этого ещё больше казалось, что я никто. У них жизнь не остановится, когда меня высадят, они дальше поедут щёлкать рацией, и даже попрощаются со мной вежливо.

Когда подкатили к вокзалу, я было совсем разомлел, но поспать не дали.

– Спасибо, неплохой человек Павел Деменцев, – сказал мент, – Это хорошо, что без эксцессов, а то, знаешь, бывают..

Я отметил, что Павел Деменцев именно «неплохой», а не «хороший». Это было даже как-то профессионально, потому что осторожно. Я «неплохой» на всякий случай, а то, знаешь, бывают…

– Вам спасибо, – сказал я, выволакивая чемодан.

Мент кивнул. Мне показалось, что он меня хоть и жалеет, но как-то по-доброму, не как помойного кошака, а как, скорее, подранка, которому просто не повезло, да и то временно.

– Твоё выходное уже занесено на счёт, так что поедешь бесплатно, – сказал мент, не глядя на меня, – Так что…

Он побарабанил пальцами по баранке, потом нашёл-таки правильные, на его взгляд, утешительные слова.

– Да всё нормально! – сказал он, будто я в этом сомневался, – Ведь твоя фамилия – Деменцев, а это же один корень с «дементор»! Это я к тому, что ты грозен, а стало быть – силён, Паша.

Довольный таким интеллектуальным вывертом, он наконец-то поднял глаза, улыбнулся и протянул в открытое окно руку. Я не был согласен с тем, что «грозен» и «силён» лежат рядом, ну да ничего, у него свой опыт, у меня свой.

– Боюсь, что это от слова «деменция», – пробормотал я, и пожал его большую ладонь, – Спасибо, ребята.

Второй мент махнул мне рукой, мол, пока, парень, всего тебе самого, и спасибо, что без эксцессов.

Через несколько часов я вышел из поезда, не доехав до Сиреченска одну остановку. Было тяжко, и не потому, что со мной чемодан. Грустно, почти со слезами, я потащился сквозь лесопосадки, убеждая себя в том, что всё хорошо.