Читать книгу Славендар - Сергей Николаевич Тихорадов - Страница 7

Если вы ждете чудес от Бога, значит, вы в Него не верите. Вера не подразумевает и не требует доказательств. Также и мамина любовь не требует грандиозных сыновних достижений и качеств. Моя мама даже мне неудачливому была бы рада, а уж если я в заслуженном отпуске – так почти что горда. Не у каждой сиреченской мамы сын завис в Переходной.

Мне посоветовали не врать, но и лишнего не говорить. И мама не знала, что меня вышвырнули из Принципа стабильности.

Но я-то уже знаю… Знаю, что теперь я могу рассчитывать только на госпособие, а это крохи. Любая крипта в «большаках» заморожена… а у меня ее и не было. Где-то приняли меры для того, чтобы я не сбежал из луддитов в теплое стойло цивилизации, меня там не ждут. И они еще говорят после этого, что «большаки» и луддиты никак не связаны! Да всё не просто белыми нитками шито, всё в белый день на белых простынях белилами писано.

Еще из белых простыней на войне делают флаги, когда идут сдаваться.

Мать гордилась, суетилась и после работы спешила домой. Батя отнесся к моему визиту куда сдержаннее, ему изначально не нравилось, что я укатил в Переходную. Он рассчитывал, что я буду устраивать свою жизнь здесь, в Сиреченске. Здесь у нас даже своя квартира, которую я смогу наследовать, если подпишу контракт о десятилетней оседлости. Люди старшего поколения почему-то держатся за свою городскую недвижку, как малыши за мамкину юбку. Тоже мне, гарантия будущего.

Для меня теперь никаких гарантий, батя. Жаль, не могу с тобой поделиться тем, что сейчас на душе.

Но где-то в душе, в самой недосягаемой в обычные дни глубине, жила уверенность, что я не покину отчий дом навсегда. Я знал, что все будет хорошо. И не в последнюю очередь потому, что Стерх, настоящий луддит, не показался мне любителем газопроводы рвать динамитом. В нем было что-то, чего не было в моем отце, но я очень хотел бы в отце это видеть. Стерх был выше бати, широкоплеч, и даже подмеченная мною грусть не лишала его образ той силы, которую я в нем отметил.

А я весь в батю, человека хорошего, но безвредного. Я подумал ненароком, что если луддиты все такие, как Стерх, то лучше к ним, чем в армию. В армии я уже был, ничего там страшного нет.

Отдыхал я три дня. На четвертый день осознал, что очень хорошо быть единственным сыном в семье. Хорошо, что у меня нет ни сестры, ни брата, дядек и тетушек тоже нет. Потому что я не выдержал бы, и стал прощаться. А так, когда только родители… к их слезам я привык. Тем более, плачущего батю я никогда не видел, так что одна мать оставалась.

Еще лучше быть сиротой, таких берут в настоящий спецназ. Если это бонус, конечно, служить в спецназе. По мне, так это не жизнь, когда ни выпить, ни проспать, ни погулять.

Настроение падало, пришлось ползти в память за смехом, там были кое-какие запасы.

Когда я был маленьким, то скрыть что-то от родителей большой проблемы не составляло. Просто молчи, и не отсвечивай в лучах заката. Чего только мы с пацанами не творили в щенячьем возрасте! Однажды хакнули мусорного голема, нарядили его в мундир «большака» Рысаков, и отправили курьером в дяде Вадиму. Курьер был оформлен в зеленое с серебром, выглядел опереточно, и разве что мою матушку был способен вывести из равновесия.

Голем вошел в дом, поднялся наверх, надавил кнопку доисторического звонка, и принялся ждать людей. Но люди здесь уже присутствовали. Действие происходило на лестничной площадке последнего этажа, и если бы некто решил поднять голову, то в едва приоткрытом чердачном люке он мог бы заметить три пары лукавых ребячьих глаз. Все помнят и эти люки, и притороченные к ним лестницы, и огроменные амбарные замки на люках, чтобы пацаны не лазали на чердак. Ха! Кого эти замки останавливали-то?

Дядя Вадим долго мешкал, потом все-таки открыл дверь и уставился на механическое чудо в нелепом костюме.

– Вам пакет, – сообщил голем дяде Вадиму, – Спасибо за гражданскую позицию!

Классовое неприятие имеет место быть в нашем обществе. Дядя Вадим не любил големов, и когда на площадке нарисовался двухметровый механоуродец с клешнями-манипуляторами, нервы дядины напряглись.

– Пожалуйста, – настороженно отозвался дядя Вадим, – Какой пакет… зачем мне пакет.

Это был не вопрос, скорее рассуждение вслух.

– Вам пакет, – повторил голем, и протянул дяде Вадиму несуществующий пакет.

Когда голем размером с две стоящие друг на друге коровы протягивает к вам щупальца, которыми можно шпалу закинуть на здание мэрии, вы невольно начинаете вспоминать случаи, когда в мозгах голема что-то заело – транзисторы перегорели, или еще что – и район был оцеплен зондеркомандой из «большака» голема, а через квартал стояли машины с психологами, и нанятые «большаком» же общепитовцы бесплатно раздавали горячую еду и напитки.

Дядя Вадим сначала было отпрянул, но быстро взял себя в руки. Он даже на всякий случай присмотрелся, мало ли что. Все-таки возраст, можно и не увидеть, чего там тебе голем протягивает. Но в манипуляторах ничего не было.

– Я не вижу никакого пакета, – сказал дядя Вадим, и это было его ошибкой.

Честность и прямота иногда бывают не к месту. Скажи дядя Вадим, что пакета никакого нет, голем бы перешел на резерв, и все. Но дядя честно признался в несовершенстве своих органов чувств. То есть, пакет-то есть, просто дядя его не видит. Голем протянул щупальца еще ближе, совсем под нос дяди Вадима, мигнул желтым проблесковым огнем на макушке, как и положено городскому казенному транспорту за работой, потом свистнул клаксоном заднего хода и сказал:

– Вам пакет.

– Окей, – сказал по-английски дядя Вадим, внимательно изучая двухметрового сумасшедшего, – Спасибо за доставку.

Он даже руками пошевелил, изображая изъятие пакета из щупалец голема. Дядя так старался, что рука его дернулась вниз, изображая тяжесть пакета. Сидящие на чердаке негодяи заткнули рты кулаками, чтобы не ржать в голос.

– Рад стараться, – сказал голем, – Приказано дождаться ответа.

Со стороны голема это смотрелось, как ход конем. А со стороны дяди, как удар под дых.

– Ага, – сказал бледный дядя, и задумался, – Щас, щас…

– Спасибо за гражданскую позицию, – подсказал голем, внимательно наблюдая за дядей.

Дядя посмотрел на ладонь левой руки. Очевидно, на ней лежал пакет. Дядя взял пакет правой, повертел в руках, внимательно изучая, наконец-то нашел рекомендуемое место отрыва и попробовал вскрыть пакет. Пакет поддался не сразу, дяде даже пришлось надкусить уголок зубами, сунуть в прореху палец и изнутри вскрыть пакет, как брюхо леща.

– Уф, – выдохнул дядя, – Запечатывают-то как, еле открыл.

– Спасибо за гражданскую позицию, – сказал голем, – Открытый пакет следует закрыть и выбросить в соответствующую емкость. Бытовой мусор кладем в желтый куб, пищевые отходы в зеленый цилиндр, бумагу в синий пресс, арендованные батареи размещаем в зарядном отделении желто-красного контейнера. Сохраним природу для будущих поколений! Предупреждаем вас об ответственности за умышленную неверную сортировку. Большой производитель Мусорофф приглашает вас в День перехода на презентацию и надеется стать вашим партнером в судьбе.

Такого «большака» в природе не было, но дяде было не до нюансов. У него в руках пылал синим пламенем, жег ладони проклятый пакет, кандидат в макулатурный пресс синего цвета.

– Приказано дождаться ответа, – добил дядю голем.

Дядя Вадим дернулся и уронил пакет. По крайней мере, так показалось мерзавцам на чердаке. Расположенный над головой голема квадратный люк, примерно семьдесят на семьдесят сантиметров, подергивался вверх-вниз, как опахало, охлаждающее башку падишаха. На чердаке было темно, жарко, и только желание досмотреть концерт до конца заставляло мерзавцев удерживать тяжеленный люк приоткрытым настолько, чтобы в щель было видно происходящее на площадке.

Голем был вроде хакнутый, но недохакнутый. Оперативный блок ему вздрючили, а законы подчинения и самосохранения не сумели. Обычно в ситуации конфликта в мозгах голема всплывает резервный алгоритм, встроенный государством. «Большак» не имеет доступа к этому набору программ… по крайней мере, так все считают.

Короче говоря, в те годы от условных всего можно было ожидать.

– Ответ положительный, – сказал дядя, отступая на полшага назад.

– Тогда в зеленый цилиндр кладите, к пищевым, – подсказал голем, – Спасибо за гражданскую позицию. Если вам неудобно, я могу помочь.

– Да уж, помогите, пожалуйста, – промямлил дядя Вадим, аккуратно приоткрывая ногой родную дверь за спиной.

Маленькие мерзавцы не смогли удержать люк, и он обрушился с высоты всего-то в пять сантиметров, но чей-то слишком любознательный палец не успел убраться из щели.

– А-а! – раздалось с потолка вслед за глухим ударом люка по пальцу.

Люк грохнулся на свое место, спасая мерзавцев в темноте чердака. Дядя Вадим ойкнул, дернул ножкой, глянул на люк и все понял. Еще бы, он столько лет с нами в одном доме живет.

– Поймаю – сдам куда следует! – крикнул дядя Вадим.

Каждый опростоволосившийся дядя обещал нас поймать, будто не знал, что игра в том и заключается, чтобы нас не поймали. Своим обещанием нас поймать дядя Вадим как бы поставил точку, признавая, что игра удалась.

– Я вам помогу, сам сдам, – миролюбиво посулил голем, развернулся и принялся открывать зеленый цилиндр для пищевых отходов, которого не было не площадке.

– Во-во, – согласился дядя Вадим, – Туда им и дорога!

Дядя Вадим погрозил чердаку кулаком и скрылся в квартире, воспользовавшись тем, что мусоросборщик отвернулся и принялся «помогать». Через несколько минут прискакала зондеркоманда, вырубила голема, и по совету дяди Вадима поползла на чердак – но зря. Подлые негодяи уже снялись с якоря, пронеслись тремя ветрами по чердаку, выбрались на волю через предусмотрительно оставленный открытым такой же люк соседнего подъезда, и разбежались в разные стороны, дабы не привлекать внимание взрослой части цивилизации големов и людей. С той частью мы были в концептуальных контрах, ясное дело.

Но так было раньше, когда мы были детьми. Были мы, и были родители, мешающие нам развиться из приличных мальчиков в дерзких юнг, это если кто читал старые книги про пиратов и море. Те, кто книг не читал, стремились в робототехники.

А сегодня вдруг пришла мысль, что я с родителями по одну сторону баррикад, да и баррикад никаких никогда не было. Раньше я жил в иллюзии, что есть я – и есть родители. Но сегодня вдруг понял, что есть одно «мы», которое скоро снова раздробится на «я» и «они».

Блин, как же мне не хотелось дробиться! Напряжение от невысказанной про себя новой правды нарастало, и за ужином я перестал с ним бороться. В конце концов, я ничего не обещал Стерху. Да, он советовал не молоть языком, но мало ли что мне советовали по жизни.