Читать книгу Фантастическая проза. Том 1. Монах на краю Земли - Сергей Синякин - Страница 42

Ромул Луций и Плиний Кнехт сидели на берегу пруда и плели заговор. Чему удивляться – заговоры всегда рождаются в горячих головах недовольных. А причины для недовольства у Ромула Луция и Плиния Кнехта, что называется, горели… м-м… как бы это деликатнее выразиться… горело, одним словом, пониже поясницы.

– Люпусы позорные! – горячился Плиний. – Я ему говорю – сатис, осознал я уже, прочувствовал, блин! А он все, канис поганый, хлещет! И говорит, что тюрьмой меня не исправить, только побоями. Нет, ты мне, Ромка, скажи – на хрена мы в ихний легион вступали? Где они, обещанные сестерции? За неделю нас четыре раза выдрали, а в карманах ни шиша! И ад воцем сказать, за что выдрали? Первый раз, – Плиний загнул палец, – за пьянку в термах. Надо было, видите ли, разбавленным вино пить. А я виноват, что ихнюю воду мой организм не принимает? Нет, Ром, ты скажи – это по-честному? Центуриону, видите ли, можно закладывать, а нам нельзя.

Кнехт горячился, размахивал длинными руками, и от этих движений синяя русалка на его груди то и дело плескала мощным хвостом, словно пыталась спрыгнуть с нее в тихие воды поросшего камышом пруда. Ромул Луций сел на пригорок и вздохнул:

– Так у них, Плиня, и поговорка такая есть: что положено Юпитеру, то не положено быку.

– Слыхали! – жарко вскричал Кнехт. – Кво ликет Юви, нон ликет бови! Но и наоборот ведь говорится, Рома, кво ликет бови, нон ликет Юви! Но ведь они, козлы, только в свою сторону считают! Второй раз нас за что выпороли? За пререкания с корникулярием. А мы пререкались? Нет, Ром, ты честно скажи – мы пререкались? Мы ведь не пререкались, мы его понять хотели, хрена однорогого. Жениться не успел, а рог уже вырос. Погоди, баран однорогий, ты только женись, у тебя не только второй рог вылезет, они у тебя еще на голове куститься станут! Я ему в шутку сказал, Рома, а меня пороть поволокли. Тебя, спрашиваешь, за что выдрали? Тебя, Рома, за дело отодрали. Не надо было, блин, над несчастьем товарища смеяться!

– Да я не смеялся! – возразил Ромул Луций.

Плиний Кнехт спокойно и нехорошо осмотрел товарища и согласился с ним.

– Правильно, Рома. Ты не смеялся, ты, блин, ржал не хуже колхозного жеребца! Ладно, братила, оба мы с тобой обиженные. В третий раз нас за плохо вычищенные котлы сечь приказали. А сами они их чистить пробовали? Патриции гребаные! Экономят все, на пасту ни одного сестерция не выделили. А ведь списали они на это бабки, точно списали, Рома, это я тебе говорю. У кассира морда воровская и глаза такие, что я ему не только кассы, поля убранного охранять не доверил бы. Сами денежки, блин, гребут, а нас с тобой в кнуты! И правильно мы, братан, сделали, что котлы эти цыганам продали. Все равно мы их отчистить как следует так и не сумели. В любом случае нас под кнут послали бы, а так мы хоть копейку, блин, за наши побои срубили, не так было обидно очко под кнут подставлять! А дальше что? Что дальше, Рома? Жалованья нам не платят, в насосники, блин, загнали, воду им, козлам, в термы качать. Да нас с тобой в рабы записали, Рома, в рабы, а не легионеры! Рабы мы, Рома, чтобы у этого корникулярия второй рог вырос!

Плиний Кнехт досадливо метнул в тихие воды пруда плоский камень, и тот заскакал по темной поверхности, оставляя за собой расходящиеся круги.

– А что делать? – печально спросил Ромул Луций. – Я у одного старика уже спрашивал, как из легиона на дембель уйти. Знаешь, что он мне сказал? Только смерть может освободить от почетной службы в легионе. Понял? Только смерть!

– Что ж нам ждать, когда они нас до смерти запорят? – уныло сплюнул в воду Плиний. – И так уже все очко в шрамах!

– Дезертировать надо, – авторитетно сказал Ромул Луций. – И рвать когти из района. Ты говорил, что у тебя тетка на Урале живет?

– А поймают? – вздохнул Кнехт. – Хорошо, если только выпорют. К этому мы, блин, уже привыкли. А если за дезертирство у них другие наказания?

Ромул Луций помолчал, задумчиво глядя на камыши.

– Децим, что без риска не обойтись, – сказал он. – Районное начальство их прячет, карантин объявили, чтобы в Бузулуцк никого не пускать. Значит, кто-то должен до области добраться, глаза там людям раскрыть. Явимся мы с тобой в областную ментовку или в КГБ, доложим, как разведчики, мол, вскрыли появление незарегистрированных вооруженных иностранцев на территории Бузулуцкого района. И не только, братила, вскрыли, но и внедрились в их ряды для выявления коварных намерений захватчиков…

Плиний Кнехт не то всхлипнул, не то засмеялся.

– Ну, Рома, да ты чудила на букву «М». Ты посуди сам. Явимся мы к ментам, расскажем им про римлян древних. Ты бы в такое поверил? Хрена лысого ты бы в это, Рома, поверил! А если в области в ментах сплошные дебилы сидят и они нам поверят, то для проверочки один хрен Дыряеву позвонят. И чем все закончится? Психушкой это все, психушкой закончится! Какие римляне? Какие мечи? Пропишут нам, братан, смирительные тельняшки и уколы в задницы наши многострадальные делать начнут. И будем мы в психушке клопов давить, пока от санитаров шарахаться не начнем. Здесь тебя за неделю четыре раза выпороли? Там, братан, за день недельную норму выписывать будут. У меня дядя с Тростяновки в психушке лежал, уж он мне порассказывал о порядочках в дурдоме! Будут нас там, Рома, п…ть. В лечебных, блин, целях. Ты об этом подумал?

– Может, ты и прав, – печально согласился Ромул Луций. – Только нам с тобой и здесь ловить нечего. Я уже сидеть не могу от ихней педагогики. И самогону – хоть весь Бузулуцк обшарь – хрен найдешь. Туган подходит, братила!

– А все ты! – внезапно обозлился Плиний Кнехт. – Юрисдикция цезаря! Юрисдикция цезаря! Цезарь далеко, а центурион близко. Знал бы заранее, я бы к их казармам ближе километра не подошел бы! В сестерциях будем жалованья получать! – похоже передразнил он Ромула. – В плетях мы его, блин, получаем. Согласно ведомости!

Ромул Луций хотел что-то возразить, но передумал. И вовремя – по дороге к пруду шел корникулярий. Корникулярий был в спортивном костюме, но офицерское свое отличие в каптерку не сдал – рог на шлеме блестел не хуже шпиля на ленинградском Адмиралтействе.

– Ша, Плин! – бросил Ромул, вскакивая. – Погнали воду качать. Идет эта гнида однорогая! Засекет, что сачкуем, опять после вечерней поверки к ликторам пошлет. У меня очко не железное, ему, не как сердцу утесовскому, покоя хочется.

Они взялись за красный пожарный насос, заставляя воду пениться и шипеть в трубе. Ручной насос римляне конфисковали в местной пожарной специально для обеспечения работой провинившихся. Скучать Плинию Кнехту и Ромулу Луцию не приходилось.

Корникулярий, увидев их за работой, остановился, понаблюдал из-под руки, что-то одобрительно крикнул и повернул по направлению к школе, где располагались римские казармы.

– Слышь, Плин, – работая насосом, сказал Ромул Луций. – А может, в самом деле не надо воровать и водку жрать? Как там корникулярий нам говорил: живи по уставу – обретешь ты честь и славу. Вдруг он прав? А?

– Для дураков все это, Рома! – Плиний Кнехт выпрямился и утер рукавом спортивного костюма трудовой пот со лба. – Кто смел, тот и съел. Вот если бы мы ихнюю кассу с сестерциями взяли, тут бы нам, братила, и была бы честь и слава!

– Да на хрен нам ихние сестерции? – хмыкнул Ромул Луций. – Что на них купишь? Головку от патефона?

– Не, братан, – сплюнул в воды пруда Плиний Кнехт. – Тупой ты все-таки, извини, братила, я хотел сказать, не тупой, а неразвитый ты все-таки. Эти сестерции в наши дни антиквариат, за них сейчас хорошие бабки срубить можно!

Нет, сколько же у нас все-таки еще осталось мечтателей, верящих в пещеру Али-бабы, в джиннов и домовых, в заговоренные клады и просто в знахарей и магов. Вон один только Алан Чумак сколько воды людям с телевизора зарядил! И ведь верили же, давились в очередях на его целительные выступления. А он, между прочим, не ваши баночки, граждане, заряжал. Он свой банковский счет заряжал.

Дошло до того, что по Сибири, говорят, гастролировал парень один под именем Чумака. И что удивительно, он ведь тоже полные залы собирал и даже документы у него никто ни разу не проверил! Есть еще люди в русских селениях! Они навроде аверченского городового, который из всех полезных обществу людей выбрал старого еврея, который из пятаков шоколадки изготовлял посредством аппарата и происходящих в нем химических реакций.

Ромул Луций и Плиний Кнехт были именно из таких граждан. Их у нас много еще, желающих без особого труда на чужом горбу в рай прокатиться. При разговоре о сестерциях, за которые можно срубить хорошие бабки, глаза у Ромула Луция жадно и оживленно заблестели.

– А ты что – знаешь, куда их скинуть? – спросил он.

– Был бы товар, – туманно отозвался Плиний Кнехт, – а купец всегда найдется!

Забыв про насос, они сели на берегу пруда и зашептались, прикидывая, куда они потратят вырученные от реализации древних монет деньги. Ромул Луций в мечтах не уходил дальше грандиозной попойки с обнаженными блондинками в Гаграх. Сам он там никогда не был, но по телевизору все выглядело заманчиво и прекрасно. И, откровенно говоря, сам Ромул резонно полагал, что блондинки с коньяком морского отдыха испортить не могут. Плиний Кнехт был воображением побогаче – он представлял себе покупку белых штанов и отъезд в Рио-де-Жанейро, куда так стремился герой единственной книги, прочитанной Кнехтом еще в десятом классе. Нормальный был анархист, балдежник такой, ну прям красная шапочка. Гнедой афер. Академик, блин. Можно сказать, борзой аллигатор. Умел баки забить. Классно бороду пришивал. Остап его звали. Точно, Остап Балдерис. Сначал он за стульями гонялся, потом жука одного подпольного с лимонами зашпилил, крутые бабки снял и за бугор подался, но его на границе румыны обули. Все, блин, отняли и до этого самого Рио-де-Жанейро не дали докандехать, козлы. Пацаны с ним клевые были. Балаганов Саня и Паниковский. Помнится, читая эту книгу, Плиний Кнехт животик надорвал. Но арбуз, честно говоря, только у этого самого Остапа Балдериса варил. Остальным только на вассере стоять. Больше чем на атасника никто из них не тянул. Только гири тырить были способны да базары гнилые вести. Бакланье, одним словом. А он, Плиний Кнехт, не фраер, для него и балдоха по-особенному светит. Он своего добьется. Отслюнявят ему барыги балабаны за сестерции эти, он сразу с этим воздухом на бан рванет и крылышками только мусорам помашет. Не все же им банковать! Не будет Плиний Кнехт шестеркой, сам в батары выйдет! Будет в солнечном Рио положняком жить, шикарным зарубежным прошмандовкам палки кидать, бухало только самое крутое без гамырок, шмотье от Кардена, и никаких гапонов рядом. А если ему гравюры вправят, то Плиний Кнехт их быстро в гребни захезанные произведет, никакой зоны не понадобится!

Раскатал Плиний Кнехт губы, прикинул, как в зарубежной столице гужеваться будет с тамошними давалками, и до того у него на душе хорошо стало, словно двинулся он или ширнулся. И напрасно он в расслабуху пошел. Рядом послышался пронзительный фальцет корникулярия, и, еще не открывая глаз, Плиний Кнехт поймал расклад: влипли, блин. Надо сказать, что взявшись переводить думки Плиния на обычный русский язык, любой переводчик столкнется с определенными трудностями. Это вам не с латыни переводить, тут особый словарь требуется.

Автор долго думал, как ему донести мысли Плиния Кнехта до читателя и сделать их понятными и доступными. Помещать в конце произведения словарик? Пожалуй, неудобно будет читателю метаться туда и обратно по тексту. Сделать сноски на манер великого русского писателя Льва Толстого? Но такие сноски делают художественное произведение похожим на научный трактат. Положение спас один знакомый, заглянувший однажды на огонек. Судьба к нему была немилосердна, и по молодости лет товарищ дважды чалился в зоне или, говоря по-русски, отбывал заслуженное и справедливое наказание… Прочитав написанное, он пожал плечами и сказал: «Кому он нужен, твой перевод? Нормально написано, по-русски, только дурак не поймет». По зрелому размышлению я последовал совету этого товарища. Воровской жаргон давно вошел в нашу жизнь, и многое из сказанного будет доступно любому взрослому читателю. А если кто-нибудь Плиния Кнехта не поймет – и слава Богу!