Читать книгу Хроники Януса - Сергей Сиверс - Страница 14

Всё произошло именно так: быстро и неожиданно, словно невидимая рука направила нас друг к другу. И за это мы оба теперь несказанно благодарны судьбе.

Ей был девять, когда они приехали в Рим из Пиценума, спасаясь от галльских набегов. Её отец был незнатного рода и имел сабинские корни. На севере у её отца был земельный надел, и он занимался виноградарством. Продав землю за гораздо меньшие деньги чем она стоила, он купил землю в Лации, чтобы продолжить дело. На остатки денег он нашёл полуразваленный домик на окраине Рима, куда отправил семью, состоящую из жены, троих детей и одной служанки. Отец навещал их два раза в неделю, но и иногда и того реже. Воспитанием занималась мать.

Вскоре Плиния и её сестра пошли в школу. Наше образование позаимствовано у греков. Их же система разнится от сословия к сословию, так же и у нас: люди с достатком нанимают для своих отпрысков именитых педагогов, как правило греков, которые учат детей на дому, в то время как родители небольшого достатка отправляют детей в частные школы – там преподают учителя за гораздо меньшие деньги. Бедные же учат детей в общественных школах или людусах, где из предметов преподаётся лишь письмо и счёт. Считается, что ученик обученный педагогом на дому, лучше успевает по-сравнению с теми, кто ходит в школу. Но это не совсем так. В Риме есть две частные школы (об одной из них я расскажу позже), где уровень педагогов очень высок.

Первые два года в Риме, по признанию Плиния, были тяжелы для неё. Помимо холода зимой, нехватки денег на уголь и скудной пищи, были и тяготы душевные, ибо для неё, привыкшей к тишине, природе и простору, жизнь в городе казалась невыносимой. Но прошло два года, и жизнь наладилась. Её отец хорошо разбирался в сортах винограда и выбрал те, которые пригодны для здешней почвы. Кроме того, он знал толк в смешивании и умел выбрать нужную пропорцию для того, чтобы вино обрело свой «нрав». В своём труде он не забывал воздавать почести Вакху и Церере, жертвуя суммы на устроение празднеств – а боги, очевидно, благоволили ему в ответ. Поэтому, имея небольшое имение и малое число работников, он добился того, что его вино заслужило похвалу среди знати. Ещё больше лести его вину добавил Велий Фортунат, известный римский гурман; человек жизнерадостный и большой знаток вин, он однажды распробовал его вино и раструбил об этом всему Риму. Таким образом дела отца Плинии резко пошли в гору. Вскоре он купил новый, более просторный дом и теперь постоянно проживал с семьёй в Риме, а в поместье нанял толкового управляющего.

Мы познакомились на званом ужине. Помню, как я открыл дверь и вошёл. Плиния сидела возле окна и что-то тихо напевала. На коленях у неё была видна маленькая кошка, которая подпевала своим мурлыканьем. Плиния была смущена. Увидев меня, она погладила кошку и, поцеловав в темя, поставила её на пол. У Плинии были большие карие глаза, овальное лицо и волнистые волосы. Когда она заговорила, я услышал мягкий голос. Моя будущая жена была мила и привлекательна, но не ослепительная красавица. Или, как бы это сказать лучше… она не стремилась подчеркнуть это. Она была не так щепетильна к своей внешности, как Фабия. Она не использовала масла для кожи или искусно увивала волосы, или подводила глаза и губы. Она не стремилась утвердить себя перед мужчиной с помощью чего-то внешнего. Её красота была другая и в другом. Но это я разглядел уже после.

Как всякая девушка, Плиния мечтала найти достойного и любящего супруга. Но в Риме лишь отцы определяют судьбу дочерей. Она была готова смириться с выбором отца. Тем не менее неустанно молила Юнону о том, чтобы та направила мысли отца на верную стезю в поиске мужа для его дочери. Теперь, оглядываясь назад, когда мы счастливы в браке и имеем детей, я вижу, что Юнона услышала её.

Странно, но после первой встречи мы не искали повода встретиться вновь. Новые встречи произошли непредвиденно. Следующая случилась через шесть дней после первой и, опять же, после визита их семьи в наш дом. Точно так же и другая. Третья, однако, была только между нами. Она произошла случайно на одной из улиц Рима, где я встретил её в сопровождении подруги. Кажется, это было недалеко от портика Руфия. Я говорю так потому, что ни я, ни она, на самом деле не питали никаких планов о продолжении знакомства, а всё, что произошло после, произошло как бы волею судьбы.

Эта третья встреча решила всё. Плиния попрощалась с подругой, и мы остались вдвоём. Мы долго гуляли. Я что-то ей говорил, уж не помню что, а она с интересом слушала. Затем уже я слушал её рассказ о галлах, и том как им чудом удалось избежать плена. Это был грустный рассказ. Я проводил её до дома. После чего спросил, могу ли я прийти к ней, чтобы снова увидеть её. Она ответила, что почтет это за большую честь.

***

Здесь я хотел бы немного отвлечься от воспоминаний о свиданиях с моей будущей женой и вспомнить одно поразительное событие, которые случилось именно в ту, третью встречу. Тогда я не придал этому значения, но теперь, с годами, размышляю над тем что я видел и слышал, и это не выходит у меня из головы.

Как сейчас помню, день близился к вечеру, и я провожал Плинию до дома. Мы находились в районе где-то между Мугонием и Велией. Мы шли и разговаривали. Затем мы свернули на Виа Сакра и прошли шагов сто вдоль древней стены, известной у нас как Энейская. Люди, проходящие мимо нас, не вызывали нашего любопытства. За исключением одного человека. Этот человек заметно выделялся из толпы. На первый взгляд, он был совершенно растерян. Вид его был таков, будто или заблудился, либо не понимал как он сюда попал. Так бывает с чужестранцами, либо с теми из стариков, у которых отшибло память. Я сказал про стариков, потому что на вид тому человеку было не меньше семидесяти. Щеки его покрывала густая щетина с проседью, а само состояние его было крайне усталым, не сказать, измождённым. Однако он твёрдо стоял на ногах, бросая удивлённые взгляды по сторонам. Я не придал бы этому значения – мало ли какие люди бродят по Риму, если бы не одно обстоятельство: когда он обратил взгляд на меня и Плинию, он моментально преобразился и сделался необыкновенно взволнован. Мы с ней заметили это. Увидев нас, он тут же вытянул руку, видно, стараясь привлечь наше внимание, но вдруг опустил, словно сожалея, что заставил нас остановиться. Мы, однако, остановились и посмотрели на него с удивлением. Вдруг губы его задрожали, а из глаз потекли слёзы. Я тут же подошёл к нему, оставив Плинию в стороне. Теперь я рассмотрел его лучше. Лицо его было ничем не примечательное. Но оно чем-то напомнило лицо моего родного деда. Что-то удивительно знакомое было в его облике; нечто неуловимое из Ветуриев, я затрудняюсь сказать что именно – его ли голос, лоб, разрез глаз или пропорции тела. Но он этот человек показался мне удивительно знакомым. Когда я подошёл к нему, он увидев меня, опустил глаза, видимо стесняясь своих слёз не приличествующих мужчине, и лишь тихо вздыхал. «Что такое? Что случилось, почтенный? – спросил я, осторожно тронув его за плечо. – Тебе нужна помощь?». Он не отвечал мне. Наконец поднял глаза. Посмотрев на меня, он вдруг успокоился и попробовал улыбнуться. Он долго рассматривал меня с некоторым интересом и удивлением. Как я сказал, этот старый человек при многом том, что имел во внешности свойственного нашем роду, совсем не был моим родственником. Ни ближним, ни дальним. Я подумал, что Рим – большой город и здесь масса похожих людей, если уж я сам видел молодых людей похожих на меня, а мои друзья путали меня с другими на улице. Тут я увидел в его левой руке один предмет, который не заметил раньше. Это были вавилонские часы, вещь крайне редкая для наших мест. Я видел их лишь единственный раз (уж не помню где) и был восхищён простотой их работы и искусством стеклодувов. Заметив, что я бросил на них взгляд, он переложил их в другую руку. Они теперь стояли у него на ладони и он разглядывал их с удивлением, словно ребёнок увидевший необычную игрушку. Песок струился из одной сферы в другую.

– Ведь так не должно быть, правда? – наконец медленно, слегка сдавленным голосом, словно человек который не слышит самого себя, произнёс он.

– Что-то не так? – спросил я.

– Песок, – кивнул он. – Он не должен уходить снизу вверх.

Я опять поглядел на часы.

– Он и не уходит cнизу вверх. Он падает сверху вниз, – сказал я.

– Ты просто этого не видишь. Но ты… ты будешь это видеть.

Я опять удивлённо посмотрел на него. Он не пояснил своих слов.

Я собрался ещё спросить его, как вдруг он перевёл глаза с меня на Плинию. Увидев её, он вдруг снова испытал непонятное волнение, и я вновь заметил, как слёзы снова выступили у него на глазах. Я обернулся и тоже посмотрел на Плинию, пытаясь определить что же так опечалило его, потому что ничто в Плинии не вызывало моего беспокойства. Увидев как я обернулся, она улыбнулась мне. Я снова посмотрел на него. Его поведение было странным, хотя по виду он не был пьян и не казался сумасшедшим.

Мне отчего-то стало жаль его. Я не знал причину его горя, но мне захотелось ему помочь. Возможно, Плиния напомнила ему кого-то – может быть, жену, дочь или сестру, не знаю. К тому же, я хоть и сказал, что внешность тут не при чём, но, глядя на него, невольно вспомнил о дедушке Сиксте, который не так давно умер и которого я очень любил. Слёзы в глазах человека так похожего на моего деда, тронули меня.

Я было открыл рот, чтобы снова спросить что его так печалит… Но он опередил меня и произнёс те самые слова, над которыми я размышляю до сих пор.

Он перестал смотреть на Плинию и перевёл взгляд на меня.

– Когда наступит тот день, пусть она не возвращается, – произнёс он.

– Какой день? – спросил я, недоуменно глядя на него.

– Пусть она не возвращается принести что-то назад.

– Что принести? О чём ты говоришь?

Мы стояли и смотрели друг на друга. На его же лице тревога перемежалась с грустью. Я так и не понял что он говорил, и не стал допытываться. Как я сказал, вероятно у него было какое-то горе, либо он в самом деле страдал душевным расстройством. Я лишь вздохнул и, развернувшись, направился к Плинии.

– Кто он и чего ему нужно? – спросила она.

– Я не знаю, – пожал я плечами. – Он странный. И говорит странные вещи.

– Что он говорит?

– Неважно. Пойдем.

И мы снова двинулись в сторону её дома. Сделав шагов двадцать, я бросил взгляд через плечо. У Энейской стены уже никого не было.

***

После той встречи, я снова пожелал увидеть Плинию, но не смог. Я захворал. У меня случился жар, и я слёг на две недели. Не скрою, я очень хотел знать что она думает обо мне. Но я, также, понимал, что с моей стороны будет бестактно спрашивать её об этом, потому что она скромна и никогда сама этого не скажет…

Когда я выздоровел, я пришёл в их дом. Она была не первая кого я там встретил. Я увидел её брата Децима – шустрого и разговорчивого малого, который исполнил моё желание о тайных мыслях Плинии. Как я понял, она не знала, что я был болен и истолковала это по-своему. «Привет тебе, славный Луций, – тараторил он, жуя грушу и громко чавкая, – … матушка ей говорит «чего ты ревёшь, глупая?», а она: «Луций больше не придёт, я что-то не то сказала ему!», и сильней ревёт, а матушка ей: «что ты что себе вообразила, глупая? Ты неровня ему, они знатные патриции».

Если бы я мог описать глаза Плинии, когда она увидела меня тогда. Я впервые обнял её.

Всё это время я держал в уме наши отношения с Фабией: я знал, что рано или поздно Плиния о них узнает и мысленно готовился к этому.

Мы встречались всё чаще и чаще. В отличие от Фабии, моё чувство нарастало очень быстро и вскоре перешагнуло грань дружбы, хотя не достигло такой же ясной неопределённости как в отношениях с Фабией.

Я не оговорился, назвав эту неопределённость «ясной», ибо наши с Фабией отношения достигли кульминации, когда мне лишь следовало сказать себе самому (и заодно ей тоже) просто «да» или «нет».

Вы тогда спросите, что же я чувствовал к ним обеим? Мой ответ будет таков. Я чувствовал, что огонь, оставленный в моём сердце после свиданий с Фабией был ярок, но быстро прогорал. После же встреч с Плинией моё сердце было подобно сосуду наполненному тёплым маслом, которое грело ещё долгое время. Боюсь, и это будет неточное сравнение. Я плохой поэт и мне далеко до метафор.

Я не прилагал никаких усилий и не торопил время. Наконец настал момент, когда я и Плиния решили что будем вместе… Но чем больше наше чувство росло, тем более я замечал как её глаза вдруг без видимой причины делались грустны, словно некая тайная мысль терзала её. Она не назвала мне причину, как я не выспрашивал. Вскоре, однако, я догадался что тяготило её. Она узнала о Фабии.

Тогда я честно рассказал ей, что мы дружим с детства. Но я сказал, что мы не сделали выбора и, конечно, мы с Фабией не делили ложа. Она внимательно слушала мой рассказ. Когда я закончил, она посмотрела на меня и проговорила, едва сдерживая слёзы: «Я не хочу мешать вам. Фабия Амбуста красива и умна, у ей знатная семья. Зачем я тебе нужна, Луций?» – «Ты нужна мне потому, что я искал тебя всю жизнь, – сказал я и добавил: – Теперь мой поиск закончен. Просто скажи согласна ли ты стать моей женой.» Ответ я прочёл в её глазах. Они сияли как солнце после дождя.

Фабия же, видя мою перемену, не могла понять что со мной произошло. Мы виделись всё реже и реже. И вот, настал день когда я и вовсе перестал заходить к ней и отвечать на записки её посыльных. Вскоре у нас произошёл окончательный разрыв, о котором я ещё расскажу.

Я помню день, когда пришёл к отцу для разговора. Отец стоял у окна, держа листок какого-то растения из гербария и рассматривал его. Я спросил как он находит Плинию Орестиллу. Отец молча продолжал рассматривать листок. Затем сказал, не поворачиваясь: «она славная девушка и, наверное, станет кому-то доброй женой». Я сделал шаг вперёд и произнёс: «она станет моей женой, отец ". Он тотчас обернулся и внимательно посмотрел на меня. Затем подошёл ко мне. Он вдруг понял, что с Фабией у меня было кончено. Я подумал, он спросит почему. Но он не спросил. И, думаю, вряд ли хотел знать причину. Тогда я сказал: «отец, я прошу твоего благословения на брак». Он долго не отвечал, затем вздохнул и промолвил: «Ты знаешь наши традиции. Но есть традиции в традициях. В роду Ветуриев отцы никогда не принуждали сыновей к выбору жён. Не буду я и. Если ты решил, да будет так».

Я преклонил колено. Он возложил ладони мне на голову.