Читать книгу Rusкая чурка - Сергей Соколкин - Страница 13

Вечер был в полном разгаре, взаимопонимание тоже. Июньское солнце, теплое и ласковое, словно соскучившееся по людям, траве и земле, не спешило заходить и упрямо, несгибаемо светило откуда-то снизу, с конца дороги, из-за того вон желтого с зеленой крышей дома. Оно устало – это было видно, – но упорно держалось на ногах вместе с ребятами и девчатами. Раз обещали веселый отдых, надо соответствовать, не подводить хозяина. А-то какой отдых в холоде, без теплого нежного солнышка? Дальние деревца тихо покачивались, словно убаюкиваемые еле заметным ветерком, зеленая свежая травка трепетала, словно приглашая к себе – поваляться, понежиться напоследок на заходящем солнце. От солнышка, ласкового летнего теплого ветерка, свежего неуемного воздуха и конечно же немалого количества выпитого девчонок потянуло в сон, они сидели, глупо улыбаясь, кто с закрытым левым, кто – правым глазом. Даже мужчины почувствовали легкое опьянение, что тоже не предвещало ничего хорошего в смысле продолжения банкета. И тогда Алексея осенило.

– Всё! Все встаем, едем купаться. Тут недалеко речка есть. Взбодримся. А то уже все как курицы вареные.

– Особенно курица Аня, – сострила Алина, поддерживая на своем плече голову новоявленной подруги.

– Ага, купаться будем без трусов, – констатировала проснувшаяся на одну восьмую трусоненавистница Аня.

– Я тебе дам без трусов, я же тебе их купил, – возмутился продюсер, – ты их что, раздала бомжам?

– Да пошутила я…

– Да пусть без трусов, я не против, – хитро заулыбался оживившийся Леша, – я ее поддержу.

– За какое место? – вмешалась в умный, содержательный разговор Ксюша.

– Да пусть, как хочет, так и купается, взрослая уже. Да и не на людях же. Тут все свои. У меня, кстати, тоже купальника с собой нет. А портить в речной воде французское белье я не хочу. Так что я тоже за стриптиз, – выдала длинную справедливую тираду Алина, но, поймав встревоженный взгляд Саши, добавила: – Мальчики перед кустиками, девочки за… На середине речки будем встречаться и делиться впечатлениями…

– Ну ладно, у вас всех что, кроме трусов, других тем нет? Поехали, купальщики, – завершил разговор Саша. И пошел за Алексеем в сторону открытых уже ворот.

Леша вывел из гаража новенький блестящий белый кабриолет «шевроле». Потом зачем-то зашел в дом и через три минуты вышел в белой рубахе, светлых штанах и широкополой белой шляпе. Такой лондонский денди фимковского розлива. Да еще и со счастливой улыбкой и бутылкой виски в руках. На раздавшиеся протесты хоть и пьяного, но очень хотящего жить народа спокойно возразил:

– Поедем медленно, но с ветерком. Проветримся. Менты все знакомые. Свои, родные. И ехать, ну, совсем недалеко. К тому же я трезвый, как вы все, вместе взятые… Ладно, не валяйте дурака, дураку купаться хочется, – довершил хозяин, ровнехонько прыгая на одной ноге к машине по прямой линии и даже не пошатываясь.

Спорить никому особо не хотелось. Все запрыгнули в салон. Девчонки разместились на заднем сиденье, Саша с Лешей впереди. Причем все девушки вытащили откуда-то черные очки (где они их прячут?). Леша в белой широкополой шляпе, девушки в непроницаемых для заинтересованного взгляда очках, с развевающимися длинными волосами (один Саша, как лох какой-то, без шляпы, без очков) да еще в белом кабриолете производили, прямо скажем, романтическое впечатление на себя самих и на встречных водителей и пешеходов. Леша включил приемник, поставил диск с песнями группы «Фейс». И веселая гоп-компания покатила за приключениями на свою, как обещалось – без трусов, элегантную часть тела… Импровизированный концерт сопровождал машину по всему городу Фимкову, точнее, по его задней, малонаселенной части. Музыка гремела, девчонки орали, подпевая себе самим на скоростном ветру, движок гудел, контролируя передвижение коллектива. Из многих встречающихся авто сигналили и махали руками радостные, узнавшие Лешину машину и Лешину шляпу водители и пассажиры. Один переросток на папином «БМВ» увязался за кабриолетом, то обгоняя его, то отставая, то идя параллельным курсом по встречной полосе и желая познакомиться с девчонками. Пришлось даже остановиться и культурно объяснить идиоту, что он полный дебил, ну, то есть что он совсем не прав. И чтобы он ехал в другую сторону. Попавшийся милиционер, улыбнувшись, отдал честь и помахал Леше рукой. Саше даже показалось, что он от счастья смахнул слезу… Машина свернула по маленькой дорожке в смешанный, сосново-липово-березовый лесок и, проехав метров триста, остановилась. Лесок заканчивался обрывом, по которому надо было сбегать к неширокой, метров сто пятьдесят – двести, речке.

– Она, кстати, глубокая, даже теплоходы ходят, – сказал Леша и начал раздеваться.

– Да ладно тебе, Лешаня, это, наверное, машины с обрыва съезжают, – как всегда заспорила уже бодрая Аня, тоже начав расстегивать пуговицы на рубашке.

Купающегося народу не было. Звонко пели птицы. Было тихо, свободно и безветренно. Пока все болтали и спорили, Саша уже успел раздеться, сбежать вниз по небольшому обрыву и прыгнуть в прохладную, бодрящую воду. Вынырнув метрах в десяти от берега, он, фыркнув, поплыл вперед по спокойной реке, мощными взмахами крепких рук разрезая тихо перемещающиеся спрессованные пласты пахнущей водорослями, черной мутной воды. Он плыл медленно, непрофессионально, с задранной над поверхностью головой, тратя на продвижение значительно больше, чем надо, энергии. Он чувствовал, как наливается знакомой тяжестью тело, как легонько начинают гудеть не привыкшие к плаванию мышцы рук, ног, живота. Опять плыл и жалел, что в детстве не научился это делать профессионально, опустив в воду голову и уравновесив, освободив от лишних движений свое достаточно накачанное, спортивное тело. Ведь вот боксом занимался, хоккеем, футболом, даже гандболом дурацким, а плавать как следует не научился. Ну, греби теперь, как паровоз… точнее, пароход. Да нет, паровоз-то как раз точнее… Он вышел на берег. Попрыгал на одной, потом на другой ноге, вытряхивая воду из ушей. Потянулся. Вдохнул воздух полной грудью. А все равно хорошо! Молодец Лешка, что привез нас сюда.

Оглянулся, посмотрел на другой берег, на медленно копошащихся, достающих полотенца, продукты и воду девчонок. Леша плавал и нырял у берега, Алина кидала в него маленькие камушки и звонко, заразительно смеялась. Он звал ее купаться, она снова смеялась и показывала на кустики. Ксюха, стараясь перехватить инициативу, кричала, что сейчас приплывет к нему и спасет от злой Алинки. А Анька ничего не говорила. Она просто, незаметно отворачиваясь, резко отпивала из горла вискарь, принесенный Лешей в последний момент. Наконец девочки решили идти переодеваться и достали полотенца. Саша помахал им рукой с того берега и с криком «У-у-х!» бросился в воду. Назад было плыть значительно легче. Мышцы уже приноровились к гребле, и Саша делал это как-то автоматически, уже ни о чем не думая. Раз, два. Раз, два. Проплыв уже больше половины пути, услышал оглушительный гудок и метрах в двухстах слева от себя увидел идущий прямо на него белый гудящий теплоход. Громадина неотвратимо надвигалась, приближалась с бешеной, как ему казалось, скоростью. Слышались гудение и музыка, музыка и гудение… Саша греб как сумасшедший, напрягая все свои последние, предпоследние и самые что ни на есть предпредпоследние силы. Берег хоть и медленно, но приближался. Когда теплоход уже оказался у Саши за спиной, он сквозь музыку и гудение услышал разразившийся смех и крики:

– Смотри! Телки! Голые! Эй вы, плывите к нам. Жопы прикройте! Эй, жопу покажи!

Уставший Саша, перестав грести и с силой приподняв голову, посмотрел на берег. На середине обрыва, зайдя за кустики, чтобы было не видно Леше и Алине, но чтобы, видимо, хорошо видел Саша и отдыхающие на теплоходе, стояли переодевающиеся, точнее, снявшие с себя абсолютно все Ксюша с Аней. Они стояли, держась друг за дружку и о чем-то увлеченно пьяно болтая. Услышав теплоходный гудок, они мгновенно инстинктивно, по-страусиному, отгородились от подступающей неизвестной опасности единственным полотенцем, бывшим у них в руках, автоматически прикрыв самое ценное и дорогое – свои головушки. То есть поступили по той простой и справедливой логике, что если ты не видишь, то не должны видеть и тебя… Полотенце было большое, поэтому его хватило и на четыре груди, и даже на части двух чуть-чуть выпуклых пушистых животиков… Остальное же слабо озарялось и играло на заходящем, светящем откуда-то снизу солнце. Если бы взгляды могли прожигать дырки, то нижние, самые элегантные и неприступные части этих очаровательных созданий давно бы уже сгорели, превратившись в отвратительные головешки под жгучими, полными страсти взглядами отдыхающей на теплоходе ожившей членонесущей мужской массы… В общем, «На теплоходе музыка играла» и «Куда уехал цирк» в одном флаконе.

Но теплоход ушел, волны разошлись и успокоились. Девочки, бросив полотенце, наконец-то, ступая на пальчиках, добрели до речки. Алина, зайдя за те же кусты и посмотрев по сторонам, махнула то ли Саше, то ли Леше рукой и, скинув с себя дорогое белье, двумя прыжками оказалась в черной, покрывшейся дрожащими бликами вечерней воде.

Началось то, ради чего все приехали, – купание.

* * *

Домой в коттедж вернулись уже в темноте посвежевшими, бодрыми и, как собаки, голодными. Были встречены старым, пытающимся ткнуться мордой кому-нибудь в живот или в пах и разводящим липкие слюни по всему, к чему бы ни прикасался, седым псом Джеком, давно уже не лающим и по-своему радующимся встрече. Разогрели оставшийся шашлык. Немного выпили. Посмеялись. Леша предложил идти в баню, которую он быстро сейчас нагреет. У него уже приготовлены березовые веники. Аня сказала, что она «за». И тут же, сидя, уснула. Алексей пошел топить. Остальные – кто стал убирать со стола, кто повел укладывать Аню. Впрочем, Аня тут же вернулась и заявила, что хочет «дышать банным березовым духом». Саша, удостоверившись, что у всех есть комнаты, отправился звонить жене. Он, как всегда, занял небольшую комнатку на первом этаже между бильярдной и старой сауной. Набрал номер, услышал родной голос жены, обволакивающий сердце аж из далекой Турции, куда она с детьми уехала пару дней назад:

– Привет, милая, извини, не мог раньше позвонить, был не один… Знаю, что не спите…. Как вы там, очень жарко?

Поговорили, поцеловал по телефону жену, детей. Подумал, какой же он счастливый! Везет дураку! Все друзья по-белому завидуют… И заснул богатырским сном ребенка.

* * *

Саша проснулся часов в семь утра от небольшого, но настойчивого похмелья. Долго не мог встать, хотелось спать, было прохладно, захотел «по-маленькому». Ворочался. Вдруг услышал какие-то звуки. То ли мебель двигали, то ли плакал кто-то. Тут же проснулся окончательно, стряхнул остатки сна, вскочил на ноги. Надел джинсы, носки, кроссовки. Вышел непричесанный, в незаправленной рубашке. В большом зале, соединенном с кухней, Ксюша, всхлипывая, мыла пол, передвигая стулья, табуретки, кресла.

– Ксюх, ты почему не спишь, обалдела совсем? Что ты делаешь, зачем?

– Прости, Сашенька, не могу. Не спится. Дура я какая-то. Не везет мне. Ни в чем не везет. Деньги просрала, мужиков хороших тоже… Никто меня не любит… И Леша гад… Вот ты свою жену по-настоящему любишь, а? – заплетающимся языком лепетала обмякшая в Сашиных руках красивая молодая женщина.

– У, да ты совсем пьяная, ну-ка иди спать…

– С кем?

– Почему сразу – с кем? Просто спать. Выспишься – все будет хорошо.

– Нет, хорошо уже не будет. Никогда! В баню позвал, гад. А там Алинка уже. И Анька…

– Ну?

– Ну, и я пошла… А он все с Алинкой шутит. Веничком ее. Я что-то сказала, он меня водой облил холодной. И ржет. И Алинка ржет. Аньку пьянью обозвал. Ну, мы с ней и пошли бухать. Она вон вырубилась, спит. А я не могу спать. Решила пол помыть. – Пьяные, чистые-чистые слезы градом хлынули из темно-голубых огромных глаз Ксюши.

Саша обнял девушку, девочку, почти годящуюся по возрасту ему в дочери, прижал ее к себе, поцеловал в лоб:

– Ксюша, ты такая хорошая, добрая, все у тебя будет. Ты ведь очень красивая. И очень добрая. А мужики почему-то любят стерв, тех, кого надо покорять, завоевывать. И я не исключение, кстати… Но это проходит. И они возвращаются к добрым и чистым… – рассказывал свою сказку Саша.

– Правда? – доверчиво подняла к нему глаза Ксюша.

– Правда, – искренне соврал Саша, – правда, иди спать.

Ксюша, благодарно посмотрев на Сашу, пошла спать. Саша поднял оставленную девушкой тряпку, отнес ее к внешней двери, положил на пол. Взял ведро с грязной водой, вынес во двор, вылил. Расставил на места стулья, кресла, табуретки. Было зябко. Подошел, закрыл открытое настежь окно. Зачем-то пошел проверять, легла ли Ксюша. Поднялся по деревянной скрипучей, недавно вновь залакированной, скользкой лестнице на второй этаж. Заглянул в ближайшую к ней чуть приоткрытую дверь. На большой кровати, разметавшись, разбросав в разные стороны руки и ноги, поперек прикрытая измятой простыней, спала абсолютно раздетая Аня. Под белой простыней отчетливо проступали очертания большой груди с ягодками сосков, фигуры длинных ног… Она тяжело дышала, вздрагивала, иногда хрипела, ворочалась… Ксюша, не раздеваясь, примостилась на небольшой, практически детский диванчик, поджав под себя ноги и положив согнутую в локте руку под голову. Она спала легко, по-детски, с доверчивой улыбкой ребенка, которому, рассказав сказку, пообещали, что завтра она обязательно сбудется. Саша, ласково посмотрев на Ксюшу, тихонько, чтобы не скрипнуть, осторожно, но плотно прикрыл дверь. Следующей была дверь в комнату Паримбетова. И Саша собрался уходить, но вдруг мысль: а где же Алина? – больно кольнула его в голову. Он подошел и несильно потянул за ручку двери. Дверь на хорошо промасленных петлях бесшумно отворилась. Алина лежала на груди, лицом вниз, положив левую руку на грудь Алексея… Волосы ее страстно и беспокойно разметались по подушке, плечам, спине, но от всей фигуры веяло каким-то временным успокоением.

А может, это иллюзия, Сашины домыслы. Он развернулся и, не закрывая дверь, зашагал к лестнице. На душе почему-то стало как-то погано. Он не хотел анализировать и думать почему. Все было очевидно… Вспомнил, что проснулся от похмелья. Это спасло. Он спустился вниз, открыл холодильник, достал не допитую вчера бутылку водки, пару соленых огурцов и тарелку с холодным, покрывшимся белым жиром, уже совсем не таким аппетитным, как вчера, мясом. Поставил тарелку в микроволновку. Через две минуты выключил. Мясо опять, притворяясь молодым и свежим, шипело и пенилось прозрачным жиром. Налил полстакана холодной серебристой водки. Одним махом выпил. Закусил огурцом. Немного подождал, выдохнул. Нанизал вилкой кусок горячей мягкой говядины. Обжигаясь, съел. Стала исчезать проклятая муть в глазах. Наконец-то смог проглотить сухой комок, стоявший в горле с момента пробуждения. Налил еще, чокнулся в одиночестве с бутылкой. Хотел выпить, услышал легкое шарканье ног. Кто-то спускался. Шел к нему. Он не ошибся. Повернулся. Пред ним стояла Алина.

* * *

Небрежно, второпях одетая. Волосы не расчесаны. Расстегнутая ниже груди рубаха. Как всегда без лифчика. Правая часть рубахи заправлена в рваные модные джинсы, левая навыпуск. Мужские тапочки на босу ногу.

– И мне налей.

– Тоже рад тебя видеть.

– Осуждаешь?

– Мы не в церкви, я не священник.

– Аминь.

– Твое здоровье.

Саша, не чокаясь с Алиной, первый выпил. Она последовала за ним. Он пододвинул к ней тарелку с мясом. Достал вилку. Опять встал, открыл зашумевший вдруг старый белый холодильник «Стинол». Достал еще огурчиков, нарезал их аккуратными ровными кружочками. Нашел в холодильнике тарелку со вчерашним сыром. Щелкнул электрический чайник. Поставил на стол две большие белые керамические кружки, коробку с кусковым сахаром. Две чайные ложечки. Чай не нашел. Достал банку кофе «Нескафе голд» с синенькой крышкой. Без кофеина. Обрадовался. Он дома в последнее время тоже пьет такой, чтобы лучше спать. Насыпал в каждую чашку по две полных чайных ложки кофе. Положил по два куска сахара. Залил кипящей, парящей в прохладе утра водой. Пододвинул одну кружку Алине. Разлил опять по стаканам уже потеплевшую водку. Алина молча, с нетерпением смотрела на него. Саше не хотелось ругани, разборок в доме друга, да еще в восьмом часу утра, с похмелья, с чужой, малознакомой, вновь показавшей себя с не самой лучшей моральной стороны, молодой, чертовски красивой женщиной.

«Морально, аморально, хрень какая-то. Но, хороша, ничего не скажешь, особенно когда молчит, – зудела в голове по-ганенькая мыслишка. – Вот и пусть молчит, и ты молчи. Пей и молчи».

«Пью и молчу, отстань», – вмешалось другое, не менее поганенькое соображение.

Саша, чтобы занять руки, опять разлил по стаканам водку. Перевернул бутылку, постучал по дну. Вспомнил студенческий прибамбах: перед тем как выкинуть, выжать бутылку за горлышко, как тряпку. Совершил выжимательные движения, вызвавшие у девушки улыбку. Убрал пустой сосуд на пол. Подумал, поднял, донес и бросил в помойное ведро. Оно уже было полно подобной никчемной, отслужившей свое, тары.