Читать книгу Rusкая чурка - Сергей Соколкин - Страница 9

Глынин сидел дома, за столом в кабинете, читал новый роман Порохова, недавно подаренный ему автором на презентации в Доме книги на Новом Арбате. Порохов подписал книгу коротко и направляюще: «Дорогому Саше. За Сталина!» В квартире никого не было: дети ушли в школу, жена в кои-то веки посетила парикмахерскую. Глынин остался в обязывающей тишине. Роман ему нравился, всасывал его в себя, как мощный моющий пылесос липкие соринки с цветастого лохматого ковра. Он зараз прочитал уже больше ста страниц, причем прочитал внимательно, работая простым серым карандашом, как скульптор резцом, выделяя, выщербляя очень понравившиеся ему куски текста, отчеркивая выпуклые, бугрящиеся, наплывающие друг на друга необычные образы и наслаждаясь редкой, можно сказать, холостяцкой тишиной и возможностью получить своеобразный мастер-класс. Саша вчитывался в испещренные чужими мыслями страницы вдумчиво, но жестко, словно играл в шахматы. Да и главный герой книги был практически коллегой Глынина, ведущим шоу-программ на телевидении, успешным, востребованным, далеко не бедным человеком, вдруг под натиском обстоятельств начавшим менять и свою жизнь, и, самое главное, взгляды на эту самую жизнь, с отвращением шарахаясь от обрыдлого глянцевого мира ненастоящих мультяшных персонажей. «И правда, – думал Саша, – убери невидимую подпорку, и все они, попавшие в искусство в прямом и переносном смысле с заднего хода, рухнут в мрачную бурлящую бездну, разгулявшуюся под нами. Пропадет и исчезнет этот яркий, иллюзорный, утонченно-болезненный, выращенный в какой-нибудь фултоновско-даллесовской пробирке мир, лопнет, как детский шарик, точнее, как мочевой пузырь… Придут страх, унижение и нищета. И смерть покажет свои керамические „мастер-дентские“ зубы… Но зато, как пелось в старой песне, прорастут „цветы сквозь асфальт“…» Он не успел додумать мысль, как на гладкой, пустой, отсвечивающей утренним солнцем поверхности письменного стола заверещало, завибрировало, ерзая и крутясь, миниатюрное детище современной цивилизации, капризно норовя упасть на пол, если его сейчас же не возьмут на руки…

– Привет, Сань, Паримбетов беспокоит. Как твое ничего? Больше, слышал, стихи не пишешь, звезд шоу-биза не окучиваешь, все песни с русалками поешь? Жена не ревнует? – осторожно забрасывал удочки старый друг, – Если будет ругаться, скажи, я разрешил и поручился…

– Ладно, Леш, кончай хрень нести, у меня и так голова болит от всего. Жена не ревнует, жена долбит. То одно не так, то другое. То денег дай, то работу брось, по хозяйству помогай, – с всепрощающей теплотой пояснил продюсер. – Ну, в общем, как всякая нормальная человеческая жена. Чего хотел-то?

– Как чего, жену… нормальную… – следуя логике диалога, завеселился Леша.

– Какую еще жену, надеюсь, не мою?.. – начал улыбаться Саша.

– Да нет, во-первых, мы же друзья, а во-вторых, я с чужими женами стараюсь даже не говорить по возможности. А то еще что-нибудь подумают… Шутка. Но насчет жены я это серьезно… знаешь… – голос Леши стал тихим и грустным, – я ведь уже мужчина второй, а то и третьей молодости… С женой развелся. Живу один в большом доме. Если бы не собака, единственная живая душа рядом, как волк бы завыл. – Алексей замолчал, повисла неприятная пауза.

– Ну, я же у тебя недавно видел какую-то… Извини, не помню имени…

– Вот именно. И я не помню. Чего каких-то помнить! Они часто меняются, а родную душу найти не могу. Знаешь, секс сексом, а хочется настоящего чего-то… Слушай, познакомь… У тебя ведь сейчас куча девчонок обитается… А я ведь, когда в правительстве Фимкова работал….

– Ты в правительстве, кем? – одновременно удивился и оживился Глынин.

– Министром печати и информации… А ты что, разве не знал… Ну, это уже много лет, как закончилось… почти уже неправда, – недовольно пробурчал Леша.

– Нет, – удивленно протянул Саша, – хотя что-то, кажется, припоминаю теперь… Тогда мы с тобой редко виделись. У меня с группой организационный завал был, дети болели… Почти всю семью жены перехоронил. Это же как раз в то время мы с тобой только по телефону общались… И то – привет, как дела, пока… Я, видимо, о твоей работе не спрашивал, а ты и не говорил…

– Ну да, ну да… Так вот, кроме старых, замужних теток и, прости господи, секретуток, почти никого и не видел. Потом газета эта… Сам делаю, все силы и время забирает… Помощи никакой, все из бывшего правительства кто куда разбежались, – расслабившись перед другом, начал жаловаться Паримбетов. – Папа наш на дно залег. Иногда только от него звонят, подбадривают. Говорят: держись, мол, борись! Бей гадов! Мы с тобой… Скоро придем, победим. Но я же все понимаю… Никто и никуда уже не придет. И я веду просто свой личный бой, свою войну. Никуда не хожу, кроме газеты и митингов, никого почти не вижу, кроме «Красных», «Зеленых», «Яблочных», ветеранов и бабушек-активисток. Тебя-то и то раз в полгода… И то в последнее время. А ведь мы с тобой, можно сказать, боевые товарищи… Помнишь Останкино?… Как под пулями лежали?

– Ну, конечно помню, страшная подстава, можно сказать, реальный последний день Советского Союза…. – Наступила долгая печальная пауза.

– Знаешь, мы тут по воскресениям в футбол с ребятами начали играть. Давай с нами… – перевел на другое Леша.

– Да я бы с удовольствием, но, сам знаешь, дела, семья, русалки есть хотят… Спрутами речными становятся или болотными, – начал в ответ жалиться продюсер. – Фу, гадость какая! Концертов нет почти… А что у тебя за газета?

– Да так, местная – «Известия Фимкова», потом расскажу. Слушай, приезжайте всей командой в субботу. Сходим на речку, шашлычок замутим под коньячок. Девчонок своих проветришь, они ведь у тебя все приезжие, общажные, наверно?

– Вот тут ты ошибся. Анька Мелкая из Москвы, Большая из самого настоящего Подмосковья. А вообще, красивые женщины общажными остаются дня два-три…

– Ну да, ну да, – как-то грустно констатировал Леша, – мясо я возьму и замочу сам. Спиртное у меня всегда есть. Ты фруктов купи, ну, и чего там еще девчонкам надо. Кстати, похвастаюсь, я тут баню новую сделал наконец-то, с парилкой.

– Ну, поздравляю, с этого бы и начинал. Баню я обожаю.

– И стол бильярдный в зале поставил.

– Нет, вот в бильярд я не игрец… Это без меня. Бильярд и карты – не мое. Я уж лучше в «чапаева». Или в шашки. А то – думать, напрягаться, просчитывать. Баня чем хороша тем, что думать не надо. Сел, лег. Тебя веничком по спине отходили. Лежишь, балдеешь. Потеешь. Потом кваску, можно даже пива. Хоть я пиво тоже не люблю. С него, как говорится, криво… Ладно, если жена отпустит… Хотя послушай, она же уезжает к матери. Я свободен. Совсем забыл. Я ее провожу и могу приехать…

– Что, точно приедешь? – оживился Леша.

– Да. И девчонки давно предлагали всем вместе на природу смотаться. Скажу, что выполняю многочисленные пожелания совсем не трудящихся трудящихся…

– Ну, тогда в субботу часика в три – в четыре жду.

– Обнимаю.

Саша положил трубку домашнего телефона и задумался.

Стал вспоминать, как они с Лешей в октябре девяносто третьего у Останкино…