Читать книгу Rusкая чурка - Сергей Соколкин - Страница 6

…Так вот, Александр Глынин писал песни. Писал, писал, да надоело ему это прибыльное, но неинтересное занятие. Надоела эта беготня по директорам или продюсерам «звезд» с предложением очередной песни и внушением того, что именно эта песня – «хит», именно она и нужна сейчас твоей просевшей или, наоборот, поднявшейся «звезде». А директора эти, или продюсеры, или мужья (жены, мамы, папы) отвечали, что песня ничего, но такая уже была, или нужна такая, как у Кати Дрель, или у Долининой, или у Кирракорова. Или все устраивало, но цену надо сократить, потому что, к примеру, тысяча долларов – это очень много, так как две тысячи они должны будут заплатить парикмахеру, три тысячи – аранжировщику. И еще они уже заказали два новых концертных платья по десять тысяч. А еще надо заплатить за статьи в журналах-газетах, а еще… В общем, оказывалось, что в этом самом певческом шоу-бизнесе песня для певца-певицы стоит месте на пятом-шестом, где-то между прической, макияжем и новыми трусами. Я уж не говорю о том, что нормальные русские песни, имеющие не американскую музыкальную основу, вызывали у всех этих исполнителей зевоту, а у некоторых приступы рвоты и поноса (и не только в фигуральном смысле). Ну, и пишите тогда сами и сами за собой бегайте, да и сами себя в чем угодно убеждайте, подумал Александр и решил создать свой собственный коллектив. Но как это сделать, он не знал, да и боялся немного нового, неизведанного, хотя оно, как все неизведанное, манило невероятно. Не знал и боялся, пока не встретил одного «директора», как потом выяснилось – выгнанного за безделье из группы «Стрелки Амура», но представившегося неопытному Саше в качестве крутой акулы отечественного шоу-бизнеса. Звали его Джоном. Это был тонкий, с бегающими глазами и очень похотливой крысиной физиономией человечек непонятного возраста, непонятной национальности и опять же очень понятной сексуальной ориентации. Превозмогая брезгливость, Саша согласился (в надежде, что когда-нибудь все изменится или стерпится-слюбится…) с ним работать. Договорились, что Саша будет писать песни, искать композиторов, аранжировщиков, сидеть в студии, подбирать коллектив, работать с хореографом, то есть заниматься творческими вопросами, а Джон найдет спонсоров с деньгами и договорится насчет первых (ну, и конечно, последующих) концертов. То есть Саша станет условно художественным руководителем, а Джон условно – директором. Сбросились по триста долларов, арендовали зал в грязном, вечно то ли ремонтируемом, то ли ломаемом кинотеатре и объявили кастинг, развесив объявления в музыкальных и театральных институтах и училищах, а также в Интернете. Еще Саша передал эту информацию через знакомых певцов, певиц и околомузыкальных тусовщиков.

– Единственно, – сказал Джон, – чтобы я смог вставить группу в какие-нибудь концерты, у тебя должны быть хотя бы две готовых песни… Ну, и группа, как таковая, разумеется.

Договорились, пожали друг другу руки (она у Джона была маленькая и потная) и разошлись. Правда, на кастинг Джон приперся, проявляя большой интерес почему-то и к самим девочкам, и к тому, что они могут и на что они согласятся, если…

Шло время. Вместо трех по штату Саша набрал восемь девчонок (они все рвались покорять вершины шоу-бизнеса, не выгонять же!) и с головой окунулся в незнакомый ему, но чем-то очень интересный и манящий мир. Саша чувствовал себя Пигмалионом, окруженным целым отрядом ручных Галатей. Все они были с разными характерами, манерами, уровнем образования и воспитания. Похожими у этих Галатей были только рост (выше метра семидесяти), возраст (порядка двадцати, двадцати с небольшим лет) и устремления (желание славы и денег практически любой ценой). Лена и Аня очень хорошо пели, но терпеть друг дружку не могли (точнее, убили бы друг друга, если бы не Саша). Оля, Ира и Надя прекрасно танцевали, имели потрясающие фигуры и каждый день спрашивали, когда они начнут зарабатывать, как группа «Виагра». Правда, их абсолютно не смущало, что петь никто из них не умел. А Таня и Розочка (наша с вами знакомая) были просто очень эффектными девочками. И им было абсолютно нечего делать. А еще кто-то им сказал (и, кстати, был прав), что, будучи в шоу-бизе, намного легче найти себе папика-спонсора. Они не умели петь и танцевать, это правда. Но правда и то, что ничего другого они тоже не умели. А тут хоть приятное нечегонеумение. К тому же они вдруг решили, что пению и танцам очень легко научиться, и упросили Сашу оставить их на репетициях. Денег они не просят, есть и пить – тоже. Они были нескандальные, просто солнечно улыбались, и от них, как от русалочьего омута, тянуло таким женским затягивающим обаянием, что Саша, посоветовавшись с саунд-продюсером (появился и такой тип), сдался. К тому же Розочка через несколько репетиций заявила, что все эти девочки так себе и она скоро приведет к нему готовую «звезду», а может, и двух. И они, разумеется с Розочкой, тут же заткнут «Виагру» за пояс… на котором, как я понимаю, чулки носят…

Время тикало. Песни записывались (в долг, за счет прежнего авторитета Саши) в дорогой студии у знакомого хорошего человека. Вначале записали три песни. А концертов все не было… Хореограф Семочка, опять же ярко выраженной ориентации (ну, не идут шахтеры в хореографы!), кидаясь в девочек тапочками и всем, что попадется под руку и под ногу, ставил на эти песни «ну, самые современные и продвинутые» танцы. Двигался он при этом плавно и бесшумно, как макаки в мультфильме «Маугли», причем таз его (не медный) всегда находился либо по ходу справа, либо по ходу слева, а обе ладошки, соответственно, на противоположной стороне. При этом его белая безбровая голова, совершая вращательные, на триста шестьдесят градусов, движения, то вкрадчиво шептала, то капризно-пискляво выкрикивала про девушек различные непристойности, кажущиеся ему верхом остроумия и сексуальности.

– Куда сиськи выпятила, убери их в жопу, дура! – с этой обыденной и самой спокойной фразы обычно начиналась ежедневная репетиция. Эта фраза как бы заменяла доброе приветствие, она же служила и добрым прощанием – до завтра!

Когда, правда, зарыдали все девушки одновременно, с Семочкой пришлось расстаться, отработав его любимую фразу на нем же самом. Получившийся «ежик в тумане» немного примирил девушек со скорбной действительностью, и ненадолго мир и дружба в большой семье были восстановлены. Аня даже подарила Лене заколку для волос, которую нашла где-то под лавкой около туалета. Лена в это время надевала чулки. Она посмотрела на Аню, улыбнулась и, откинув с лица длинные, волнистые золотые локоны, с нежной змеиной улыбкой спросила:

– А правда, Анечка, у меня в группе самые красивые ноги?

Время тикало. Девушки пикали. Вначале пришлось выгнать Лену, которая записала первые три песни и, начав считать себя хозяйкой коллектива, стала ставить свои совершенно невыполнимые условия (Аня торжествовала), потом – Надю и Олю (это очень понравилось Розочке). Теперь солировала Аня, которую по времени пребывания в коллективе и какой-то общей стати назвали Большой, ей помогала новая Аня, которую для отличия назвали Маленькой. Анечка (Маленькая) была очень хорошей девушкой, пела почти мужским голосом и была немножко деревянненькой, то есть движения ей все-таки давались, но давались… все-таки… Правда, людям со стороны думалось, что это какой-то новый стиль движения, просто продвинутая девочка, Тимати в юбке (и не рэпер при этом). А Саша и не разубеждал. Еще Анечка была очень скромной, глаза иногда поднять боялась, только тихо-тихо сама себе периодически улыбалась. Иногда курила. Но постепенно Анечка втянулась. И голос потеплел, и суставы немножко расшатались. И ноги от этого короче не стали. И даже вместо колготок начала носить чулки. В общем, ее стали ненавидеть и Ира с Таней, и Розочка. То есть нормальная человеческая жизнь в обходительном женском коллективе. Или, как говорила Ирэн Аллегровян, в террариуме друзей. Но Анечка, как девочка отмороженная, не замечала этого или только делала вид. А потом вдруг взяла и, не сообщив продюсеру, снялась обнаженной в эпизоде одного художественного фильма про бандитов, который снимал близкий в то время товарищ Саши, бывший военный журналист Леша Поспешкин. А оператор фильма Олег Фиглов, большой, рыхлый, с золотыми зубами, любитель выпить и закусить на халяву, будучи приколистом, сообщил Саше об этом и пригласил его на съемки, сообщив адрес и время. Саша немного опоздал и, пропустив прелюдию, приехал как раз в тот самый момент, когда абсолютно голая скромница Анечка, боящаяся когда-то глаза поднять, выйдя на середину комнаты и остановившись перед наглухо застегнутым в штаны и рубаху с галстуком актером, несла какую-то неважную в данном случае ахинею. А потом, спокойно пройдя мимо актеров, осветителей и администратора и улыбнувшись режиссеру, пошла на кухню одеваться, где и столкнулась с Сашей. И опять стояла, опустив глаза, с трудом шевеля своими вдруг опять одеревеневшими красивыми суставами.

– Ну, что, будем считать, что ты полностью растанцевалась и готова к нормальной работе, но чтобы подобное больше не повторялось! По крайней мере, без моего ведома, – деловито сказал Саша и вышел из кухни, услышав сзади то ли отчаяния всхлип, то ли скрип благодарных суставов. И боковым зрением увидел, как шевельнулись и поплыли за ним следом, как подвижные зрачки в скользких глазах, темные соски вместе с благодарной девичьей грудью на бесстрастном одеревеневшем теле.

С этого момента Анечка Маленькая вошла в основной состав коллектива, и Саша ни разу не пожалел, что взял ее.

Группа уже относительно активно начала выступать на различных площадках Москвы и области, имея шесть своих песен. Остальное время заполнялось известными советскими и зарубежными хитами. Но песня «Размножайся» имела такой бешеный успех, ее так активно крутили по радио, хвалили на концертах и так активно и непредсказуемо ругали в крупных известных газетах (например, в «Аргументах и фактах» наравне с песнями Киркорова, группы «Руки вверх» и «Бумера» Сереги), что Сашиных девочек стали понемногу приглашать на Дни города и корпоративные мероприятия. Вездесущий директор Джон, акула отечественного шоу-бизнеса, так и не сделал ни одного платного концертного выступления (а деньги-то за песни в студии надо было отдавать), но все говорил, периодически появляясь, о каких-то спонсорах с чемоданами денег (только девочки должны быть посговорчивее). Однажды он притащил к Саше «сбитую летчицу», выгнанную из «Виагры» за бездарность и склочничество – певицу-танцовщицу с совершенно дикими огромными амбициями и таких же размеров почти надувными грудями, каковых Саша и не видал-то никогда в своей жизни. И которые, кстати, после того, как эту певичку вытурили из группы, почему-то увеличились раза в два с половиной. Александр даже смутился при знакомстве, как будто он должен будет нести за них персональную ответственность… Ну, или нести их куда-нибудь, например за ней следом… Или перед ней. Иногда казалось, что из-за этого богатства она не видит носков своих туфель и ей надо показывать дорогу (Саша тут же вспомнил анекдот: «Сара, я в калошах?»). В общем, Саша, уже немного освоившийся с нравами шоу-биза, предложил этой самонадеянной крикливой парочке петь дуэтом (или раком, уже не помню…) и выгнал их обеих. Дышать стало легче, жить – нет…

Как я уже сказал, группу «Фейс» (на таком названии Саша остановился, перебрав их несколько десятков) стали понемногу приглашать на Дни города и корпоративные мероприятия. На одном из них Анечка Маленькая даже поимела такой сногсшибательный успех, что один пьяный новый русский стал звать ее «попить чайку» (через продюсера, разумеется), предлагая за это пять тысяч долларов. А когда Саша категорически отказался, сказав, что если бы он хотел стать сутенером, то и избрал бы себе другую профессию, папик вытащил пачку банкнот с баксами и со вздохом подмигнув, сказал:

– Ну, тогда десять, уломал, чертяка…

– Спасибо, но я ведь вам уже ответил, уважаемый…

Дальше пришлось вмешиваться охранникам заведения, потому что, услышав Сашин ответ, богатенький дядя решил, что над ним издеваются, и пошел в реальный бой. Пришлось Саше забирать в темпе своих красавиц и ретироваться через запасный выход ночного клуба, пока папик со своей челядью блокировал парадный вход и обещал «поиметь» уже и Сашу, и заведение, и маму этого заведения. Когда, правда, на следующий день на репетиции Розочка, которой не было на этом знаковом мероприятии, узнала об инциденте, то, растекшись в плотоядном умилении, назвала всех девочек полными дурами и, искренне негодуя на них, в сердцах воскликнула:

– В следующий раз меня берите, я весь чай в Москве выпью! – И при этом даже вспотела от предвкушения.

Но чаепитие в Мытищах с Розочкиным телом все откладывалось и откладывалось, а сильное женское либидо требовало своего выхода в большие люди. Да и душа не могла смотреть спокойно на «бесцельно прожитые годы» выступлений без нее. Поэтому Розочка решила взять инициативу в свои ухоженные пальчики. И позвонила Алине. Дальнейшее вы знаете…

Через десять секунд они растаяли в арке двенадцатиэтажного желтого, с красивыми эркерами, сталинского дома.