Читать книгу Мемуары уфимского школьника - Шамиль Валеев - Страница 12

Счастье башкирского интроверта

Вроде достаточно быть самим собой и оставаться в своём объёме, блуждать в персональных закоулках, чтобы испытывать тихое счастье интроверта.

Но то ли профессиональный невроз нарцисса-коммуникатора, то ли младенческий страх быть лишённым Титьки, Любви и Признания заставляют выплывать из своих кашалотных глубин стрекочущим дельфином с целью или поделиться накопанным, или сверить компас – вдруг ещё кто есть такой же.

Животное мы коллективное. И, наверное, и вправду усохнет позвоночник, как у той китайской кошки из пословицы, которая осталась без поглаживания, ну, то есть признания. Будь ты хоть самым примерным нелюдимым интровертом.

Да, я часто вижу и слышу людей через пелену и вату (даже своих детей часто, и родных, и близких), и мне было стыдно от этого лет сорок сознательных. Ну, в смысле, совестно.

Да, мне часто огромного усилия стоит оставаться в контакте с социальной, полной обязательств и невыносимых для меня упрёков, тревог, косяков и унижений реальностью.

Я за часы и сутки, проведённые наедине с самим собой, расплачиваюсь трудным рудным золотом своего таланта, намытым в неуправляемом путешествии во внутренние горы, ручьи и леса.

И иногда оно бывает самородным, иногда его удаётся превратить в изделие. А я, перфекционист, как будто хочу набрести на самородок – сразу в виде скульптуры или перстня. Но так не бывает. Как стрелять на четыреста метров с повязкой на глазах.

И мой внутренний ландшафт – как моя Башкирия. Там есть каменистые ручьи вдоль дороги, как на белорецкой трассе, от которой пьянеешь без коньяка. Там есть ковыльная лесостепь чекмагушевского воздушного океана, появилась не так давно и ставшая известной из-за угрозы исчезновения меловая гора. А вот и крутой берег салаватского Алькино с Айем, полным кусачих гидр под гремящими каменьями, и магический Магинск, и байбачье царство моей паспортной родины – Бижбуляка, и домик жреца в Татышлах, и озёра, пруды, и трёхречье Сим – Белая – Инзер; и журавль, махнувший огромным крылом перед скачущим по камням Иремеля уазиком, и раевский холм над рекой с зелёным ковром, и акъярский песок на зубах, и вьющаяся по Баймаку Малая Уртазымка, которую курица вброд перейдёт, и, разумеется, иртэнге туман под музыку Рима Хасанова над верховьями Агидели, в Бурзяне.

Каким-то странным образом ландшафты проникают в мой организм через глаза и ноздри и остаются там, причём Башкирия занимает непропорционально большое место в области любимой мною с недавних пор диафрагмы. И я там гуляю.