Читать книгу Токсичная невестка - Соня Дивицкая - Страница 5

Если вас бесит ваша семья – радуйтесь, что она у вас вообще есть.

Сейчас я вас немножко развеселю. Забудьте Лидочку на некоторое время, у меня есть история гораздо интереснее. И жизненная, и до слез, и про любовь.

Представьте ситуацию… Вам двадцать лет, рожать через месяц, отца ребенка обожаете, но он женат, зараза, и уезжает. У вас родилась дочка, красивая и здоровая, вы спокойно живете, занимаетесь своими делами, получаете образование, начинаете работать… «Дочка в школу пошла», – вы пишете отцу ребенка, и никаких претензий. У него тоже все хорошо, у них с женой вторая дочка через год после вашей рождается, он называет ее вашим именем и пишет иногда «люблю, скучаю». Десять лет пролетело – вы замуж не вышли, ждете его, и никто другой вам не нужен.

Представили? Не получилось, понимаю. Сегодня такую ситуацию невозможно представить, и женщины умные стали, и мужчин уже нет таких, которых интересно ждать.

Чему нас учат все психологи? Любовь – зависимость, от зависимости нужно освободиться. Ушел – значит, не ценит, не готов, не хочет выходить из зоны комфорта. Что там еще?.. Не стоит циклиться на первом встречном, глупо ждать, пока он там дозреет до развода. Правильно! Сегодня ждать нельзя, потому что современный мужчина доказать свою уникальность не может. Он не единственный и далеко не самый лучший, его можно заменить, и следующий будет лучше, намного лучше, потому что сегодня приличные мужчины не заставляют себя ждать.

Какие могут быть у нас причины для опоздания на десять лет? Расстояний нет, бери билет, лети куда угодно. Препятствий нет, ни дети, ни больная мать, ни жены, ни работа, ни квартира сегодня не проблема, все решаемо. Людей разделяет только решение, быть им вдвоем или нет. Если сейчас вы не вместе, скорее всего, один из вас просто не хочет. Но я не об этом, я же не психолог, мы просто рисуем сюжет.

Расставанье, о котором я говорю, случилось не сейчас, а в тысяча девятьсот сорок пятом году в начале апреля. И эта девочка, которой было двадцать лет, вернулась с животом не из отпуска в Анталии, а с войны. После войны, после конца света, ждать и любить было гораздо проще. Когда ты видела, как люди умирают от ран или в бою, или просто от голода валятся замертво в снег на ленинградской улице, тогда намного легче смотреть сквозь пальцы на мелкие грешки, на пьянство, нерешительность и непрактичность своих мужчин. Любить и ждать в те времена было проще, а быстренько забыть, наоборот, не получалось, может быть, это в принципе невозможно, забыть мужчину, с которым у тебя ребенок и военно-полевой роман. Так что не представляйте ничего, у нас с вами все равно не получится. Это не наша история, это история Роз Михалны, точнее, ее родителей, нашей боевой старушки Марь Иванны и ее мужа, деда Михаила.

Они познакомились на войне, Марь Иванна ушла на фронт в семнадцать лет, сразу после школы. В семнадцать лет только на митинги нельзя, беременеть нельзя, голосовать нельзя, за руль нельзя, а на войну можно.

Тетка Раиса, которая воспитывала нашу Марь Иванну, была, конечно, против. Она говорила, что фальшивая советская агитация заманивает в окопы детей, что на войну должны идти мужчины, а девушкам на фронте делать нечего. Тетка Раиса надеялась, что Марь Иванну как дочь врага народа не мобилизуют, но ее взяли.

Нашу старушку могли сто раз убить еще под Курском, куда ее привезли с другими молодыми копать окопы. Немцы сбрасывали бомбы на укрепления, но ей повезло, ее отправили в школу радисток и оттуда закинули на Балтийский флот, в морскую артиллерию, защищать Ленинград.

На флоте нашей боевой старушке еще раз повезло, ей встретился какой-то сказочный комбат. Марь Иванна его вспоминала часто.

– О-о-о! Это был такой культурный, интеллигентный человек!.. – рассказывала она Антону. – Со всеми уважительно! Ни слова матом! За всю войну ни слова матом! Это надо понимать. И все солдаты у него по струнке, и в батальоне к девчонкам никогда никто не приставал. Если кто-то чужой, из новеньких, наглел, я только крикну: «Стой! Сейчас все комбату расскажу!» – и он по стойке смирно сразу.

«Как отец, – она все время это повторяла, – он, правда, был нам как отец». Марь Иванна была уверена, что этого комбата ей судьба прислала вместо родного, расстрелянного отца.

Комбат был евреем, в данном случае это имеет значение, евреи у нас, как считается, самые умные. Комбат у Марь Иванны был очень умный, он умел выполнять военные приказы и при этом не подставлять напрасно своих солдат под пули. «Бабы новых нарожают» не про него, наоборот, он учил молодежь не высовываться, героизм не проявлять, и считал, что напрасные потери не помогают выполнять военные задачи, а наоборот. Точнее, нет… он не считал, он это видел, на Волховском фронте, куда батальон перекинули остановить наступление фашистских танков.

Танки не спешили, несколько месяцев немцы стояли на высоте, которую ежедневно штурмовала наша пехота. Что значит штурмовала… Солдаты приезжали, выходили в поле, пешком, с ружьем, под пулеметы, и через несколько метров их убивали. «Враг удерживал высоту», – так об этом писали в советских учебниках.

– Ну, и держали бы они ее дальше! – ругалась наша боевая Марь Иванна. – За каким чертом она нам сдалась, эта высота?!

Так говорил комбат, она его слова нам повторила, сама сообразить, что нужно или не нужно на войне, юная девочка не могла.

У немцев было все – и дислокация, и артиллерия, и укрепление, и пулеметы работали бесперебойно. Русские солдаты шли прямо под пули несколько месяцев подряд без всякого прикрытия. Когда наша боевая старушка огляделась, ей стало страшно. Все поле, белое снежное поле, было усыпано трупами, мертвых солдат было столько под той высотой, что они не лежали, а стояли в снегу.

Не бойтесь… У нас история не про войну, я просто хочу вам сказать, что все мы тут сейчас собрались, пописываем книжечки, почитываем для души, не потому что мы такие хорошие, а по счастливой случайности. Смешно и глупо после этого белого поля из трупов ругаться из-за открытого тюбика зубной пасты. Это сейчас кажется, что мы тут все непонятые, недооцененные звезды, интересные личности, центры вселенной, наши проблемы уникальны, никто!.. никто до нас так не страдал… А всего каких-то тридцать, сорок и, тем более, сто лет назад про нас никто не слышал, и не было даже в проекте ни нас, ни нашей свекрови, ни нашей невестки, и все прекрасно без нас обходились.

Мы все счастливчики! – вот вам моя благая весть, ради этого я и затеяла второй том своей глупенькой книжки, чтобы всех успокоить и обрадовать. Нам всем ужасно повезло. Мы, в принципе, могли и не родиться. Мы все тут с вами – чистая случайность, жуткое везение. Вот попади снаряд, к примеру, в ту зенитку, у которой стояла наша Марь Иванна – и чао, разговаривать не о чем.

Слава Богу, в батальоне у комбата потери были минимальными, он почти всех своих сберег, хотя, конечно, на войне не лезть под пули не получалось.

Артиллерию под немецкие танки прислали тоже без прикрытия, прикрывать их уже было некому. Командира у орудия убило, на замену встал молодой лейтенант, а наша Марь Иванна кинулась носить ему снаряды, под огнем ей пришлось побегать. Я рассказывала, что этот лейтенант у орудия и был наш дед, тот самый Миша Зильберштейн, отец Роз Михалны, его полюбила наша Марь Иванна. «Медаль за отвагу» и ребенок – вот такие были у нее военные трофеи. Весной сорок пятого они вдвоем нарисовались у калитки Зеленого домика.

Я не могу представить этот бой, который свел их вместе, и слава богу, я ненавижу реставрации, ад реставрировать страшно, и потом у нас история не про войну, а про семейные разборки. Но я прекрасно вижу эту сцену на пороге Зеленого домика.

Приходит девочка с войны, живая и здоровая, строгая тетя дверь открывает, глядит на шинель, на живот, на морячка, который тут же рядом у калитки, здоровается, улыбнулся… И тетенька ему такая:

– Простите, Михаил, у нас тут тесно. У вас семья, ребенок… Поезжайте, вас там ждут. А мы уж сами как-нибудь…

И он такой, поцеловал свою старушку боевую, тогда ей шел двадцать первый год, не забывайте, только двадцать первый, и говорит:

– Пиши.

Она на тетку покосилась и побежала провожать его на поезд. Мне почему-то кажется, что я их видела на нашей улице, где тротуаров до сих пор не положили, я вижу в нашей черной вековой пыли следы его сапог, они ведут по направлению к вокзалу от Зеленого домика. Дед Михаил уезжал обратно в Питер, в часть.

Марь Иванна хотела взять у тетеньки чего-нибудь в дорогу для него перекусить, ведь неизвестно, сколько ждать состав, и как они вообще ходили в сорок пятом, поезда, возможно, до Москвы, несчастные пятьсот километров, он ехал целую неделю. Но взять в дорогу было нечего, у нас был голод в городке после войны, в буфете на станции в алюминиевый чайник наливали пустой кипяток, погреться.

К сожалению, молодых фото у Марь Иванны почти не осталось. Мы запомнили ее уже бабулькой, толстухой в стиле Фрекен Бок, задиристая тетка с плюшками – такой ее все знают. Но я ее отлично вижу той весной сорок пятого года, рядом с морячком у нашего вокзала, построенного еще до революции по австрийскому проекту, на солнечном перроне в расстегнутой шинели, с короткой стрижкой, с грустными глазами, таких грустных глаз не бывает у девочек, которые играют в куклы.

В общем, уехал он, но не с концами. Комбат… Он ведь действительно был как отец, комбат их собирал два раза в год, на День Победы у себя в Москве и в Питере на снятие блокады. Тогда еще не было никаких государственных парадов, и ветераны не были ветеранами, все были молодые и веселые, они вообще не собирались ни на какой парад, им нравилось гулять по ресторанам, комбат водил их в «Прагу» на Арбат.

Вскоре наша старушка поступила в МГУ, ее отец и дядя учились в МГУ, и Марь Иванна тоже переехала в Москву, конечно же, и там она встречалась с дедом, то есть со своим морячком. Он был женат, родил вторую дочку, а наша Марь Иванна нет, ни за кого не собралась, хотя вокруг было много интересных парней.

– Замуж – хлопотное дело, – повторяла она вслед за своей незамужней теткой и ждала.

Ждала?.. Или просто жила своей жизнью? Какая разница, главное, что через десять лет он к ней приехал. Да, морячок приехал к нашей Марь Иванне, они поженились и стали жить в Зеленом домике, как будто так всегда и было.

Правда, все это случилось давно, в прошлом веке, такие истории сегодня смотрятся не совсем реально, как древнегреческие трагедии. В любовь сегодня верят только истерички, но истеричная любовь совсем не то, о чем я хочу сказать. Этих нервных я знаю, они имеют обыкновение повиснуть на брючине и визжать на всю ивановскую, что у них любовь и бешеная страсть, «один лишь раз сады цветут…» В современном мире женского счастья нет, потому что женщины сегодня стали умными, а для счастья, для счастья с мужчиной нужно быть… нет, не дурой, нужно быть легкой.

– Однова живем! – так говорила наша боевая Марь Иванна. – Пришел он пьяный, весь в помаде? Не было его три дня? А ты молчи и улыбайся! – так она шутила на нашей свадьбе.

Мир нашей старухи был прост, ей все там было ясно. Муж – чтоб любить. Дети – в угол. Пирожков – так ведро. Сталин – маньяк. Отец – святое. Мать – спасибо, что была. Скучаешь – позови гостей. Евреи – самые умные. Дружить – значит, делиться. Любовь – навсегда.

К чему я вспомнила про нашу Марь Иванну? Да просто… Дело в том, что эта бабушка воспитывала Леву, когда он был ребенком. И потом, мне надоела Лидка, извините. Захотелось приподняться немножко над суетой.