Читать книгу Токсичная невестка - Соня Дивицкая - Страница 7

Высекать огонь из собственного мужа куда труднее, чем плести интриги с его мамочкой.

Свадьбу Танечки назначили на лето, Роз Михална попросила Леву освободить помещение сразу после Нового года, чтобы она успела спокойно сделать в «Танькиной квартире» ремонт, и вдруг Лидок устроила ей саботаж.

С ней произошло примерно то же самое, что с красоткой Милли, известной сукой из питомника Роз Михалны. Когда в Зеленом домике проводили газ, тротуар перекопали, вдоль улицы тянулась траншея, не очень глубокая и не очень широкая, через такую траншею собака вполне могла бы перепрыгнуть, но Милли остановилась. Собаку тянули за поводок, ее подпирали в толстый зад, ее заманивали колбасой с другого берега – бесполезно. Милли уперлась лапами в землю, как коза, ее трясло от страха. Доска, вот чего она испугалась, доска через траншею – это было новое явление в ее собачьей жизни, она отдергивала лапы от этой доски как от горячего утюга. «Ужас! – говорила Милли всем своим видом. – Я отказываюсь это понимать!» Пришлось нашему Любезному папочке подхватить эту корову и нести через траншею на руках. То, что переживала собака, как раз и называется самый настоящий культурный шок, и Лидок, конечно, ни в коем случае не собиралась выгонять зайца из лубяной избушки. Бедная Лидушка, она просто не знала, как реагировать на новые правила.

Лидок никогда не была монстром, я не хочу, чтобы вы, как наши две еврейские тетки, все время подозревали ее в коварных замыслах. Конечно же, Лидок не монстр, она самая обычная женщина, такая же как многие в нашем городке. Никаких черных замыслов не было в ее голове, там было… Что там было? Я могу только догадываться по отдельным обрывкам ее собственных реплик, которые до меня иногда долетали: «Помада цвета спелой вишни, соседке занести, и скидочку она просила десять процентов, хватит с нее и пяти… Спасибо деду за победу!.. Тон пудры “персиковый бриз”… Розалия Михайловна! Я же вам все время говорю: “миндальный лепесток” оставьте, вам нужен “персиковый бриз”!.. Котенок, что тебе на ужин приготовить? Давай пожарим курочку, Котенок? Шилак, шилак, шилак, шилак… Котенок, не забудь заехать к маме, мама нам огурцов закрутила, надо к маме заскочить, ей банки мешают… Ой, как я хочу померить эту кофточку! Что-то в животе прям все заныло… Шестерка пентаклей – карта счастья и крепкой любви… У Светки новые сережки, с изумрудом… Забери меня скорей, увози за сто морей»… Ух! И где, скажите, в этой косметичке может поместиться какой-нибудь, пусть даже самый жалкий коварный умысел? Лидок ни в чем не виновата, она не хотела никому доставлять неприятности, она всего лишь рассуждала как большинство в нашем маленьком городке.

Рассчитывать на кусок родительского пирога в провинции до сих пор норма. Не имеет значения, сколько детишкам лет, неважно, какой доход у мамы с папой, до сих пор наши древние бабки кормят внуков из своей пенсии, и это принимается как должное. Вышвыривать детей на квартиру? В нашем городе это почти преступление. «Свекровь такая сволочь! Выгнала нас на квартиру!» – так говорят в подобны случаях. «Ушли на квартиру» – это как хлопнули дверью, для наших людей звучит подозрительно, тут сразу подразумевается конфликт, просто так снимать квартиры при живых родителях у нас не принято, и все как бегемоты давятся в одном болотце, и далеко не каждый готов покинуть родное гнездо и отлепиться от родительского холодильника. Почему? Это вопрос к Герцену и декабристам. Я просто привожу контекст, который объясняет, почему Лидок тянула с переездом.

Прошел январь, и вроде двадцать третье февраля не за горами, Роз Михална ездила по строительным магазинам, а мастеров пригласить все еще не могла.

– Не затягивайте с переездом, – она сто раз напоминала, – а то я не успею сделать Танечке ремонт…

И тут Лидок не выдержала и начала возмущаться.

– А как же мы? Нам что, идти на улицу?

Лидок слегка лукавила, смерть под мостом ей не грозила, как раз под Новый год она получила небольшое наследство, избушку от какой-то бабушки, не очень новую, конечно, но зато в центре города, в тихом переулке, с приличным двориком.

– Там нет воды! – паниковала Лидок. – Нам тоже нужен ремонт! Полы гнилые, крыша старая!

– Ничего страшного… – гладила ее по плечику Роза, слегка подталкивая к двери. – Все потихоньку, потихоньку…

– Там холодно! – Лидушка упиралась. – Зимой нельзя переезжать! Мы с Левушкой замерзнем!

– В чем проблема, деточка? – натягивала Роза свою улыбочку. – Снимите что-нибудь на время. Я бы вас подождала, но ты же знаешь, как у нас мастера работают… Мне ремонт нужно к свадьбе закончить.

Лидок на эту ситуацию смотрела совершенно по-другому.

– А почему это мы должны что-то снимать? – это возмущало Лидушку. – Почему Лева должен снимать квартиру? Пусть Русланчик снимает! Они могут пожить с вами, у вас в Зеленом домике две спальни!

Две спальни… Две спальни… Да хоть четыре! Объяснять невестке свои обстоятельства Роз Михална не собиралась. Мать троих детей и бездетная женщина никогда друг друга до конца не поймут. Почему снимать жилье должен родной сын Лева, а не зять Русланчик? Если кому-то не очень понятно, можно вопрос уточнить. Кто, как вы думаете, должен жить на съемной квартире: старший сын или младшая дочка?

– А вот у нас в деревне, – приставала Лидок, – Все делили поровну!

– И где она теперь, ваша деревня? – улыбалась невозмутимая Роз Михална, – Иди, детка, работай. Не отвлекай меня, у меня сука нечесаная…

– У нас нет денег! – не отступала Лидок. – Квартира Танькина, а Левушке тогда что? Где наша доля?

Не удивляйтесь. Такой вопрос, «где наша доля?», у нас в городке звучал вполне прилично, куча народа у нас погрязла в спорах за наследство, братья и сестры судятся годами, и мне совсем не хочется вникать во все эти разборки с недвижимостью, это скучно, это тлен…. Я только хочу поставить в этом месте красный флажок. Этот вопрос – «Где наша доля?» – нужно обвести в кружок и зачеркнуть, чтобы ни одна невестка никогда его больше не повторяла.

«На кого записано», «кому достанется», «что мне положено» и наше детское родное «дайте мне!» – эти слова невесткам произносить категорически запрещено. Зятьям, кстати, разрешено, хотя и не рекомендуется. Но если глупость брякнет зять, ему простят, зятьям обычно все прощается, а невесткам нет. Невестка только заикнулась про деньги или про свою «долю», а ее акции уже с грохотом рухнули. Даже если она на собственной свадьбе сядет на праздничный торт – забавный инцидент забудут, а как она затребовала долю, будут помнить вечно. Почему? Потому что имущественные и финансовые претензии невестки нарушают сразу несколько законов джунглей.

1. Вы перешли границы. Такому ни один лев не обрадуется, и скунсы этого просто так не оставляют.

2. Вы угрожаете чужим детенышам. В джунглях за такое убивают.

3. И самое главное – вы уронили свой королевский статус. Настоящая принцесса спит на горошине и не спрашивает у свекрови, где моя доля. Такие вопросы задают обычно ткачиха, повариха и сватья баба Бабариха.

Это я сейчас для начинающих, для молоденьких невесток напечатала инструкцию, простите мое занудство. Лидушке было тридцать пять, и Роз Михална воспитывать взрослых людей не собиралась. Лидушке она не отвечала ничего, а только гладила ее по плечику, по плечику, по плечику, и потихоньку разворачивала девушку на выход.

Могу представить, как она себя корила весь февраль за ту ночную сорочку, черную, с кружевами на груди, которую как пропуск вручила Лидушке. «Отдыхайте, – говорит, – ребята. Я вам постелила у себя…» Им она постелила у себя! А нас с Антоном запихнули в кабинет, и мы там приютились под одним одеяльцем на жестком диванчике. Наша зона комфорта была минимальной, поэтому оставлять ее было легко. Мы всегда очень быстро собирали свой чемоданчик и легко приживались в чужих городах, все дальше удаляясь от Зеленого домика и от нашего старого городского парка, который Роза упорно по-старинному называла «сад».

Сколько квартир нам пришлось поменять, точно не помню, зато я помню нашу первую кровать, я сама ее купила, у меня была тогда идея фикс найти деревянную, но дешевую кровать. Все приличные кровати из массива были жутко дорогие, с армянским вычурным дизайном, с дорогими матрасами, а мне нужна была простая, но из дерева, как в журнале «Бурда» из зимнего номера за 1989 год. Идеализм и детские мечты в то время меня еще не оставили, наверное, поэтому я обошла весь город, миллионный чужой холодный город, и где-то на отшибе в старом, немодном, совсем совковом мебельном магазине нашла нашу первую кровать, дешевую сосновую кроватку я нашла, покрытую чудесным золотистым лаком, на которой лежал веселенький сатиновый матрас. Предел мечтаний! Только без доставки, доставку мы не заказали, мы экономили. Кровать нам вез из магазина Левушка на какой-то тогдашней своей легковушке, матрас был прикручен на крышу. К подъезду подвезти не удалось, дорога во дворе панельной семиэтажки была совершенно убита, лужи стояли такие глубокие, что рисковать машиной было страшно. Поэтому деревянные рамы нес Антон, а ситцевый матрас в железной раме с пружинами наш добрый Лева тащил на себе. Он растопырил руки, чуть согнулся и балансировал над лужами… Это была лучшая кровать в моей жизни.

На радостях я сшила себе пеньюар. Мне не досталась черная сорочка, она так плотно засела у меня в памяти, что я купила пару метров синего крепдешина и быстренько скроила себе нечто прозрачное. Сижу, жду мужа, в дверь звонят. Я побежала открывать, взмахнула крыльями, а на пороге не Антон, а наш Любезный папочка. Видимо, мой пылающий вид его немного насмешил, он улыбнулся и затащил в прихожую мешок картошки. Это был гостинчик от Бабули с Дедом.

Я завернулась в какой-то халат, заварила чай и чем-то накормила свекра, он с удивлением заметил, что это мое что-то оказалось вкусным. Откушавши, он обнаружил, что в доме есть ребенок, и, между прочим, это его внук, он вытащил ему машинку из кармана. И все, и никаких вопросов мы друг другу не задавали, никаких претензий у нас друг к другу не было. Пришел Антон с работы, они поговорили о своих делах, и когда дверь закрылась, я скинула халат и была жутко счастлива, что нам в нашей норе никто не мешает, и я могу гулять свободно хоть в прозрачном пеньюаре, хоть в простыне, хоть голышом. Мне было все равно, своя квартира или съемная, в те времена мне было в принципе все равно, где жить, лишь бы в этом месте была теплая вода и ванна.

Я не помню эти квартиры, однотипные, в серых микрорайонах, и даже города уже не очень помню, детали, здания, какие-то памятники – все вылетело из головы… А кровать помню, сосновая, золотистый лак, пахнет деревом, сатиновый матрас с железными пружинами, метр шестьдесят на метр восемьдесят.