Читать книгу Единожды согрешив. Или недетское кино - Стас Канин - Страница 30

Поезд плёлся уже вторые сутки. Вика устала любоваться однотипными красотами, проплывающими за грязными стёклами купе, перечитала все газеты и журналы, разгадала все кроссворды, которые продавали глухонемые, выпила ведро отвратительного чая и выспалась на несколько лет вперёд. На каждой станции, где останавливался поезд, её угнетала одна и та же картина – снующие по перрону люди с сумками и тележками. В любом городе, днем и ночью у вагонов было не протолкнуться, люди носились вдоль окон и умоляли утомлённых долгой поездкой пассажиров купить хоть что-то из того, что есть в их сумках и тележках: варёную картошку с луком, вареники с капустой, пиво, ситро, жаренную курицу, раков, пирожки. Среди ночи мог разбудить крик, пробегающей по вагону женщины: «Хрусталь!» Вика представила, как просыпается от этого крика, лезет в кошелёк, и покупает резную хрустальную вазу, а потом счастливая засыпает с мыслью о том, как ей несказанно повезло, что именно сейчас и именно здесь подвернулась такая возможность купить ночью хрустальную вазу. Жалко было этих людей. Вика даже больно пнула кулаком в спину и обматерила мужика, который забавлялся тем, что на каждой остановке высовывался в открытую дверь тамбура и кричал: «Хочу пиво» или «Хочу мороженое», и со всех сторон, толкая друг друга, к нему неслись люди, держащие в руках пиво или мороженое, а он дожидался, когда все они столпятся вокруг него, у каждого спрашивал цену и сорт, а потом разворачивался и уходил. Толпа медленно расходилась, и было видно, что у каждого на глазах слезы.

Второй раз в жизни Вика ехала в спальном вагоне, где в купе было только два места, и первый раз в жизни ехала одна, без соседа, который бы всю дорогу бухал и изливал душу. А вот свою первую поездку в этом поезде она уже забыла, они тогда ехали с мамой из Венгрии после развода, а что может запомнить ребёнок, когда вокруг замкнутое пространство, скукотища и постоянно плачущая мама. А вот эта поездка в обратном направлении могла бы и запомниться, если бы тот мужик, которого Вика ударила на одной из остановок, добился бы своего и перебрался на свободное место в её купе. Но проводница сжалилась и послала мужика, хотя тот даже предлагал ей деньги. Не получив желаемого, он сконцентрировался на вылавливании Вики вне купе, приставал в коридоре, подкарауливал возле туалета, отпускал сальные шуточки и постоянно порывался облапать. Закончилось всё тем, что Вика согласилась пойти с ним в вагон-ресторан, а там так напоила дурочка, подмешивая в пиво водку, что он через час отключился, а когда на мгновение пришёл в себя, то обрыгал всё вокруг, после чего уснул под столом в вонючей луже. В эту же ночь наряд милиции ссадил его на какой-то станции, и оставшееся время Вика провела в блаженном созерцании заоконных красот.

Оказалось, что Будапешт не стёрся из её памяти. Она без посторонней помощи добралась до воинской части, благо ничего за время её отсутствия не изменилось. На КПП заспанный дежурный набрал номер политотдела, а в промежутках, пока диск телефона возвращался на прежнее место, украдкой бросал взгляды на Вику, и уже через несколько минут она заметила бегущего по аллее отца, вот он изменился сильно, говоря одним словом – постарел.

– Викуля! – задыхаясь от быстрого бега, крикнул он и сжал дочь в объятиях.

И первое, что она ощутила, неприятный запах прелой, плохо выстиранной одежды, а уже потом всё остальное. Но сказать, что её обуревали чувства, было бы неправдой, скорее радость встречи с тем, кого давно не видела, но ощущения, что вот этот человек, который стоит рядом и не может оторвать от неё глаз, её отец, не было.

– Как ты выросла, – млел отец, разглядывая Вику, – какая ты красавица.

Она хотела сказать что-то приятное в ответ, но видела перед собой постаревшего, обрюзгшего и неухоженного мужчину, у которого только и осталось из прошлого, что эти горящие, восторженные глаза.

– Я так соскучилась, папа, – ласково произнесла Вика и поцеловала отца в небритую щеку.

– Пойдём скорее, я дома стол накрыл, отпросился на сегодня, чтобы не отвлекаться на работу.

– А кто-то ещё будет? – уклончиво спросила дочь, пытаясь понять, живёт ли с кем-то отец.

– Нет. Никого не будет. Я же один. Так и не женился после вашего отъезда.

– Ну ты даёшь, – удивилась Вика.

– Как-то не получилось…

Они шли по знакомым до боли аллеям части, где тоже ничего не изменилось, только деревья, всё так же выкрашенные снизу белой краской, стали немного толще и выше, из-за этого какая-то щемящая боль сжимала сердце, сколько же с тех счастливых пор прошло времени. Стало ли лучше от того расставания? Судя по тому, как выглядит отец, ему лучше не стало. Вика незаметно сдвинула чуть ниже часы на широком кожаном ремешке, прикрыв шрам на своём запястье. На всякий случай, чтобы не было лишних вопросов. Солдаты, марширующие на плацу, сбились с ритма, засмотревшись на её ножки, слегка прикрытые развевающейся на ветру лёгенькой юбочкой. Вот это ей было приятно.

Вика ничуть не удивилась, увидев, что и квартира сохранилась почти в первозданном виде, такое ощущение, что и обои были те же самые. А вот и её последняя зарубка на дверной лутке, где папа каждый год отмечал насколько подросла дочка. Стол, действительно, уже был накрыт. В хрустальной салатнице лежала горка котлет из офицерской столовой, рядом стояли две открытые баночки со шпротами, на тарелке были разложены неаккуратно нарезанные кружочки сырокопчёной колбасы, с краю стола, рядом с корзиной хлеба, красовались бутылки «Столичной» и «Советского шампанского», в центре композицию венчала ваза с тремя красными гвоздиками.

– Да у тебя здесь просто как в ресторане, – с небольшой долей иронии произнесла Вика.

– Я старался, – гордо ответил Павел Андреевич, поправляя поникший цветок, – я тебе приготовил комнату. Можешь пока переодеться, умыться с дороги, и сразу за стол.

– Хорошо, – ответила она.

Уже через полчаса они сидели друг напротив друга, отец заботливо накладывал в тарелку дочери адскую смесь из котлет, колбасы и рыбы, и разливал выпивку, себе полный стакан водки, а дочери шампанское.

– За встречу! – по-армейски громко и торжественно произнёс он, и залпом опрокинул содержимое стакана, занюхав куском чёрного хлеба. – Как ты там одна?

– Справляюсь, – обманула Вика, – вот отпросилась с занятий, чтобы съездить к тебе.

– А где учишься?

– В строительном техникуме. Попробую стать архитектором.

– Ух ты! – восхитился Павел Андреевич.

– Ну а ты как? – для проформы спросила Вика, отламывая вилкой кусочек от остывшей котлеты.

– А, ничего хорошего, – в сердцах ответил он, и налил ещё полстакана водки, – ты же сама всё видишь. Тут ещё беда…

– Что случилось?

– У меня то ничего, а вот венгры, суки, снова замутили революцию. Надо было их, как в пятидесятые, танками, – Павел Андреевич одним глотком осушил стакан.

– А что тебе от их революции?

– Так наши войска выводят! Понимаешь?! Мы уходим, – он грохнул кулаком по столу, – а я не хочу уходить. Мне здесь нравится.

– Так оставайся.

– Как ты себе это представляешь? Я, советский офицер, должен дезертировать?

– Ну не знаю, – вздохнула Вика.

– Вот и я не знаю.

Он снова потянулся за бутылкой.

– Па, не напивайся, пожалуйста.

– Хорошо, доця, не буду больше. Хотя на душе так хреново. Ты мне лучше расскажи про Валерку.

Вика подняла глаза и недоумённо посмотрела на отца.

– А откуда ты знаешь про него?

– А он что, тебе не говорил? – удивился отец. – Он же у меня под началом служил. Художником политотдела был. Нормальный пацан такой.

Глаза Вики от удивления увеличились до невообразимых размеров.

– Как такое может быть? Удивительно! И что он тебе обо мне рассказывал?

– Не особо-то он и рассказывал. Я вообще только перед его дембелем узнал, что та, с кем он переписывался всю службу – это ты.

– Интересно, и как же ты узнал?

Павел Андреевич замешкался, подбирая правильные слова.

– По фотографии узнал.

– А что за фотография, я вроде ему ничего не посылала.., – Вика осеклась, вспомнив, что посылала. – О боже, ты видел это?

– Пришлось.

Он открыл ящик в серванте, достал оттуда папку для бумаг, развязал тесёмочки и положил на стол помятую фотографию, ту самую, из автомата. Вика покраснела до кончиков волос. Ей было ужасно стыдно и неловко, но оправдываться не хотелось.

– Красивая ты у меня, – неожиданно для неё сказал отец, разглаживая края фотографии. – Из-за этого твой Валерка мог вообще в штрафбат загреметь.

– Па, он вовсе не мой. Мы просто договорились писать друг другу, чтобы скучно не было.

– Ну, конечно, с этим не заскучаешь, – как-то странно улыбнулся он, – да не смущайся ты так, что я тебя голой не видел?

– Когда это было. Сравнил.

– Ну да, изменилась ты, конечно, сильно, – он заржал как салдафон, – но баловаться таким больше не надо. Хорошо?

– Попробую, – улыбнулась Вика. – Давай я помою посуду, а ты иди спать. Завтра поговорим, что-то я устала, да и ты уже готов…

– А можно, я допью? – он потянулся за бутылкой с остатками водки на дне.

– Да пей ты уже. Всё равно не остановишься.

Павел Андреевич выпил, закусил шпротиной и сальными губами поцеловал дочку в щеку.

– Всё, я спать.

Уже через минуту из спальни доносился его храп. Вика взяла в руки помятую фотографию. Это же какой надо было быть дурой, чтобы послать такое в армию. Она повертела её в руках и, вместо того, чтобы положить обратно в папку, разорвала на мелкие кусочки и вместе с объедками выбросила в мусорное ведро.

Спать не хотелось. Вика включила телевизор… О боже, это был тот самый «Электрон», который отец купил перед школой. Она пощёлкала переключателем каналов и остановилась на новостях. Откуда-то из подсознания медленно начали всплывать знакомые венгерские слова и фразы, это было удивительно, но Вика понимала всё, что звучало с экрана. Диктор чеканил фразы о свободе, о движении в новом направлении, о правах человека и о скором выводе советских войск из Венгрии, назывались даже конкретные даты. Значит это уже не просто планы, всё решено. Может так получиться, что они почти одновременно поедут домой, хотя, где дом для отца, это ещё вопрос. Она посидела ещё немного, наслаждаясь тем, что мозг не отторг полученные в детстве знания, потом положила папку, в которой хранилась её фотография, на прежнее место, и пошла к себе в комнату, которая так и осталась детской, с цветными обоями, маленькой кроваткой и игрушками, разложенными по полкам, как-будто она только вчера вышла отсюда.

Проснувшись утром, Вика не застала отца дома. На столе лежала записка: «Ушёл на службу. Погуляй до вечера в городе сама. Деньги возьми в тумбочке. Купи что-нибудь себе и домой перекусить… И выпить. Целую. Папа». Погода была прекрасная, почему бы не погулять. Тем более если есть деньги. Оставив за скобками всякие там парламенты, дворцы и соборы, которые она и так сто раз видела в детстве, Вика нацелилась на магазины. И это оказалось изнурительно и непривычно, так не похоже на то, с чем жилось дома, когда и выбирать то было не из чего, бери что есть, но чаще и брать было нечего. У Вики разбегались глаза, хотелось купить всё, и голова начала болеть уже после первого универмага, стало жалко себя, вернее даже не жалко, а стыдно, и не только за себя, но и за тех, в ком она с первого взгляда определяла своих.

Купив умопомрачительные джинсы и маечку с рисунком, Вика решительно вышла из очередного магазина, дав себе зарок больше не поддаваться соблазнам. Она заказала кофе-гляссе и устроилась за столиком уличного кафе недалеко от знаменитого будапештского рынка. Кстати, зайти туда нужно будет обязательно, такого гуляша, как на втором этаже не найти нигде в Венгрии. Так говорил когда-то отец, когда водил маленькую дочку гулять. Интересно, работает ли ещё та столовая?..

– Здравствуйте, разрешите присесть за ваш столик.

Вика подняла взгляд. Рядом стояла улыбающаяся во весь рот девушка. Огромные очки с толстенными стёклами, нескладная фигура и лицо, изъеденное прыщами.

– Ну садитесь, – недовольно буркнула Вика.

Девушка села и, не отрывая взгляд, уставилась на неё.

– Меня зовут Сильвия.

– Очень приятно, Виктория, но зачем эти формальности?..

– Виктория, – напевно произнесла назойливая девушка, – у вас странный акцент. Откуда вы?

– Я из Советского Союза.

– Ой, как здорово! А откуда вы знаете венгерский?

– Я здесь долгое время жила. Мой отец военный.

– Понятно… Сейчас они уходят, – сокрушённо покачала она головой.

– Вам от этого станет легче?

– Конечно! Мы же обретём свободу!

– А до этого, значит, сидели в тюрьме?

– Смешно… Но я не об этом. Я работаю в одной кинокомпании, и мы ищем симпатичных девушек для съёмки. Я слежу за вами уже больше часа. Вы очаровательны. И я очень хочу пригласить вас на пробы.

– А что такое пробы?

– Ну это когда вас фотографируют и смотрят, так ли вы хороши на снимках, как и в жизни. А ещё, мы в одном из журналов хотим сделать большой фоторепортаж о самой красивой актрисе нашей студии.

– Вы так интересно рассказываете, что хочется с вами пойти. Тем более, что уже сами для себя решили, что я самая красивая актриса вашей студии.

– Так пойдёмте, – радостно взвизгнула девушка, – мой шеф будет в восторге. У нас офис совсем рядом, в двух кварталах отсюда.

Сильвия постучала в дверь кабинета, и они вошли. Виктория взглянула на толстого мужчину, который вскочил с кресла и кинулся ей на встречу, и её как током ударило – это был клоун Монти из её любимой детской программы.