Читать книгу Письма, что не умели молчать - Стас Неотумагорин - Страница 7

***

Кофе остывает быстрее, чем можно успеть подумать о смысле дня. В этом есть намёк: всё, что ценно, всегда ускользает, если слишком долго отвлекаться. Может, поэтому я и не люблю горячее – в холоде вещей слышнее их подлинный вкус.

После дождя бывает радуга. Иногда две. Я всегда смотрела на неё не как на знак, а как на вызов. Радуга – это врата: пройди под ней, и мир спросит тебя вслух – «готова ли ты жить ярко, нелепо, до боли честно?». Большинство прячут глаза. Я никогда не прятала.

Женщины делают утро. Я делаю утро. Масло на хлеб, крем на ключицы, взгляд в окно, где небо ещё сырое, как акварель на мокрой бумаге. Это мой ритуал власти: я могу соткать день из пальцев и дыхания. Мужчины часто не понимают этого. Им кажется, что красота рождается в их взгляде. Нет. Красота рождается в моей готовности быть живой.

Жизнь похожа на танец с чертями. Ты знаешь шаги, но партнёры меняются. И если боишься ошибиться, ты обречена топтаться на месте. Я не хочу стоять. Я хочу идти. Даже если ритм ломается. Даже если в какой-то момент остаёшься одна.

Я всегда тянулась к мягкости. Но не к той, что подстраивается, а к той, что выдерживает удар и не рассыпается. Мягкость – это знание, что можно разрушить, но ты выбираешь не рушить. И я поняла: именно эта мягкость делает меня опасной. Потому что она не видна. Но она всегда рядом.

Мой родной город Петербург всегда хранит мои тайны. Его лужи глубже, чем кажутся, в них растворены чужие признания, не дошедшие до слов. Этот город создан для тех, кто понимает: желание – тоже искусство.

Я – не та, кого можно вспомнить. Я – та, кого ищут и не находят. Потому что я остаюсь не в памяти, а в теле. В запахе, в прикосновении, в странном привкусе сна. Я – не человек. Я – диагноз. Всё, что нужно помнить: от меня не лечатся.

Каждые выходные – маленькая жизнь. Я по-новому учусь не забивать их мелочами. Учусь оставлять место для пустоты. Для ветра, для музыки, для взгляда в окно. Потому что в этой пустоте всегда слышно больше, чем в заполненных до краёв планах.

И всё же я думаю: человек измеряется не тем, что он сделал, а тем, насколько глубоко позволил себе чувствовать. Насколько рискнул быть честным, когда это больно. Насколько решился довериться другому телу, другому сердцу. В этом и есть вера. Не религиозная. Другая. Та, которая либо соединяет, либо оставляет навсегда больным.

Я пишу всё это не для того, чтобы оправдаться. Я пишу, чтобы не забыть: жизнь – это не список. Жизнь – это дрожь воздуха, радужная дуга, музыка без нот, асфальт, пахнущий железом. И я в этом танце не зритель. Я – центр круга.