Читать книгу О, боже, снова Париж! Наблюдая за французами - Стефан Кларк - Страница 10

Следующий день, понедельник, оказался последним полноценным днем наших сельских каникул.

Утро выдалось солнечным, как я успел заметить, когда проснулся около шести. Это идеально-чистое, не загаженное вредными примесями, голубое небо никогда не надоедало, в отличие от всего остального.

После завтрака, во время которого Флоранс укорила меня в том, что вчера я налил воды за стенку раковины, пока мыл посуду, из-за чего, видимо, успел пострадать фундамент дома, я сказал, что иду в душ. При этом многозначительно положил руку на колено Флоранс (она уступила моим мольбам и поклялась больше никогда не надевать бархатный халат), давая понять, что это не что иное, как приглашение. Я рассудил, что, только запершись в ванной, мы сможем предаться интиму. Если бы кто-то постучал, я просто сказал бы, что мой слабый английский желудок не смог переварить такое количество свежей пищи и ему нужно полчаса покоя, чтобы прийти в норму.

Флоранс потерлась бедром об мою руку, и мне показалось, что она включилась в игру.

Стоя под душем, я чувствовал себя несказанно счастливым, представляя, как мы нежно намыливаемся, а потом все-таки находим способ заняться любовью в ванной – может, расстилаем на полу полотенца? Или я сажусь на унитаз, а она устраивается на мне? Возможности казались безграничными, и все одинаково возбуждающими.

Струя воды массажировала мне макушку, пока я рисовал себе самые смелые сцены из жесткого порнофильма, которому придумал название «Amour dans la Salle de Bains»[55]. Когда Флоранс наконец прокралась в ванную, я был, скажем так, полностью настроен сыграть ведущую мужскую роль в этом фильме.

– Запри дверь и иди ко мне, – прошептал я и отодвинул шторку, чтобы Флоранс увидела, как я рад ее приходу.

Передо мной стояла Бриджит, с зубной щеткой в руке и застрявшим в горле криком.

По выражению ее лица можно было определенно сказать, что никогда еще мужчина не отдергивал перед ней шторку душа и не демонстрировал ей пенис в состоянии полной боевой готовности.

Судя по тому количеству времени, какое понадобилось Бриджит на то, чтобы отвести взгляд, она явно испугалась, что этого больше никогда не повторится.

Я нашел Флоранс возле сарая, она была в своем бикини. В руке Флоранс держала сломанный ржавый нож. Неужели? – подумал я. Неужели мне предлагают достойный выход из положения? Отчекрыжить проблемный орган – и дело с концом?

Она посмотрела на меня с удивлением и тревогой одновременно, и я догадался, что мать с дочерью уже успели пообщаться.

– Что она сказала?… – начал я, но Флоранс, нахмурившись, жестом потребовала, чтобы я замолчал. Похоже, материнские уши-локаторы были настроены на «красную тревогу».

– Сегодня ты не собираешь кабачки, – объявила она.

– Нет?

– Нет, ты снимал слишком маленькие.

Это была последняя капля – или кабачок, если хотите. Копаю не в том месте, душем не умею пользоваться – и вот теперь это?

– Лучше уничтожать этих гаденышей в зародыше, – сказал я. – Здесь все кругом просто заражено кабачковой чумой. Очень скоро ваш département будет захвачен кабачками. Они запрудят реки, задушат яблони. Кабачки, огурцы и салаты. Почему из всех овощей мира вы сажаете только такие, что не подлежат заморозке?

Флоранс пожала плечами. Видимо, проблема сдерживания роста популяции кабачков была не столь актуальной, как задача ублажить Maman.

– Ты будешь соскабливать мох с крыши, – прибавила она. – Лестница в сарае.

– Будут какие-то пожелания насчет техники соскабливания? Скрести справа? Слева? Или снизу? Говори сейчас, потому что иначе я все равно все неправильно сделаю.

– Пол…

– А ты тем временем, может, все-таки позвонишь своему дружку Николя и убедишь его приступить к работе сегодня же?

– Эй, сбавь обороты, – прошептала она. – Не я виновата в том, что ты вздумал эксгибиционировать перед моей матерью. Знаешь, мне тоже нелегко в этой ситуации.

Она выглядела сердитой, но в то же время как будто просила прощения. Может, мне и перепадет немного секса в порядке утешения, подумал я.

Я как раз вытаскивал из сарая антикварную полусгнившую лестницу, когда у меня за спиной кто-то визгливым голосом произнес:

– Месье!

Я обернулся и увидел двух жандармов, стоявших у ворот: один был ростом метра два, другой вполовину ниже. Оба они приближались к пенсионному возрасту, и оба входили в группу риска по диабету, судя по избыточной массе тела. Вполне возможно, в жандармерии уже делали ставки, на ком из них брюки треснут раньше.

Мы с Флоранс оказались у ворот одновременно, а Бриджит наблюдала за происходящим с порога кухни.

Жандармы отдали честь.

– Мсье Весс? – произнес коротыш своим странным писклявым голосом. Судя по направлению его взгляда, жандарм ошибочно принял за англичанина одну из грудей Флоранс.

– Oui, c’est moi[56].

– Вы подавали жалобу на водителя, который покинул место аварии? – Теперь он явно заблуждался насчет того, что истцом выступает пупок Флоранс.

– Да. Вы его нашли?

– Ах, – произнес жандарм с огорчением, очевидно потому, что с опозданием заметил голые ноги Флоранс. – Коллеги из Монпелье нашли человека по номерному знаку автомобиля, что вы указали, но… – Он виновато уставился на зону бикини. – Он сказал, что его не было на месте аварии.

– Что? – Я произнес это так громко, что он наконец отвлекся от Флоранс. – Но мы его видели.

– Он говорит, что вы ошибаетесь.

– Mais c’est ridicule![57] – Флоранс выглядела так, будто собиралась поколотить одного из жандармов.

– Calmez-vous, Madame[58], – произнес высокий, хотя он явно надеялся на то, что к Флоранс придется применять физические меры воздействия.

– Но вы проверили, у него действительно красный внедорожник? Потому что если это так, значит, мы правы. – Я мысленно сказал себе, что глупее ситуации не придумаешь. – Все, что вам нужно, это взять образец краски с нашей машины и проверить… – Я никак не мог вспомнить, как звучит по-французски то, что я хотел сказать. – Соответствует ли… – нашелся я наконец. Французы употребляют это слово направо и налево. – Проверьте, соответствует ли краска его машине. И если да, значит, наша жалоба… соответствует.

– Mais quel enfoiré![59] – Флоранс категорически отказывалась вести цивилизованный диалог. – Мы ехали на машине моего отца. Она была совсем новая. Этот enfoiré врезался в нас на круге, а вы не собираетесь ничего предпринимать?

– Madame, Madame. – Коротышка вытянул руки вперед, словно пытаясь отразить атаку со стороны бюста Флоранс.

– Вы знаете, сколько аварий произошло за этот уик-энд? – спросил высокий. Вид у него был такой измученный, будто ему предстояло писать отчет по каждой из них.

– Да мне плевать, сколько было аварий! – закричала Флоранс. – Этот enfoiré врезался в нас, и он заплатит за ущерб.

Мне стоит взять на вооружение словечко «enfoiré», подумал я. Оно кажется очень модным.

– Вы видели нашу машину? – спросил я. Жандармы замотали головами. – Потому что, если вы скажете своим коллегам в Монпелье, что на нашей машине есть след красной краски, и если вы докажете, что номер его машины… соответствует красному внедорожнику, значит, мы не ошибаемся. N’est-ce pas?[60]

Я сразу понял, что предложение получилось слишком длинным. Жандармам оставалось слишком мало времени до пенсии, так что осмыслить несколько причинно-следственных связей им было не под силу.

– Вы знаете Пьера Рибу? – вновь вступила в разговор Флоранс.

Это возымело куда больший эффект, чем моя логика.

– Пьера? Oui, bien sûr![61] – Имя мэра, казалось, вызвало счастливые воспоминания о совместных apéro, коих было немало.

– Дело в том, что он очень хороший друг нашей семьи, – сказала Флоранс.

И это навело меня на мысль.

– Заходите, выпьем, – предложил я. – Тяжело вести беседу на такой жаре.

Похоже, местным жандармам не запрещалось пить при исполнении, потому что эти двое устроились за столом для apéro и уговорили едва ли не всю бутыль вина, пока Флоранс и Бриджит с упоением врали о том, как мсье Рибу увидел нашу машину и отметил бросающуюся в глаза красноту царапины.

Я почувствовал, что сопротивление жандармов ослабевает по мере того, как их объемные животы наполняются вином, и рискнул предложить им съездить в гараж, чтобы лично осмотреть нашу машину.

– Обещаете, что поедете? – спросил я, поднимая бокал, и это прозвучало как тост. Вообще-то я не привык выпивать в девять утра, а потому, уже будучи изрядно навеселе, выдал: «Vous mettez votre main sur votre cœur et vous promettez?» Вы клянетесь, положа руку на сердце?

Жандармы нервно переглянулись, залпом осушили свои бокалы и встали из-за стола. Флоранс уставилась на меня, округлив глаза от удивления. Бриджит учащенно дышала. Я задался вопросом, не наказуемо ли заставлять жандармов давать клятву.

– Mesdames, Monsieur. – Коротышка кивнул, попятился к выходу, прошел к воротам и втиснулся в машину. Высокий последовал за ним, придерживая на голове képi[62] одной рукой, а другой – защищая причинное место. Странные типы.

– Ты сумасшедший? – спросила Флоранс, когда они укатили.

– Что ты имеешь в виду? Я всего лишь сказал… – И я повторил свою коронную фразу по-французски, на этот раз приложив руку к груди для пущей убедительности.

– О, Пол…

Но я же был не виноват, да? Просто мы, бритты, так выражаемся. У нас «car» – это «cah», «bar» – «bah». Мы не произносим «р» на конце слова. И не моя вина в том, что в английском произношении «cœur» звучит как «queue». Откуда же мне знать, что «queue» – это грубый синоним «пениса»?

Уж кто-кто, а жандармы должны понимать, что я никогда не осмелился бы просить их «поклясться, положа руку на член». Или они приняли меня за английского мафиози, который угрожает им кастрацией в случае, если они не поедут осматривать нашу машину на предмет обнаружения следов краски?

Но судя по всему, так оно и было.

И тут меня осенило. Почему раньше никто не упоминал о таких нюансах? Ведь толпы английских туристов бродят по Парижу и спрашивают: «Excusez-moi, Madame, where is the cathedral of the sacred dick?»[63]

Бриджит пришлось пойти прилечь, чтобы привести в порядок свою нервную систему после потрясения, связанного с мужскими гениталиями, а Флоранс тем временем устроила мне разнос, обвиняя в том, что я порчу все дело и наши шансы получить компенсацию за ущерб катастрофически снижаются. Пока мы ругались, я узнал новое слово. Не совсем ругательство, хотя Флоранс на крепкие слова не скупилась. Так вот, я узнал, что французские водители настолько плохи, что для них придумано специальное слово. Нормальный водитель – он «chauff eur». А вот плохой водитель – это «chauff ard». Такое впечатление, что плохое вождение возведено в ранг института и для него разработан собственный словарь терминов.

Я все-таки решил отыграться. Меня упрекали в том, что я порчу все дело? Что ж, проверим, каких успехов добилась Флоранс.

– Ты звонила Николя? – спросил я.

Флоранс вспыхнула и даже слегка отпрянула от меня, словно пытаясь избежать вопроса.

– Oui.

– Ну и что, он в чайной? Работы начались?

Ее вдруг чрезвычайно заинтересовала маленькая ящерка, взбирающаяся по стене дома.

– Pas tout à fait, – призналась она наконец.

– Не совсем? Они не совсем начали? Что это значит? Это все равно что сказать: ребенок не совсем родился. Я хочу знать, он уже вылез из маминого живота или нет?

Это породило еще один скандал. На этот раз мы сцепились на почве мотивации при выборе архитектора. Лично я во главу угла ставил профессиональные качества. И лишь в самом конце моего списка, где-то в пятом десятке, крутилось оправдание: когда-то у нас с ним был секс.

На этот раз Флоранс удалось положить меня на лопатки одним убийственным вопросом:

– Но не ты ли говорил мне, что тебя побудило приехать на работу во Францию желание увидеть женское нижнее белье?

– Да, но в последние дни я его практически не видел, – огрызнулся я.

– Конечно, потому что на мне его не было. – Она зацепилась пальцем за пояс моих шорт. – И сегодня вечером не будет. А маленький Симон уедет погостить у моего дяди в Бриве.

Флоранс определенно знала, как замять скандал и обставить это со вкусом.

К тому времени, как солнце заняло исходную позицию прямо у меня над головой и принялось кусать мои руки и ноги, я очистил уже половину крыши сарая от зарослей мха, не оставив ни единой молекулы зелени на гладкой серой поверхности шифера. Я заметил, что некоторые плитки уже заменили асбестом. Их я не стал скрести и заранее приготовил маленькую речь на французском, на случай, если Бриджит вздумает жаловаться. Мне очень жаль, Бриджит, но твои предки уже покалечили мои колени и позвоночник, я не собираюсь отдавать им на растерзание еще и легкие.

Мишель проснулся как раз к полуденному apéro. Он царапнул мое лицо своими уже неприлично заросшими щеками и протянул мне руку помощи, собрав с газона кучки мха, сброшенные с крыши. Я уже знал, что по-французски асбест будет «amiante» – прошлой зимой я пытался купить коттедж за городом, – так что мне не составило труда объясниться с Мишелем насчет токсичной крыши.

– Подумаешь, – сказал он – и хмыкнул так, словно я боялся уколоть пальцы о кусты кабачков. Поднялся наверх лестницы и принялся драить серые плитки. Катышки мха вперемешку с асбестовыми хлопьями сыпались ему в лицо, но его это, казалось, ничуть не заботило.

Неужели никто не предупреждал французов о такой опасности? – подумал я. Впрочем, на плитках стояло клеймо французского производителя, который, видимо, держал информацию в секрете. Правда о местном яде была бы губительна для экономики.

Apéro прошел на удивление приятно. Бриджит была веселой и разговорчивой, как будто вовсе не встречалась с эксгибиционистом в ванной. Заглянул мсье Рибу, в сопровождении собаки, и объявил о том, что вечером состоится прием в Salle des Fêtes[64] и мы все приглашены. Особенно я.

– Pourquoi moi?[65] – спросил я.

– А-а! – произнес мэр с улыбкой. Похоже, меня ожидал большой сюрприз. Я лишь надеялся на то, что меня не назначат судьей в конкурсе «Лучший кабачок года».

После ланча – мы ели все ту же соседскую свинью и не поддающиеся заморозке овощи – я вызвался приготовить для всех кофе.

– Мы будем пить его на улице, – сказала Флоранс и вышла в сад вместе с Мишелем и Симоном.

– Мне кофе не надо, – сказала Бриджит. – Я буду тизан. – Стало быть, травяной чай. – Пойду прилягу. Принесешь чай в мою спальню?

О нет, подумал я. Не станет ли это ее местью? Сиеста нагишом?

Французы обожают свой травяной чай. Не клубничный или клюквенный, не сладкую фантазию из ягод, от чего кайфуем мы, бритты. А французские травяные настои, приготовленные из всевозможных кустарников. Некоторые по вкусу очень даже неплохи, если кому нравятся свежезаваренные прутья. Впрочем, лично я скорее стерплю приступ гастроэнтерита, чем заставлю себя пить ромашку.

Я все никак не мог найти никакой травы среди пакетиков с чаем и кофе, но потом вспомнил. Ведь Флоранс с матерью собирались ехать за травяным чаем в гипермаркет. Возможно, это тест, решил я. Прибежит ли Пол за помощью? Нет, не прибежит.

Я обнаружил большой шкаф, где Бриджит хранила свежие покупки, и там, на самом видном месте, стояла стеклянная банка с цветочной этикеткой и надписью: «Verveine». Verveine – это вербена, хотя я понятия не имею, что она из себя представляет. Какой-то кустарник, это уж точно. В банке оказались невообразимо замысловатые муслиновые саше, похожие на отделанные рюшем мужские яички. Должно быть, очень высококачественный кустарник, подумал я.

Я сварил кофе и отнес его в сад, пока настаивалась вербена. Когда тизан приобрел бледно-зеленый окрас, я налил его в изящную фарфоровую чашку (почему они не пользуются такими чашками во время завтрака?) и, собравшись с духом, приготовился к марш-броску в спальню Бриджит. Вбегаю, ставлю чашку на прикроватную тумбочку – и мигом обратно, не глядя по сторонам.

Все прошло четко по плану. Краем глаза я заметил, что Бриджит читает, лежа на кровати в своем «кафтане дня». Уф, пронесло, никакой сиесты нагишом. Она даже не успела оторвать взгляд от книги, как я уже скользнул обратно в дверь и вернулся в гостиную.

Я присоединился к Флоранс и остальным в саду, и только сделал блаженный первый глоток кофе, когда из дома донесся истошный крик.

Мы все замерли – кто с ложкой в руке, кто с кофе во рту – и переглянулись. Не ослышались ли мы?

Второй крик подтвердил, что нет, не ослышались. Флоранс и Симон бросились в дом. Мы с Мишелем пошли следом, но осторожно – вдруг дело в какой-то сугубо женской проблеме?

Кровать Бриджит была пуста. Об ее недавнем присутствии напоминали лишь отброшенная книга и перевернутая фарфоровая чашка. Из ванной доносились рвотные звуки и обрывки диалога двух женщин. Из крана лилась вода.

Флоранс вышла из ванной туча тучей. Подняла чашку с кровати и принюхалась:

– Что ты принес маме?

– Вербену.

– Покажи мне.

Я показал.

– Imbécile[66], – со стоном произнесла она, когда увидела пакетик.

– В чем дело?

– Это же для ванны.

– Что?

– В них содержится мыло. Это шарики для ванны, parfumés à la verveine[67]. Ты что, не прочитал состав?

– Читать состав? Конечно нет. Я никогда не читаю состав на пакетиках с чаем и кофе. На этикетке было написано: verveine. Откуда мне знать, что вы моетесь в том же дерьме, какое пьете? Мы, бритты, не пьем мыло.

– О, Пол! Maman выпила залпом почти все. Теперь она думает, что ты пытался отравить ее.

– Oh, merde!

Мишель, Флоранс, Симон мрачно уставились на меня, пытаясь решить, то ли я ни черта не смыслю в тизане, то ли я просто киллер-неудачник.

К счастью для меня, Мишель расхохотался первым. Бедной Флоранс пришлось вернуться в ванную помогать своей матери отрыгивать мыльную воду. Мы же, трое мальчишек, вышли в сад и завалились на траву, покатываясь со смеху.