Читать книгу О, боже, снова Париж! Наблюдая за французами - Стефан Кларк - Страница 6

Душ успокоил нервы, и я чувствовал себя в ладах с окружающим миром, когда появился в саду спустя четверть часа.

– А! – раздался громкий коллективный возглас радости, словно я был гостем, который принес единственную бутылку.

– Это Пол, – объявила Бриджит в свойственной французам манере произносить мое имя так, будто я имел отношение к лидеру «красных кхмеров»[27].

– Bonsoir[28], – произнес я.

За столом восседали мама, брат и племянник Флоранс, сама Флоранс и пожилая пара; старик со старушкой широко улыбались и приветствовали меня, подняв огромные бокалы с «Перно»[29].

Мне представили гостей как Анри и Жинетт, давних хозяев соседней фермы. Я предположил, что они муж и жена, но выглядели они такими одинаковыми, что вполне могли оказаться и братом с сестрой. А спросить, как мне показалось, было невежливо. У них были беззаботные лица состарившихся детей, а шишковатые руки хранили следы грязной и неблагодарной работы, какой на семейной ферме невпроворот. Мне стало любопытно, не составят ли они мне компанию в завтрашнем мероприятии по рытью выгребной ямы.

– Что будешь пить? – спросил Мишель.

Анри и Жинетт дружно воскликнули: «Eh oui!»[30]. Алкогольные пристрастия иностранца вдруг стали самой волнующей темой по эту сторону Ла-Манша.

Я затруднялся с выбором, поскольку названия на этикетках половины бутылок ни о чем мне не говорили. Что это за «Suze» и «Banyuls»?[31] Я решил рискнуть – в конце концов, надо же ассимилироваться.

– Попробую «Сюз».

Такого бурного смеха не вызывал ни один анекдот из тех, что я рассказал за этот год. Даже маленький Симон присоединился к всеобщему веселью.

– Это напиток для женщин, – сказала мне Флоранс по-английски.

– «Бон-юул»? – предпринял я новую попытку, и снова раздался хохот, на этот раз вызванный моим произношением.

– «Бань-юль-сс», – поправил меня Мишель и налил мне полпинты того, что на вкус оказалось крепленым вином наподобие портвейна.

Как бы то ни было, этот выбор, казалось, удовлетворил всех, и, когда я произнес тост, пожелав присутствующим доброго здоровья, они дружно подняли бокалы. Мы чокнулись, твердо глядя друг другу в глаза, как положено. Во Франции этот зрительный контакт чрезвычайно важен. Говорят, что, если им пренебречь, сексуальная жизнь в последующие десять лет будет невыносимой. Даже Анри с Жинетт обменялись взглядами, из чего можно было сделать вывод, что у них есть еще порох в пороховницах.

На столе красовались закуски, обычно подаваемые к аперитиву: оливки, пшеничная фигурная соломка, чипсы, орешки, тарелка с редисом, который нужно было сдабривать кусочком сливочного масла. Я быстро заморил червячка. Казалось, прошла целая вечность с тех пор, как я закинул в себя тот последний килограмм клубники.

Соседи по столу с благостным равнодушием улыбались мне, пока Бриджит объясняла, что мы с Флоранс собираемся открыть в Париже английскую чайную. У меня сложилось впечатление, что с таким же успехом она могла сказать, что речь идет о массажном салоне на Юпитере. Париж? Английская? Чайная?

– Parisiens в самом деле любят английский чай? – спросил старик Анри. Слово «парижане» он почему-то произнес как «паризьянг».

– Надеемся, что да, – сказал я и спровоцировал еще один взрыв смеха. Судя по всему, здесь, в провинции, остро ощущался дефицит анекдотов.

– У нас тут иногда бывают паризьянг, – сказала Жинетт, словно речь шла о диарее.

– Они арендуют дом старой Ивонны, – прибавил Анри, возбуждая дискуссию о том, от чего все-таки умерла старая Ивонна (от рака, инфаркта или от своего самогона?), кто из ее сыновей ныне владеет домом, кто его все-таки выстроил, когда в последний раз ремонтировали крышу и кого нанимали, где покупали шифер, как счищать мох с кровли (тут Бриджит многозначительно посмотрела на меня).

Анри завершил дебаты, сказав:

– Они жалуются, что здесь нет этой моечной штуки. Как вы их называете?

– Lave-vaisselles, – ответила Бриджит. – Посудомоечные машины.

– Oui. Паризьянг жить не могут без этих lave-vaisselles.

– И мы совсем недавно купили, – сказала Жинетт, но не назло Анри, а просто констатируя факт.

– Да, но мы здесь живем, – заметил Анри.

– Ah, oui![32] – Все согласились с этим его умозаключением и продолжили беседу, обмениваясь новостями о дальних родственниках, которые умерли или переехали жить в город, рассуждая о спиленных деревьях, об установленных септиках, о том, какие овощи пострадали в этом году от вредителей, когда за последние двадцать лет было особенно много слизней, и о том, не добавляла ли старая Ивонна слизней в свой самогон.

Я сидел, ощущая полное умиротворение, и вглядывался в открытые и добродушные лица французов, вслушиваясь в милый неторопливый разговор и млея от сознания того, что нахожусь так далеко от дома, но ощущаю себя своим в этой маленькой общине.

Мир становился оранжевым, а потом и розовым, по мере того как заходило солнце, а алкоголь подкрадывался все ближе к зрачкам. К восьми часам я не только насытился, но еще и набрался порядочно.

– За стол, – объявила Бриджит. Что, время ужина? Все, чего мне хотелось, так это немного отдохнуть, прежде чем начнется похмелье.

Анри и Жинетт отправились домой – судя по всему, их приглашали на аперитив, но не на ужин. Остальные потянулись в дом, где, неудобно усевшись за столом, принялись поглощать внушительные порции жареной свинины, зеленой фасоли, кабачков, салата, сыра, свежей клубники и вишневого клафути, запивая все это дешевым красным вином в таких количествах, какого хватило бы, чтобы свалить с ног целую команду по регби.

В десять часов за окном уже было темно хоть глаз выколи, и, казалось, осталось выбрать лишь одно из двух – зависнуть овощем перед телевизором или отправиться в постель. Но я точно знал, какой вариант для меня предпочтительнее.

– Я помою посуду, – сказала Бриджит. И тут же все испортила, прибавив: – Анри и Жинетт ждут тебя, Пол.

– Они ждут меня? Для чего? – О нет, подумал я, только не это: «Ты не будешь спать с моей дочерью под крышей моего дома, пока не женишься». Однажды я уже сталкивался с подобной проблемой, когда соблазнял дочь священника, но то было в Данди[33], а теперь-то я во Франции.

– Их поле, – сказала Бриджит.

– Их поле? – Мне что же, спать на улице?

– Пошли. – Флоранс стащила меня со стула. У меня было такое ощущение, будто в течение нескольких последних часов мой вес утроился, хотя я с радостью отметил, что обильная еда, похоже, всосала в себя почти весь алкоголь.

Флоранс вывела меня в непроглядную темень и увлекла по тропинке в сторону видневшегося вдали силуэта соседней фермы.

Если не считать мотыльков, порхающих в луче фонарика Флоранс, мы были единственными движущимися существами во всей вселенной. В такой тьме я еще никогда не оказывался. Даже свет в окне дома Анри и Жинетт казался далекой звездой.

Кончиками пальцев касаясь голого плеча Флоранс, я вдруг вспомнил, что прошло почти двадцать четыре часа с тех пор, как мы в последний раз были в постели в ее квартире неподалеку от кладбища Пер-Лашез, – а целые сутки воздержания были для нас абсолютным рекордом на тот момент.

– Почему бы нам не сделать короткую остановку? – предложил я, изо всех сил стараясь скрыть просительные ноты в своем голосе. – Никто нас не увидит.

– Non, imbecile,[34] – заявила Флоранс. – Они нас ждут. Идем.

Она прибавила шагу, и мне пришлось энергично двигать опухшими нижними конечностями, чтобы не отставать.

Стоило нам толкнуть ворота и войти во двор дома Анри, как старикан тут же выскочил на улицу. Он включил нечто вроде противотуманной фары, и темноту прорезал длинный прямой луч белого света.

– Вы хорошо поели? – спросил он.

– Да, – сказал я. – Et vous?[35]

– Très bien![36] Он был хорош, мой боров?

Анри объяснил, что за ужином нас угощали мясом его любимца. Борова звали Жермен, и, судя по всему, он был другом семьи, пока в прошлом году Анри не заколол его и не подвесил в палисаднике истекать кровью.

Анри увлек нас по тропинке в темноту и безмолвие. Ночная прогулка бодрила и, судя по тому, что ощущали мои голые ноги, была праздником для местных комаров. Я по-прежнему не мог понять, что мы здесь делаем.

Метров через сто Анри остановился и, описав круг лучом фонаря, изрек:

– Voilà[37].

Я смог разглядеть только некошеную траву и зловещие тени двух фруктовых деревьев.

– Voilà?

– Voilà.

– Это то самое поле, о котором говорил Анри, – пришла на помощь Флоранс.

– Красивое поле, – согласился я.

– В это время года здесь встречаются гадюки, но куры их отпугивают, – сказал Анри. – Сейчас они спят… – он изобразил спящую курицу на случай, если я вдруг не понял, – но вы сможете увидеть их завтра.

– Завтра? – переспросил я. И прибавил: – Отлично. – Похоже, меня все-таки не укладывали спать под открытым небом, и это радовало. Между тем никто до сих пор так и не объяснил, зачем понадобилось демонстрировать мне этот гектар травы посреди ночи.

О боже, только не это, подумал я, неужели в какой-то момент между двумя бокалами «Баньюльс» я предложил выкосить эту делянку?

Нет, скорее всего, это Бриджит предложила мои услуги. В конце концов, французы справедливо считают нас, британцев, экспертами по газонам.

Она определенно напрашивалась на то, чтоб ее грохнули.

– Shoot! – сказала Флоранс. Но это не было разрешением пальнуть из ружья в ее мать. Приложив палец к губам, она лишь потребовала тишины по-французски[38].

Мы вернулись в дом ее матери, где было тихо, если не считать приглушенного звука работающего в гостиной телевизора.

Она взяла меня за руку и повела в спальню. Все было точь-в-точь, как в мечте любого мужчины: красивая француженка ведет тебя в свой будуар. Ты различаешь лишь контуры огромной кровати возле стены. Не произнося ни звука, вы оба скидываете одежды и проскальзываете под прохладные простыни. Ваши губы ищут друг друга, и наконец в полной темноте вы сливаетесь в долгом страстном поцелуе.

А вот чего нет в этой мечте, – во всяком случае, применительно к моей ситуации, – так это голоса французского мальчика, который говорит: «Я не могу заснуть. Можно я лягу с тобой, Флоранс?»

Да-да, мы делили комнату с этим негодником.

– Нет, Симон, нельзя, и почему ты еще не спишь? – строго произнесла Флоранс.

Она, словно извиняясь, погладила меня по щеке и отвернулась. Кровать отозвалась громким скрипом. Я лег на спину, чтобы хандрить в одиночестве, но – о, чудо! – какая-то сила вернула меня обратно, прижав к Флоранс. Я попробовал еще раз. Нет, ничего не помогало – я снова оказывался посередине кровати. Видимо, происходило что-то сверхъестественное, и это явно не имело отношения к тому, что за день я прибавил в весе тонны четыре.

Объяснение все-таки нашлось: пружины матраса явно выработали свой ресурс и подпрыгивали примерно так же, как спущенный баскетбольный мяч. Как мы с Флоранс ни старались держать дистанцию, нас неудержимо бросало друг на друга, как пьяных в гамаке. Все это могло бы доставить массу приятных эмоций (в конце концов, мне вовсе не хотелось отстраняться от Флоранс), но кровать была настолько бесхребетной, что моя поясница провисала фута на два ниже, чем голова и ноги. Выходило так, что я лежал и сидел одновременно.

– Дай-ка угадаю, Флоранс, – прошептал я. – Это кровать твоего прадедушки, да?

– Oui, – ответила она. – Он на ней умер. Спокойной ночи.