Читать книгу Восьмой круг. Златовласка. Лед (сборник) - Стенли Эллин - Страница 18

Той ночью искаженный образ Лоскальцо являлся ему в ряду кошмарных сновидений, а потом – казалось, прошло не больше минуты, после того как он выбросил своего противника из головы и погрузился в глубочайшее забытье, – его разбудил пронзительный звонок телефона.

Звонила миссис Нэпп. Смутно воспринимая заливающий комнату солнечный свет, Мюррей подумал: сейчас утро субботы. Значит, дело должно быть важным.

– Вчера после вашего ухода вам звонили дважды, – сказала миссис Нэпп. – Первой звонила миссис Дональдсон. Просила напомнить вам, чтобы сегодня вечером вы были в студии мистера Принсипа. И передать, что она обо всем позаботилась, что бы это ни означало.

– Хорошо. Кто еще звонил?

– Джордж Уайкофф, Дачесс-Харбор, Статен-Айленд, – ответила миссис Нэпп, словно произнося заклинание, и Мюррей внезапно проснулся полностью. – Он оставил мне номер своего телефона, не включенного в справочник, чтобы вы могли связаться с ним как можно скорее. Есть у вас под рукой бумага и карандаш?

– Минутку, – ответил Мюррей и снова лег с закрытыми глазами, чтобы обдумать это развитие событий. В настоящее время, он знал, существует реальная вероятность, что один из шустрых людей Лоскальцо подслушивает, подключает к сплетению проводов в подвале «Сент-Стивена», каждое слово. Но предпринимать что-нибудь в связи с этим уже поздно, разве что клясть удачу рыбака, приманившего такую крупную рыбу, как Уайкофф – кита-убийцу среди акул, – и вынужденного стоять со связанными руками, глядя, как добыча уходит.

– Алло, вы слушаете? – спросила миссис Нэпп.

– Да. Бумажку с телефонным номером просто порвите. И забудьте о ней. Это ясно?

Одним из достоинств миссис Нэпп было то, что ей никогда ничего не требовалось повторять.

– Понимаю. Еще что-нибудь, мистер Керк?

– Нет, – ответил Мюррей. – Это все.

Здание, где находилась студия Алекса Принсипа, выходило фасадом на парк Грамерси; со своими многочисленными балконами и коваными балюстрадами, оно было словно перенесено целиком из Нового Орлеана. Сама студия была достаточно большой, что могла бы служить баскетбольной площадкой, и войдя, Мюррей обнаружил множество людей в заполненном шумом и табачным дымом пространстве. Найти Алекса в толпе было легко – он возвышался над всеми на голову, и его лицо, густо заросшее бородой и блестящее от пота, светилось, как маяк в тумане, а Диди, разумеется, сопровождала его.

– Послушай, что это? – спросил Мюррей у нее. – Я ожидал найти здесь небольшую компанию. А это похоже на собрание кланов.

– Ну-ну, не вини меня, дорогуша. – Диди была сосредоточена на кувшине с мартини, который умело взбалтывала. – Начнем с того, что я почти никого не приглашала, но каждый хотел привести с собой кого-то, и я не могла сказать «нет», так ведь?

– Могла бы попытаться. Признаюсь, я польщен, что все это устроено для меня, но иногда…

– Перестань, – сказала Диди. – И не надо чувствовать себя таким польщенным. Здесь все так только потому, что за все платишь ты. Я имею в виду – вместо покупки картины. Это будет на твоем счете из «Сент-Стивена», потому что это они все поставляют сюда. Они были очень сговорчивы.

– Не сомневаюсь. Рут здесь?

– Я сказала, что будет, так ведь? Она где-то там.

Мюррей стал пробираться через толпу в указанном направлении, ему потребовалась беспокойная минута, чтобы найти Рут. Потом, как и ожидал, он увидел, что она скрыта полукругом поклонников и явно довольна этим. Двое из них были ему знакомы. Это были Тед Холлоуэй, бывший телепродюсер Диди, и коренастый, с лицом гнома, один из закадычных друзей Эвана. Он представился Мюрреем в тот вечер, когда бард устроил достопамятное выступление в вест-сайдском салуне, просто как О’Мираг. Это был непризнанный поэт с гораздо большим талантом, чем Эван, но с гораздо меньшим сексуальным пылом.

– Вот что убивает меня, – печально объяснил он. – Мы вернулись во времена миннезингеров, когда ты пел для графа и – простите мое выражение – трахал графиню. Я горячо предан умеренности, в этом неокуртуазном веке для таких, как я, места нет.

Глядя, как Рут обращается с поклонниками, Мюррей понял, что все под полным контролем. Компания находилась в той стадии, когда заинтересованные самцы рассматривали перспективы, но что-то делать были еще не готовы. Потом компанию заслонил на миг официант – он узнал в нем человека из гриль-бара в «Сент-Стивене», – который с высоко поднятым нагруженным подносом проплывал через толпу так же легко, как угорь сквозь водоросли. Официант тоже узнал его.

– Хорошая вечеринка, мистер Керк, – сказал он, опуская поднос. – Возьмете что-нибудь?

– Нет, спасибо, – ответил Мюррей, а стоявший рядом человек сказал: «Ну а я возьму» и взял сандвич. Потом обратил сильно загорелое, полное лицо к Мюррею.

– Керк? – спросил он. – Послушайте, я вас знаю. Вы работали у Фрэнка Конми, так ведь?

– Да.

– Я так и подумал. Моя фамилия Чипмен. Джо Чипмен. Я возглавлял агентство, заказывавшее интервью Фрэнка на радио. Жаль его, правда? Но, конечно, когда пришел его час, он был уже стариком.

Чипмен продал свое агентство два года назад, объяснил он в ответ на вежливый вопрос Мюррея, чтобы заняться независимым производством фильмов совместно с партнером на Западном побережье.

– Я уговорил его на это, – сказал Чипмен. – Когда управлял агентством, я так долго объяснял продюсерам, что кинобизнес на подъеме, что в конце концов и сам в это поверил. Понятия не имел, какой я ловкий мошенник.

К ним подошла красивая седовласая женщина и взглянула на остатки сандвича в руке Чипмена.

– О, Джо, – укоризненно сказала она.

Чипмен вздохнул.

– Насколько злее змеиного укуса жена, которая считает калории. Ханна, это мистер Керк, настоящий, живой частный детектив. Когда обнаружишь, что он следит за тобой, знай, что все пропало.

Ханна Чипмен улыбнулась Мюррею:

– Этого не случится. Вы друг Алекса, мистер Керк?

– Не совсем, – ответил Мюррей. – Скорее друг его друга.

– Алекс вульгарный тип, – сказал Джо Чипмен. – Я дал ему первую работу – сделать декорации для «Юнайтед телевижн», это были подлинные сокровища, а теперь посмотрите на него. Может, вы не знаете этого, Керк, но он был настоящим художником до того, как стал писать эмалью свои дерьмовые шедевры.

– О, Джо, – вновь укоризненно заметила его жена.

– Вот что они представляют собой, – спокойно сказал Чипмен. – Как-никак, я вырос на птицеферме в Нью-Джерси вместе с двумя тысячами кур леггорн. И перелопатил достаточно птичьего помета, чтобы сразу узнавать его.

– Что вы делаете в Нью-Йорке? – спросил Мюррей. – Посещаете художественные выставки?

– Нет, я в командировке. Моя задача – комплексные сделки, где собираешь воедино звезду, режиссера и сценариста, а потом просишь о финансировании. Сейчас проблема со сценаристами. Звезд и режиссеров пруд пруди, а сценаристов нет. Сейчас я прочесываю Бродвей на тот случай, что «Эм-Джи-Эм» скупила не все. Капиш?[30]

– Я капиш, – ответил Мюррей. – Но вам придется основательно потрудиться, чтобы сделать хорошие фильмы из того, что я видел в этом сезоне.

– Хорошие фильмы? Кто говорит о хороших фильмах? Проснитесь, мой друг. Посмотрите вокруг себя на наш дивный новый мир. Все кинотеатры теперь для автомобилистов на открытом воздухе. Туда едут дети, чтобы иметь возможность целоваться в машине, и семейные люди, чтобы иметь возможность оставить ребенка на игорной площадке, а самим отоспаться. Думаете, кого-то из них интересует, насколько хорош фильм? Им только нужно что-то на экране, чтобы иметь причину находиться там.

– О Господи, – сказала Ханна Чипмен, – опять он за свое.

Мюррей обратился к Чипмену:

– Если подумать, я знаю человека – отношения у нас строго деловые, – который финансировал постановку пьесы «Бурное время» два или три года назад. Слышали о ней?

– Не только слышал, я имел удовольствие отвергнуть ее, когда мне пытались навязать права на экранизацию. Я впервые в таком отчаянном положении.

– Почему?

– Определенной причины не существует.

– Как, по-вашему, во сколько обходится постановка такой пьесы?

Чипмен пожал плечами:

– Зависит от многих вещей. Как минимум, восемьдесят тысяч, но в конце концов может оказаться значительно больше. Если вам нужны цифры, возьмите тот номер «Уолл-стрит джорнал», где объявляют регистрацию постановочных компаний. Получите в подробностях скверные новости. Одно дело финансировать постановку…

– Джо, – сказала его жена, – если не можешь найти другой темы для разговора, я заору.

– Правда она умна? – заметил Чипмен. – Ей ненавистны эти деловые поездки, потому что в них только и говоришь о делах.

– Говоришь, говоришь и говоришь, – сказала Ханна Чипмен. – И знаешь, что в результате не привезешь в Калифорнию ни единого сценария.

– Может быть, нет, – сказал Чипмен, – но, может, привезем кое-что другое. – Подтолкнул локтем Мюррея. – Видели это? – спросил он таинственным шепотом. – Можете представить себе ее в цвете?

Мюррей посмотрел и понял, что он имел в виду Рут, которая, хмуро сдвинув брови, внимательно слушала разглагольствования О’Мирага.

– Очень хорошенькая, – промолвил он.

– О, у вас есть дар слова, – сказал Чипмен. – Друг мой, она не просто очень хорошенькая. Она способна расшевелить даже остолопов, ездящих в кинотеатры для автомобилистов. Я наблюдаю за ней все время…

– Знаю, дорогой, – сказала его жена.

– …и мой проницательный взгляд продюсера говорит мне, что тут открываются перспективы для всех причастных. Как можно выглядеть примулой на речном берегу и при этом излучать флюиды тигровой лилии, я понятия не имею, но оставляю это для ее психоаналитика. Меня интересуют только эти флюиды. Ощущаете их?

– Очень явственно, – ответил Мюррей. Ему пришло на ум, что Чипмен, хоть и непредсказуемый, может смягчить коллизию, когда будет представлен Рут. – Хотите познакомиться с ней?

– Еще бы, – с готовностью сказал Чипмен. И удивленно обратился к жене: – Как тебе нравится? Он знает ее и стоит здесь, убивая время с нами. Видела когда-нибудь такую выдержку?

– С тех пор, как знаю тебя, нет, – ответила Ханна Чипмен.

Окружавшие Рут поклонники уже разошлись, оставив с ней одного О’Мирага. Он был недоволен приближением новых людей, и Мюррея это не удивило. Удивил его характер приветствия Рут. Рука ее была теплой, отзывчивой, голос вполне дружелюбным.

– Очень рада, что ты подошел, – сказала она с горячностью. – Я хотела кое-что сказать тебе.

Помня о ее панике при последнем расставании, Мюррей ожидал чего угодно, только не этого. Потом обратил внимание на ее раскрасневшиеся щеки, блестящие глаза, пустой стакан в ее руке и понял, что это действие взрывных мартини Диди. Было ясно, что они действуют и на О’Мирага, но иначе.

– Киношники, – сказал с ненавистью О’Мираг после того, как были сделаны представления. Сурово уставился на Чипмена: – А-а, здесь кровавые наемники искусств. Стервятники культуры.

– Прошу вас, – сказал Чипмен. – Я стараюсь скрывать это от жены. Вы что, хотите поставить меня перед ней в неловкое положение?

Жена ободряюще похлопала его по плечу.

– Выбрось это из головы, дорогой, – посоветовала она. – Ты будешь прекрасным удачливым наемником. Мне это понравится.

– Не сомневаюсь, – злобно ответил Чипмен. – Суккуб ты. Или инкуб?[31]

– Суккуб, – сказала Рут. – Знаешь что-нибудь об Эдуарде Первом? – спросила она Мюррея. – О Плантагенете?[32]

– Только то, что читал в газетах, – признался Мюррей, ошеломленный этим переходом. Взял стакан из ее вялой руки. – Сколько таких уже выпила?

– О, два или три, – беззаботно ответила Рут. – Мы спорили об Эдуарде. О’Мираг планирует долгую работу об убийстве кельтских бардов, устроить которое якобы приказал Эдуард, а я говорила ему, что эта легенда подвергнута сомнению давным-давно. Она такая же ложная, как весь вздор о Ричарде Третьем.

– Я знаю про Ричарда Третьего, – объявил Чипмен. – Это он приказал убить сыновей Эдуарда Четвертого в Тауэре, гнусный инкуб.

– Он не приказывал, – сказала Рут.

– Прошу прощения, – с жаром вмешался О’Мираг, – но он определенно это сделал. И я откровенно изложу свои принципы. Я против того, чтобы обелять негодяев, которым занимается шайка профессиональных тупиц, старающихся прославить треклятую Британскую корону. Они вырывают сердце из бессмертного тела литературы!

Чипмен властно поднял руку:

– Возражение отвергнуто.

О’Мираг вышел из себя.

– Что вы имеете в виду? – спросил он. – И вообще, на чьей вы стороне, мистер?

Чипмен указал на Рут:

– Я на ее стороне. Эту сторону принял бы любой американский парень с горячей кровью. И утверждаю, что как бы те принцы в Тауэре ни напрашивались на убийство, можно держать пари, что Ричард их бы пальцем не тронул. Почему? Потому что ему не позволила бы их бабушка! Спросите об этом мою тещу. Она вам расскажет.

– Джо, – холодно сказала Ханна Чипмен, – это не смешно.

– Смешно! – воскликнул О’Мираг. – Это сущий вздор! – И добавил, глядя, сощурясь, на Чипмена: – Если не знаете, что за вздор несете, мистер, будьте добры, помалкивайте.

Чипмен сделал глубокий вдох.

– Хотите выйти и повторить это?

– Хочу!

– Отлично, – сказал Чипмен, – идите и повторите. А я тем временем поговорю о деле с этой очаровательной интеллектуалкой, которая могла бы – только могла бы – заинтересоваться кинопробой. Что скажете? – обратился он к Рут. – Может, проба выйдет удачной, может, нет, но без всяких условий. Мне нужен отснятый материал, чтобы посмотреть, может ли кинокамера передать эти флюиды. Вы заинтересованы?

– Это вызывает у меня легкое любопытство, – ответила Рут, – но не заинтересованность. Знаете, то были его племянники, не сыновья.

– Кто? – спросил в замешательстве Чипмен.

– О, вы знаете, кто. Те принцы в Тауэре были племянниками Ричарда, не сыновьями.

О’Мираг, погруженный в мрачную задумчивость, внезапно потянул Чипмена за рукав.

– Мистер, – заявил он таким тоном, что все находившиеся вблизи повернули головы к нему. – Думаю, вы меня очень сильно оскорбили. Признаетесь в этом откровенно, как честный человек?

– Нет, – беззлобно ответил Чипмен. – Я прирожденный трус. Оскорбляю только детей и старых дам. Маленьких старых дам, – добавил он и на фут опустил ладонь над полом, чтобы показать каких.

О’Мираг возражений не терпел:

– Я сказал, что вы очень сильно оскорбили меня, мистер, и мне это не нравится. Особенно не нравится потому, что оскорбление исходит от здоровенного, жирного, трусливого недотепы, пахнущего голливудской покойницкой. Что скажете по этому поводу?

Мюррей не стал ждать ответа Чипмена – схватил Рут за руку и потащил ее из центра бури, увидев напоследок занимательную сцену: кулак О’Мирага безрезультатно отскочил от мягкого плеча Чипмена, и почти одновременно большая кожаная сумка Ханны Чипмен резко ударила О’Мирага по испуганному лицу. От удара сумочка раскрылась, и все вокруг оказалось заполнено ее содержимым.

«Ханна может этого не знать, – подумал Мюррей, – но никто не смог бы нанести более мягкого удара в защиту Эдуарда Первого».