Читать книгу Восьмой круг. Златовласка. Лед (сборник) - Стенли Эллин - Страница 8

Харлинген позвонил в пятницу утром, сообщил, что договорился о встрече с Бенни Флойдом.

– Встречаемся в двенадцать часов в аркаде «Мэдисон-Сквер-Гардена», – сказал он извиняющимся тоном. – Конечно, я говорю об этом слишком поздно, но Флойд не испытывал особого желания подвергаться расспросам, и я не хотел давать ему времени передумать.

– Ничего. Сказал он что-нибудь интересное во время вашего разговора?

– Нет. Да, когда я сказал что-то насчет связи с Ландином, чтобы он мог присутствовать при нашей встрече, Флойд разволновался. Должно быть, считает наилучшей политикой не показываться сейчас с ним на публике.

– Винить его за это нельзя, – сказал Мюррей. – Хорошо, увидимся в двенадцать.

До «Мэдисон-Сквер-Гарден» было пятнадцать минут ходьбы. Войдя в аркаду, Мюррей обнаружил, что Харлинген и Флойд уже там, воротники их пальто были подняты для защиты от промозглого воздуха, и они притоптывали на холодном бетонном полу. Флойд оказался одним из нового поколения полицейских, выглядевших слишком юными и бессердечными для того, чтобы носить значок. Это был долговязый, тощий парень со светлыми глазами, с манерой то и дело резко выдвигать вперед челюсть, словно вытягивая из-под воротника слишком большое адамово яблоко. «Неплохой свидетель, – подумал Мюррей, – раз может, не запинаясь, выдержать перекрестный допрос». Любой присяжный немедленно признал бы в нем деревенского парня с самодельной удочкой, словно сошедшего с обложки семейного журнала.

Харлинген познакомил их, и все трое вышли на улицу.

– Буду откровенен с тобой, – сказал Мюррей Флойду. – Шрейд был задержан полгода назад, поэтому, естественно, всего ты помнить не можешь. Это означает, что Лоскальцо может доставить тебе несколько неприятных минут, когда будешь давать показания. Всякий раз, когда вынужден будешь сказать: «Я не помню», – он многозначительно поглядит на присяжных, давая понять, какой ты лжец. Но, черт возьми, я не говорю тебе ничего нового. Ты, должно быть, уже давал показания.

– Я ни разу не давал показаний для защиты, – сказал с жалким видом Флойд.

– Это, в сущности, то же самое. Просто говори уверенно и не волнуйся. Вот для чего я хочу воспроизвести с тобой произошедшее, чтобы у тебя на все был готов ответ. – Мюррей вынул расшифровку пленки Ландина и бегло ее просмотрел. – Во-первых, когда ты с Ландином был здесь в тот день, как вы действовали?

– Ну, мы шли к деловой части города. Он по этой стороне улицы, я по той. Держа друг друга в поле зрения.

– Хорошо. Теперь скажи, как различаются ростом мистер Харлинген и Ландин?

Флойд смерил Харлингена взглядом.

– По-моему, они примерно одинаковы.

– Тогда он будет Ландином, а мы с тобой перейдем улицу и будем держать его в поле зрения.

Они прошли так два квартала, Мюррей наблюдал, как жемчужно-серая шляпа Харлингена подскакивает над крышами заполнявших авеню машин. Потом Флойд внезапно остановился, и Мюррей заметил, что одновременно остановилась и шляпа Харлингена.

– Тут я перешел улицу, и мы поели там, где сейчас стоит мистер Харлинген, – сказал Флойд. – Это буфет с горячими сосисками.

– Продавец узнает вас? – спросил Мюррей.

Флойд засомневался.

– Вряд ли. У него едва хватает ума, чтобы давать сдачу. Он даже не говорит по-английски.

– Хорошо, давай посмотрим.

Они присоединились к Харлингену перед застекленным от непогоды буфетом; грязный прилавок был в пятнах, на полу валялись использованные картонные стаканы и окурки.

– Мне пришла в голову мысль, – сказал Мюррей Харлингену. – Не знаю, стоящая ли, но все же мысль. Словом, достаточно холодно, чтобы выпить по стакану кофе.

Он вошел первым, и все трое выстроились перед стойкой. Человек по другую ее сторону был невысоким, смуглым, с рябым лицом, но с красиво причесанными волосами и аккуратно подбритыми усиками щеголя. Молодой, подумал Мюррей, года двадцать два – двадцать три. Худощавая, усталого вида помощница была, видимо, его женой.

Кофе подали в картонных стаканах, в них было добавлено немало сахара и молока, возле каждого лежали на прилавке деревянные мешалки в форме медицинского шпателя. Мюррей лениво помешивал кофе и наблюдал, как буфетчик водит по стойке дурно пахнущей тряпкой. Когда этот человек оказался напротив него, Мюррей улыбнулся, тот ответил широкой, бессмысленной улыбкой.

Мюррей подался вперед и указал на Флойда:

– Tú conoces a éste hombre?[15]

Улыбка оставалась все такой же застывшей, широкой, бессмысленной.

– Знаю, – ответил буфетчик по-испански. – Он полицейский.

– Верно. И у него есть друг, тоже полицейский. Знаешь и его?

– Зачем это мне? Я не интересуюсь ни лошадьми, ни bolita[16]. Что мне до полиции?

– Не знаю, меня это не волнует. Я говорю только о попавшем в беду друге этого полицейского. Второй человек и я – адвокаты, мы хотим ему помочь.

– Ну так помогайте, и да поможет вам Бог.

Буфетчик развел руками и отвернулся. Мюррей увидел, что Харлинген и Флойд следят за каждым жестом с полным непониманием. Потянулся, похлопал буфетчика по руке, и тот обернулся с той же широкой улыбкой.

– Ты считаешь весь мир своим врагом? – спросил Мюррей.

– Я не говорил этого. Не говорю, что вы мои враги. Где научились так хорошо говорить на этом языке? Здесь в школах его преподают не так.

– Научился у друзей уже давно. Друзей для меня, благожелателей для моего отца. Это Хулио и Марта Гутьеррес. Может, знаешь их?

– Нет, но что из того? Достаточно того, что их знали вы и они были вашими друзьями. Что до меня, я знал того полицейского, хотя он не был мне другом. Странный он человек. Очень странный.

– В каком смысле?

– О, чтобы понять это, нужен большой мозг. Лично я вижу его красивым и надменным, как петух на навозной куче, но не знающим настоящего счастья. Это своего рода болезнь, так ведь? Мне кажется, такой человек рано или поздно попадает в беду.

– Раз так, тебя не удивляет, что сейчас он уже в беде?

– Не стану вам лгать. Услышав об этом, я не удивился, произошло это, когда его уволили из полиции. О таких вещах говорят праздные люди, когда пьют здесь кофе.

Мюррей кивнул.

– Понятно. А знал ты еще и Айру Миллера?

– Я знал о нем. Он значительный человек в этой округе. Почему же нет, если праздные люди каждый день отдавали ему свои деньги?

– Есть еще один – Джордж Уайкофф – еще более значительный, чем Миллер. О нем тоже говорили здесь?

Буфетчик заколебался:

– Кто я такой, чтобы влезать в это?

– Ты гражданин. Это вопрос долга.

– Ошибаетесь. Я никто и ничто. Меньше, чем ничто. – Буфетчик вскинул руку, обрывая возражение Мюррея. – Поймите, для меня это не особенно важно, потому что, если Бог добр, мои дети будут немного другими, чем я, а внуки совсем не такими, как я. Думаю, это хорошая мысль. Приходите еще как-нибудь, поговорите с моими внуками по-английски, может, они поймут эти слова о гражданском долге. Это нужно говорить по-английски. Ваши люди не верят, что это может иметь смысл на другом языке.

Мюррей покачал головой:

– Тебе не за что на меня сердиться.

– Я ни на кого не сержусь. Докажу это, угостив вас еще кофе. Ваш уже остыл. Платить за него не нужно, мне приятно это сделать.

– Ты добр. – Мюррей подождал, чтобы буфетчик поставил перед ним темный, горький напиток, и начал медленно пить. Потом достал из бумажника визитную карточку и протянул ему. – Теперь я попрошу о небольшом одолжении.

– То есть?

– Дай каждому, интересующемуся делом этого полицейского, мой адрес. А это, – он положил купюру в пять долларов на стойку там, где Харлинген мог ее видеть, – для детей, о которых ты говорил. Думаю, у них хорошие отец и дедушка.

Он вышел первым, застывшая улыбка – он знал – провожала его до самой двери.

На улице Флойд сказал с завистью:

– Жаль, я не говорю так бегло по-испански. Из-за этих обезьян, заполняющих город, года через два всем придется говорить на их языке. – В его глазах засветился профессиональный интерес. – Он что-то говорил об игре в лото, так ведь? Bolita – что это значило?

– Ничего, – ответил Мюррей. – Он сказал, что не связывается с азартными играми. Думаю, не лгал.

– Ну и что вам удалось выпытать? – спросил Харлинген.

– Я не пытался что-то выпытать у него, – раздраженно ответил Мюррей. – Знаете, я хочу встретиться с Уайкоффом. У меня есть вопросы об операциях Миллера, о даче взяток и прочем, на которые Уайкофф может ответить не задумываясь. И это произойдет только в том случае, если он приедет ко мне. Вот чего я хотел от нашего друга в буфете – чтобы он распустил слух, вызвал какой-то интерес. Там посмотрим.

– Не знаю, – сказал Харлинген. – Уайкофф сотрудничает с районной прокуратурой с того дня, как его арестовали. С какой стати ему интересоваться проблемами Ландина?

– Человеку вроде Уайкоффа нужно знать, какие карты на руках у всех. Правда, я не говорю, что это сработает. Мы просто попытаем судьбу. А пока что, – он обратился к Флойду, – давай вернемся к тому аресту. Вы с Ландином поели, что потом? Пошли дальше в деловую часть города?

Флойд медленно провел ладонью по лицу, сосредоточенно наморщив лоб.

– Нет, – в конце концов сказал он. – Не совсем.

– Как это понять? – спросил Харлинген.

– Ну, – ответил Флойд, – на другой стороне улицы два отеля, и я пошел проверить их – знаете, пройти по вестибюлям. Арни не ходил со мной.

– Много времени прошло до того, как вы сошлись снова? – спросил Мюррей.

– Нет, не много.

– Сколько? Десять минут?

– Пожалуй, больше.

– Двадцать?

– Может быть. Да, пожалуй.

Лицо Харлингена приобрело ошеломленное выражение.

– Значит, как раз перед тем, как Ландин задержал Шрейда, он был в другом месте, где вы не могли связаться с ним?

– Господи, мистер Харлинген, я знал, где связаться с ним, если будет нужно.

– Где? – спросил Харлинген.

– Почему не спросите самого Арни? – взмолился Флойд. – Почему я должен говорить об этом?

– Потому что, – напомнил Харлинген, – вам придется об этом говорить, когда будете на свидетельском месте. Где он был в течение этих двадцати минут?

– А-а, черт с ним, – заговорил Флойд. – Всякий раз, когда мы бывали возле Сорок восьмой улицы, он заходил в один из дешевых пансионов в том квартале. Дамочка, которая владеет им, – лакомый кусочек, Хелен, фамилию не помню. Она помешана на Арни. Ему достаточно позвонить в дверь, и она стягивает с себя трусики. Вот и все, что можно сказать о том дне.

– Вот и все?! – возмутился Харлинген. – И это при том, что Миллер, возможно, интересуется этой женщиной? При том, что, возможно, он устраивает неприятности Ландину просто из ревности? Черт возьми, почему вы скрывали такую важную вещь?

Флойд угрюмо ответил:

– Из-за девушки Арни, вот почему! Я видел, что Рут не нравилось даже, когда Арни пытался взять ее за руку. Она против всего такого. Что, по-вашему, было бы у нее на душе, если бы она узнала?

Харлинген снял шляпу, достал из кармана пальто платок и провел им по оставленному шляпой красному рубцу. Он был сердит, озадачен, и Мюррею стало жаль его.

Понять ход мыслей Харлингена было нетрудно: Ландин что-то от него скрывал; Ландину не во всем можно доверять. Однако Ландин явно действовал из рыцарских соображений – готов был пострадать ради того, чтобы сохранить уважение Рут Винсент. Это Харлинген мог оценить и понять. Но, если сделать очередной логичный шаг, что за человек мог притязать на Рут Винсент и при этом заводить шашни за ее спиной? Получались, по библейскому выражению, колеса в колесах[17]. Сунувший в них руку рискует остаться без руки.

Мюррей отрывисто сказал:

– Нет смысла стоять здесь. Разумно будет поговорить с Хелен. Если между нею и Миллером есть связь, возможно, все объяснится.

– Я как раз думал об этом, – сказал Харлинген. – Если найти к ней правильный подход…

– Я займусь этим, – сказал Мюррей. – Вам все равно нужно прорабатывать арест с Флойдом. Он может вспомнить еще что-нибудь, если немного покопается в памяти. – Повернулся к Флойду, который, глубоко засунув руки в карманы, угрюмо горбился в пальто, мрачный, недоумевающий, как дошел до такого положения. – Где можно найти эту дамочку?

– В первом же доме из песчаника в этом квартале, сразу же за складом. Просто спросите Хелен.

В окне дома часто мигала неоновая реклама: «… ОМНАТЫ… НАЕМ». На звонок в дверь ответил маленький, похожий на гнома человечек с несколькими прядями седых волос, зачесанных поперек головы, с восковой бледностью и огромными, похожими на опахала ушами. Недоверчиво щурясь, посмотрел на Мюррея.

– Ищете комнату? – спросил он. Голос его было тонким, дрожащим, как неверно взятая нота на скрипичной струне ми.

– Нет, ищу владелицу. Она здесь?

Старичок засопел и кашлянул. Судя по выражению его лица, эти звуки должны были представлять собой смех.

– Хелен никакая не владелица. Она моя жена, но хозяин я. Полный хозяин. Каждая доска, каждый кирпич здесь оформлены на мое имя.

– Прекрасно, – сказал Мюррей, – но мне нужно поговорить с ней. Она в доме?

– В доме.

Старичок указал большим пальцем внутрь и старательно закрыл за Мюрреем дверь. Потом повел его за собой по темному коридору на кухню, из которой несло капустой и дезинфекцией.

Кухня явно представляла собой центр здешней жизни. В раковине громоздилась стопа грязной посуда, полки шкафа были заполнены старыми киножурналами, в углу стоял громадный телевизор. За столом посреди комнаты прихорашивалась женщина. Обернутая банным полотенцем, облегавшим пышные груди и открывавшим холеные голые почти до бедер ноги, она подавалась вперед, держа мокрые рыжие волосы над тазиком с темной жидкостью.

– Теперь что? – спросила она и посмотрела сквозь путаницу волос на Мюррее. Потом отбросила волосы назад и улыбнулась ему, поразительно юная, с умными, зелеными, как у кошки, глазами и по-детски привлекательным лицом. – Привет, – сказала она, – вы красавчик.

Старичок, казалось, воспринял это равнодушно. Он подошел к ней сзади, взял со стола комок ваты, обмакнул его в жидкость и внезапно прижал его к ее голове. Она вскрикнула и ухватила его запястье, но он стряхнул ее руку.

– Видите? – спросил он, подняв ее волосы. – В косметическом салоне за это берут восемь долларов. Если я сделаю это для нее здесь, то истрачу один доллар. Только дура может не понимать, сколько стоят семь долларов в твоем кармане.

Он снова с силой прижал ватку, и женщина снова вскрикнула.

– Успокойся, – сказала она. Жеманно посмотрела на Мюррея: – Волосы у меня рыжие от природы, но иногда их нужно подкрашивать, а он делает это отлично.

Старичок громко засопел.

– Надо бы открыть свой косметический салон. Легко заработать миллион долларов.

– Давай-давай, – сказала женщина, – у тебя уже есть миллион.

Она взяла со стола сигарету и закурила, простыня медленно, неудержимо сползала. Старичок, методично тыча ваткой, увидел это, лукаво посмотрел на Мюррея, но никак не отреагировал.

– Шлюха, – промолвил он. – Ты не получишь из этих денег ни цента. Ни единого.

– Гав-гав-гав, – усмехаясь, произнесла женщина.

– Ни цента. Я отдам их моей бедной старой сестре, вот что. Я всю жизнь дурно обходился с ней, пора меняться.

– Не тратя моих денег, – сказала женщина.

– Отдам ей и дом. Он уже сто лет принадлежит нашей семье и должен в ней остаться.

Женщина завела руку назад, ухватила его запястье, и на сей раз он не смог вырваться.

– Папочка, – мягко сказала она, – ты забыл обо мне? Теперь я твоя семья.

– Ты шлюха.

– Я вся семья, какая у тебя есть, папочка, не забывай этого. И не говори так много. Ты дуешь мне на шею. – Женщина выпустила его руку, и он снова принялся за работу, пыхтя и что-то бормоча под нос. – Не обращайте на него внимания, – сказала она Мюррею. – Он ничего не понимает. Если у вас дело, я им займусь.

– Дело, – сказал Мюррей. Взял сигарету из ее пачки и закурил, пристально наблюдая за женщиной. – Я занимаюсь судебным делом человека по имени Арнольд Ландин. Знаете его?

– Его! Вы шутите?

– Нет.

– Мистер, Арни – мой любовник. Как только папочка откинет копыта, мы поженимся. Значит, ведете его дело и не знаете этого?

Пламя непогашенной спички внезапно обожгло Мюррею пальцы. Он бросил спичку и старательно растер ее каблуком.

– Нет, – сказал он, – не знаю. Но вы можете понять, почему он не хочет о вас говорить. По-моему, он сделает все возможное, чтобы не впутывать вас в эту неприятность.

Глаза женщины заблестели.

– Арни такой. Правда, самый приятный человек, какого вы только встречали? Я даже сказала ему, что дам в суде показания в его пользу, но он сказал, что это исключено. Однако если я чем-то могу помочь, мистер, можете на меня рассчитывать.

– Значит, – сказал Мюррей, – вы бы выступили свидетельницей защиты в суде?

– Конечно. Почему нет?

Вот и разберись. Для всех причастных это был бы цирк с тремя аренами под одним куполом. Если эта женщина не даст показаний, в жизни Арнольда Ландина окажутся двадцать значительных необъяснимых минут, которые обойдутся ему дорого; если даст, в жизни Рут Винсент произойдет самое сильное за всю ее жизнь потрясение. Но можно ли вытаскивать в суде на свет грешки Ландина ради блага Рут? Поскольку колеса внутри колес вертелись теперь очень быстро, обдумать ситуацию требовалось очень тщательно.

– Что у вас на уме? – спросила женщина. – Я выгляжу странной, или что?

– Выглядите вы замечательно. Скажите, вы знаете Айру Миллера, букмекера, который якобы давал взятки Ландину?

– Не знаю и знать не хочу. Эта дрянь и плевка моего не стоит.

Старичок бросил на стол ватку и наклонил голову женщины над тазиком.

– Букмекеры, – заговорил он. – Они все никчемные. Полицейские – другое дело. Ты умна, держишься поближе к полицейским. И никакого насилия в твоем доме не будет. Таким образом сбережешь много денег. Нужно только быть умной, вот и все.

– Да замолчи ты, – сказала женщина. И повернулась, чтобы видеть Мюррея. – Послушайте, когда будете разговаривать с Арни, мистер – кстати, как ваша фамилия?

Мюррей протянул ей визитную карточку, и она долго читала, что там написано, беззвучно шевеля губами.

– А что это за расследования? Я подумала, вы его адвокат.

– Я сотрудничаю с его адвокатом.

– Да? Так вот, Мюррей, когда увидите Арни, скажите, пусть пишет мне, даже если я не буду отвечать ему. Скажите, что я сберегла все его письма и постоянно перечитываю их для развлечения. Сделаете это, а?

– Чтобы он набросился на меня из-за того, что я докучал вам этим? Хелен, вы его знаете – он изведет себя от беспокойства. Дойдет до бешенства.

Женщина с удовольствием задумалась над словами Мюррея.

– Да, бедняга. Иногда он может быть очень мнительным.

– Видите? Нам лучше всего сейчас помалкивать об этом. Ничего не говорить ему. Когда понадобитесь нам в суде, я свяжусь с вами.

Мюррей пошел один к выходу по темному коридору. У бровки перед домом стоял грузовик, прицеп был высоко загружен рождественскими елками, первыми, какие он видел в городе этой зимой. Воздух вокруг грузовика был насыщен острым запахом смолы и хвои. Мюррей остановился и сделал глубокий вдох. Запах был приятным, чистым.