Читать книгу История свидетеля. Книга 1. Бог не желает - Стивен Эриксон - Страница 5

Балк, предводитель разбойников, сгорбился на деревянной скамье в камере, прислонившись спиной к каменной стене. Его камера, как и три остальные, находившиеся по другую сторону от казарм, которые превратили в тюрьму для его отряда, в обычное время предназначались для правонарушителей из числа солдат: пьяниц, дебоширов, случайных убийц. Их, как правило, воспитывали с помощью кулаков, но иногда в ход шли и более суровые меры.

Отослав из коридора гарнизонного охранника, Штырь придвинул табурет, на котором тот до этого сидел, ближе к решетке. Коротко взглянув на сержанта, Балк вновь уставился в пол, где аккуратной кучкой лежали три дохлые крысы, явно со свернутой шеей.

Что-то в увиденной им сцене заставило Штыря нахмуриться.

– Вы ведь не некромант?

Едва заметно блеснули оскаленные зубы.

– Нет, конечно.

Расслабившись, Штырь сел. И объявил:

– Он мертв.

– Кто?

– Самозваный барон Ринагг из Дурнева леса. Похоже, он серьезно болел. Как мне говорили – смертельно. Но мы получили от него все, чего хотели.

– И что же вам от него было нужно, сержант?

– У него имелось кое-что на вас, вполне достаточно, чтобы склонить вас к соучастию.

– К соучастию в чем?

Штырь пожал плечами:

– Как я понимаю, изначально вы были отрядом наемников, но то, что начиналось как обычная служба по контракту, в конце концов превратилось в нечто совершенно иное. В разбой.

Балк снова поднял взгляд. Глаза его по большей части скрывала заполнявшая камеру тень.

– Барон утверждал свои права на власть в этих краях. Мы собирали подати и пошлины, а вовсе не занимались разбоем.

– Угу, я понял, – ответил Штырь. – Но для этого есть государственный аппарат. Имперские чиновники, которые занимаются налогами, передают собранные средства в казну. А Ринагг никакими полномочиями не обладал и все вырученные деньги оставлял у себя.

– Барон был солдатом, – сказал Балк. – Он выступал против малазанского вторжения.

– Серьезно? Ну что ж, он проиграл.

Какое-то время оба молчали. Затем Штырь встал, потер лицо, разогнул спину и слегка поморщился.

– Вы знатного происхождения, – по крайней мере, так полагает мой капитан. Человек чести. Ваши последователи наверняка считают вас таковым.

– Им стоило бы забыть обо мне, – промолвил Балк.

– Если бы я вас убил, скорее всего, так бы и случилось.

– А потом вы бы проиграли.

– Вполне вероятно. Так или иначе, мне интересно, что делали вы с отрядом из четырехсот ветеранов-наемников, блуждая по Дурневу лесу? Малазанская империя не берет на службу наемников. И речь явно шла не о том, чтобы собирать деньги для Ринагга. По крайней мере, вначале.

– Почему бы и нет?

– Потому что он был никем. Даже собирая дань с караванов и лесорубов на востоке, Ринагг не смог бы долго вас содержать. У него должно было иметься на вас что-то достаточно серьезное, чтобы заставить вас бесплатно пополнять его закрома.

Балк отвел взгляд, уставившись в стену. И осведомился, внезапно перейдя на «ты»:

– И многое ли ты знаешь об отрядах наемников, сержант?

– Ну, вообще-то, мне приходилось сталкиваться с наемниками. Много лет назад. Большинство из них мало что связывало друг с другом, и они с трудом держались вместе, даже когда дела шли неплохо. А уж стоило показать им кольчужный кулак, и наемники чаще всего разбегались. Я невысокого мнения о тех, кто воюет за деньги. За редким исключением Малазанская империя легко покупала такие подразделения, а потом их разваливала.

– Однако исключения все-таки были?

Штырь прислонился спиной к стене напротив решетки и скрестил на груди руки.

– Ну да, два или, может, три, – ответил он.

– Дай угадаю. «Элиновы щиты»? «Тюльпаново войско»? «Янтарный камень»?

– Ха, да они все сосунки, – ухмыльнулся Штырь.

– Дурак ты. Небось никогда не имел с ними дела? У «Тюльпанов» восемь полных рот…

– Время тех, кто чего-то стоил, давно прошло, Балк. Не спорю, ваши парни способны расквасить кому-нибудь нос, и им это удалось, но лишь потому, что мы были малочисленны и толком не осведомлены. Мы рассчитывали встретить всего лишь около сотни неудачников.

– Вы собрали все силы, что у вас были.

– Угу, утешайте себя, как же. Да владей мы более полной информацией, ваши солдаты утром обнаружили бы мертвыми всех своих офицеров, включая вас самого и барона.

– То есть вы не стали бы сражаться лицом к лицу? Просто перерезали бы всех под покровом ночи?

– Угу, быстро и милосердно.

– Ты и впрямь ничего не знаешь о наемниках, сержант… Сомневаюсь, что вообще когда-либо с ними сталкивался…

– Ох, Балк, – проговорил Штырь, прислоняясь затылком к стене. – Мне приходилось иметь дело, во-первых, с Багровой гвардией. Во-вторых, с «Серыми мечами». – Он склонил голову набок. – Так, кто там еще? «Моттские разгильдяи»? Если честно, не уверен, стоит ли их считать. Они были скорее племенем, чем отрядом, а мы вторглись…

– Врешь ты все.

– Вряд ли я могу принимать в расчет и тисте анди из Семени Луны, – продолжил Штырь. – Они не наемники, поскольку ни у кого денег не брали. Что касается «Серых мечей»… что ж, к счастью, мы встретились с ними не для того, чтобы сражаться, а чтобы объединить силы. Освобождение Капастана… этот день я никогда не забуду.

Балк поднялся на ноги, придвинувшись ближе к решетке:

– Ты в самом деле рассчитываешь, будто я тебе поверю, сержант? К чему эта игра?

– Лично я не стал бы вам доверять, Балк, – ответил Штырь, глядя на него из-под полуопущенных век. – Но у капитана Грубьяна есть предложение. Ваш прошлый работодатель мертв. Нам нужно усилить гарнизон в поселке Серебряное Озеро, а Вторая рота не полностью укомплектована. Мы предлагаем вам сотрудничество, у нас вы будете числиться лейтенантом.

– То есть вы хотите заключить контракт? А нас не рассеют по всему легиону?

Штырь оттолкнулся от стены и направился к двери. У него не было привычки повторять свои предложения дважды.

– Подумайте, Балк, а потом сообщите о своем решении охраннику.

– Это противоречит его натуре, – заявила Заводь.

– Какой еще натуре? – спросил Трындец, наклоняясь и собирая фишки. – Белая краска уже сходит.

– Это не краска, – пояснил Чашка, – а свинец. Если постоянно его накладывать, руки у тебя посинеют, а потом сгниют и отвалятся. Но тебе будет все равно, поскольку к тому времени ты уже сойдешь с ума. – Он ткнул пальцем в Аникс Фро. – Я уже говорил, Аникс, тебе нужна правильная краска. Толченый известняк, птичий помет и несколько капель льняного масла. А еще лучше – просто позолоти эти клятые штуки.

– Не будешь ли так любезен заткнуть свою дырку и прекратить словесный понос? – спокойно проговорила Аникс. – Дай человеку подумать.

– Бенгер не умеет думать, – заметил Чашка.

Заводь издала стон и потерла глаза.

– В том-то и проблема. Аникс, маленькие резные фишки – это не Колода Драконов, что бы ты ни говорила. А вся суть Гамбита Скрипача – в том, что его разыгрывают в карточной игре с Колодой Драконов.

– И что? – возразила Аникс. – Может, Заводь, у тебя есть такая колода? Ты вообще ее хоть когда-нибудь видела?

– Один раз, – ответила Заводь. – В Г’данисбане. У Трехпалого Херава, перед тем как он дезертировал. Последнее, что он говорил, – будто нашел старый магический Путь пятерней. Бедняга Херав.

– Ха-ха! – фыркнул Чашка.

Заводь хмуро уставилась на него:

– Что такое?

– Парень, у которого только три пальца, отправляется на поиски пятерней! Ха-ха-ха!

Выпрямившись, Бенгер бросил на стол деревянный диск:

– Ставлю против тебя Госпожу.

– Да это же Рота Смерти, – сказал Чашка. – Ты не можешь выиграть, прячась за вратами.

– Насчет выигрыша я подумаю позже, – отозвался Бенгер, беря кружку и делая большой глоток.

Заводь собралась было фыркнуть, но внезапно испытала странное ощущение, как будто у нее что-то застряло в горле. Она быстро глотнула из своей кружки, удивляясь, почему с ней постоянно происходит нечто подобное.

– Сейчас речь идет о том, чтобы просто выжить, да? Недаром я говорила о натуре Бенгера. Припри его к стенке, и он станет искать окно.

– Припри меня к стенке, и я поведу себя точно так же, – произнес Чашка, выкладывая пару фишек. – Икарий скрывает прошлое, что дает мне свободу действий. А Нелюбимая бьет Госпожу.

Нахмурившись, Трындец передвинул вперед одну из фишек:

– Черные Перья сбоку.

– Да вы что, все сговорились? – прошипел Бенгер. – Ну же, Заводь, сделай что-нибудь!

– С какой стати? Разве мы с тобой друзья, Бенгер? Но если ты выложишь Корабас, которую прячешь в этой кучке…

– Эй, торговаться нельзя! – крикнул Чашка.

– Кто это сказал? – спросила Заводь.

– В том-то и проблема игры без правил, – заметила Аникс Фро. – Вариантов множество. В каждой роте, где я бывала, играют по-своему.

– Но наша версия официальная, – возразил Чашка.

– Да нет никакой официальной версии!

Тем временем Бенгер пустил по столу Корабас, которую Заводь тут же накрыла правой ладонью.

– Ну вот, – заключила она, – не так уж и плохо, верно?

– Ты разрушила мою победу, – проворчал Бенгер. – Но и слабейшим я тоже не окажусь.

– Что верно, то верно, – кивнула Заводь. – Я играю Церковью Угря. Дальше – Немигающий Глаз, Повелитель Предзнаменований. Нелюбимая отворачивается, и опускается Саван. Слезы льются в Реку, текущую через врата. Катастрофический потоп накрывает поредевшие ряды Роты Смерти. Вы все в замешательстве пропускаете ход, и является Корабас, она же Убийца Магии. Наступает конец света. Я выигрываю.

– Ты отдал ей победу! – рявкнул Чашка Бенгеру.

– Угу, специально, чтобы ты оказался в наихудшем положении! А теперь гони ту фишку – Дважды Живого. Следующий круг начну я, поскольку, завершив игру, Корабас слетела с пьедестала.

– Не хочу больше играть, – заявил Чашка. – Политика, предательство, удар в спину… И почему я не удивлен?

– Можешь тогда отдать все фишки мне, – сказала Аникс Фро. – Их нужно заново покрасить.

– Смотри не забудь, кому принадлежит Дважды Живой.

– Не забуду, Бенгер. Может быть.

– Попробуй только обмануть меня, Аникс, и я тебя прокляну.

– Вот и отлично. Мне как раз нужно испытать Железную Глотку, а ты подойдешь в качестве мишени не хуже любого другого.

– Подумаешь, угроза, – ухмыльнулся Бенгер. – Изобретение, которое не только не работает, но еще и выглядит по-дурацки.

Аникс смахнула фишки в кожаный мешочек и туго его завязала.

– Запомните все слова Бенгера. Сможем повторить их над его могилой. Вернее, над холмиком с горсткой оставшихся от него ошметков.

– Бедняга Бенгер, – промолвила Заводь.

Чашка отхлебнул эля.

– Кого и впрямь стоило бы проклясть, так это Пледа. Бенгер, если ты проклянешь этот вонючий кусок ожившего дерьма, я в следующей игре буду твоим союзником.

– Мне не нужны союзники, поскольку у меня есть Дважды Живой.

– Может, Чашка и прав, – кивнула Аникс Фро. – Хотя, если проклинать всех подряд, останешься вообще без друзей. К тому же ты вроде как целитель, а не какая-то дырка в жопе, которая только и умеет, что изрыгать проклятия.

– Дырка в жопе, изрыгающая проклятия?

– Тогда это уж, скорее, Плед, – заявил Чашка.

Все, кроме Заводи, рассмеялись. Она так и не поняла, что же остальным показалось столь забавным.

«Торговая таверна» была полна народа, но все же не набита битком, как обычно. Присутствовали все три взвода почти в полном составе. Тяжелые пехотинцы о чем-то спорили, собравшись за одним столом. Сержанта Заводь заметила здесь только одного – ее собственного командира Дрючка, который сидел за маленьким столиком в обществе кружки эля.

Не то чтобы солдаты не любили Дрючка, мрачно подумала Заводь. Просто никто толком его не знал. Вернее, знали, но вместе с тем и не знали. В том смысле, что прошедших лет вполне хватило, дабы заключить: этого человека толком понять невозможно.

Капралы расположились за своим столом. Омс взял себе четвертый стул, но сел поодаль от Моррута, Подтелеги и Перекуса. Вероятно, просто не нашел другого места. Заводи доводилось иметь дело с Омсом. Он был опытным солдатом, одним из последних саперов, но также и «ночным клинком», поскольку для саперов теперь работы было мало, не то что прежде. У них имелось немного взрывчатки, но пользоваться ею было рискованно. Взрывчатка, естественно, была не морантской, а всего лишь ее имперской копией. Омс постоянно жаловался, что каждый четвертый заряд дает осечку. Не в буквальном смысле, конечно, но в среднем. А запалы порой взрывались в руках, что, по его словам, было совсем уж скверно. Заводь не понимала саперов.

Она хорошо помнила последнее сражение, на внешнем фланге у края леса. Питамбра из Седьмого взвода вышел тогда против шестерых врагов с единственной «шрапнелью». Но, как потом объяснял Омс, слой глины оказался слишком толстым, и снаряд отскочил от земли, вместо того чтобы взорваться, а уже в следующее мгновение Питамбра был мертв. А потом кто-то наступил на ту «шрапнель», и ему оторвало обе ноги. Слишком мало, слишком поздно.

Заводь вспомнила, как сама это сказала, показывая на безногого бандита, который умер, так и не встав на колени. Те, кто ее услышал, отчего-то рассмеялись. Мысль об этом заставила женщину еще сильнее нахмуриться. Как вообще кто-то мог веселиться после того, как их роту разбили в пух и прах? Но каждый раз, когда кто-нибудь рассказывал про случившееся тогда, он непременно упоминал того бандита, которого прозвали Слишком-Мало-Слишком-Поздно, и все снова гоготали.

Похоже, малазанские морпехи любили смеяться над тем, над чем смеяться не стоило. Заводь этого понять не могла. Вот ограбить мертвую ведьму – это и в самом деле забавно.

Так или иначе, бедняга Питамбра.

Бенгер и Чашка ушли. Мгновение спустя за ними последовал и Трындец, так что осталась только Аникс Фро.

Заводь взглянула на девушку и заметила:

– Выглядишь больной.

– Угу, – ответила Аникс. – Сколько можно твердить одно и то же? Меня уже тошнит, когда я в очередной раз это от вас слышу. Просто так уж вышло, что у меня фарфоровый цвет лица.

– Какой-какой?

Аникс потерла щеку и похлопала ресницами.

– Кремовый…

– Бесцветный.

– Нежный.

– Мертвенный.

Аникс замолчала.

– Продолжай, – поторопила ее Заводь. – Хочу послушать, как ты опишешь эти мешки у себя под глазами.

– Они мне достались от матери.

– И зачем они тебе?

Девушка нахмурилась:

– Говорю же – достались от матери!

– И с какой стати она их тебе отдала, а главное – зачем ты согласилась их взять? Что она при этом сказала? «Держи, милая доченька, я устала их таскать»? А ты ответила: «Да, мамочка», и теперь у тебя такой вид, будто ты живешь под камнем?

– Это ты так шутишь, да? Что ж, у тебя неплохо получается. Во всяком случае, сумела убедить всех тяжелых пехотинцев.

– В чем убедить?

– Что шкура у тебя потолще, чем у бхедерина, Заводь.

– Мне следовало стать когтем. Тогда мне не пришлось бы терпеть все эти оскорбления. Среди когтей говорят исключительно об убийствах, да и о чем, собственно, еще говорить? Особенно когтям.

– Омс был раньше когтем, – сказала Аникс Фро. – Может, и до сих пор им остался.

– Омс? Не верю. Этот парень никогда не говорит про убийства. – Она взглянула на солдата, который сидел рядом с капралами, но не вместе с ними. Это явно привлекло его внимание, поскольку Омс повернул голову и, встретившись с Заводью глазами, скорчил гримасу. Она ответила ему тем же и вновь посмотрела на Аникс, которая как раз запихивала в рот комок ржаволиста. – Вчера вечером он толковал про нервы.

– Про что?

– Про нервы. Такие штуки, которые у него в теле, типа веревочек. Будто они постоянно дергаются туда-сюда.

Взгляд Аникс подернулся туманом.

– Наверняка прикидывался.

– Омс? Да нет, вряд ли. Этот парень просто не умеет прикидываться. К тому же он теперь весь на нервах.

– Что-то не похоже. Вид у него какой-то полусонный.

– Кстати, Омс спрашивал меня про призраков, духов и богов. Интересовался, любят ли они трахать смертных, и что, если кто-то из них так и сделал?

Аникс сплюнула бурую жижу в пустую кружку на столе, заглянула в нее и отодвинула подальше.

– И что ты ему ответила, Заводь?

– То же, что ответил бы любой другой на моем месте.

– А именно?

– Ну, я сказала: «Нет, Омс. Я с тобой точно не трахаюсь, так что отвали».

– Да уж, с этим не поспоришь, – кивнула Аникс. – Так… кто ты из них?

– Из кого?

– Ну, ты дух, призрак или бог? В смысле, богиня?

– Лично я вообще ни при чем, поскольку с Омсом никаких дел не имела.

– Думаешь, кто-то из них все-таки его трахнул?

– Омса? Да кому он нужен? Нет, Омс просто закидывает удочку. Треплет языком почем зря. – Заводь откинулась на стуле и скрестила на груди руки. – Вот почему никакой он не коготь и никогда им не был.

– Может, ты и права, – не стала спорить Аникс. – В конце концов, в нем нет ничего магического. А ведь большинству когтей, как тебе известно, присуща магия.

– Что, правда?

– Конечно. Они маги-убийцы, Заводь. Если ты не обладаешь такими способностями, то можно даже не мечтать о том, чтобы вступить в их ряды.

Заводь уставилась на Аникс Фро, издав странный звук, о значении которого оставалось только догадываться, а потом выругалась.

– Вот всегда так, Худ побери! Прямо как в гробницах – каждый раз кто-то обходит тебя на повороте и добирается туда первым!

Подошел Чашка, забрал свою кружку, осушил ее, поставил обратно и убрел прочь.

Заводь взглянула на кружку, потом на Аникс, которая встретилась с ней взглядом и тоже посмотрела на кружку, после чего уже обе женщины уставились на нее в упор. Наконец Аникс поднялась со стула, сгребая со стола свой мешочек с деревянными фишками:

– Нужно кое-что подрисовать.

– Опять свинцовой краской?

– Почему бы и нет? У меня целый горшок этого дерьма. Главное, не перестараться.

– Может, именно поэтому у тебя такой болезненный цвет лица, Аникс?

– Не болезненный, а фарфоровый.

Сержант Шрейка окунула кончик косы в вино, ухватила его полными губами и пососала.

– Ты и правда так считаешь? – спросил Трындец.

– Мы бросили костяшки, Трындец, – проговорила она, продолжая жевать косу. – И я проиграла.

– Ну да, скажи еще, что в твоем взводе людей недостает. Можно подумать, раньше никогда такого не бывало.

– Бывало, конечно… Но репутация бежит впереди тебя. И она не из лучших.

– Ну вот, каждый раз одно и то же! – недовольно бросил Трындец, который был слегка навеселе, что лишь усугубляло ситуацию. – Разве я виноват, что на моей стороне Госпожа Удача? С чего вдруг окружающие решили, будто мне везет за их счет, а потому всех, кто рядом со мной, преследует Господин Несчастье? Это нечестно. Несправедливо.

– Ты абсолютно прав, – ответила Шрейка. – Нарушен Закон Справедливости. Предлагаю тебе подать жалобу на вселенную. Лучше всего, конечно, нацарапать ее на глиняном черепке и швырнуть его в колодец. Мне говорили, что так каждый раз срабатывает.

– Почему бы тебе не считать меня чем-то вроде своего амулета?

– Я бы так и сделала, будь в тебе хоть что-то похожее на амулет. Ты слишком заурядный, Трындец. К тому же ты пришел к нам с прозвищем, которое уже где-то успел заслужить.

– Я заслужил его потому, что потерял слишком многих друзей. Потому что в твоей жалкой вселенной нет никаких законов.

Шрейка снова окунула косу в вино и помешала.

– Моя вселенная вовсе не жалкая. Она полна цветов, лужаек и бабочек под ярким солнцем в теплый летний день. Хочешь туда попасть?

– Еще как.

– Ха, даже и не надейся. Ты слишком заурядный и к тому же приносишь несчастье. А теперь нам никуда от тебя не деться, и если ты переживешь нас – клянусь, Трындец, я сломаю Стражу врат другую ногу, чтобы вернуться сюда и преследовать тебя весь остаток твоей жалкой жизни, не посмотрю, что тебя Госпожа Удача в зад поцеловала. И я не одна явлюсь за тобой, но еще и приведу с собой друзей.

Трындец уставился на собеседницу, глядя, как она снова сует конец косы в рот и шумно обсасывает его.

– Надеюсь, ты подавишься своей косой, – сказал он.

– Это смотря кому из нас повезет. А теперь иди отсюда. Можешь и дальше напиваться, только блюй на колени кому-нибудь другому, ладно? А я жду Штыря.

Встав, Трындец пошатнулся, но тут же со всем возможным достоинством повернулся кругом и направился к выходу. Ему в любом случае не нравилась «Торговая таверна», особенно в эту ночь перед отправкой в Серебряное Озеро. Хуже того, он чувствовал: что-то здесь не так. Трындец не смог бы сказать, что именно, но подобное ощущение возникало у него и прежде, обычно накануне катастрофы. С другой стороны, вряд ли стоило кому-то об этом говорить, особенно если учесть, что, после того как его в прошлый раз посетило такое предчувствие, они без труда прикончили около сотни незадачливых разбойников.

Похоже, жизнь его обрела новую траекторию. Трындец, спотыкаясь, спускался по лестнице, делая по одному мучительному шагу зараз.

Оказавшись на улице, Трындец помедлил, чувствуя, как его обдает холодное дыхание ночи. Он решил, что терпеть не может сержанта Шрейку с ее пропитанной вином косой и большими мокрыми губами, подернутыми пленкой безжизненными, похожими на лужицы воды глазами, острым подбородком и широкими скулами, костистой грудью и слегка подвернутой левой ступней, из-за чего походка ее казалась неуверенной, несмотря на пружинистый зад. Особенно Трындец ненавидел Шрейку за ум и сочившийся, подобно змеиному яду, сарказм. Но больше всего его раздражало то, как сержант владела своим палашом. Только представить – разрубить мужика пополам до груди! Он ни за что бы не поверил, если бы не видел собственными глазами.

Это случилось сразу после того, как Трындец спас жизнь капралу Подтелеге, а может, непосредственно перед этим. Не важно. Да, Шрейка была слегка полновата в плечах, но в конце внезапной атаки она прыгнула вперед, зайдя противнику с фланга – тот ее даже не видел, и обе его руки были отчего-то подняты, – и нырнула ему под локоть, нанеся удар. Треснули ребра – хрясь! хрясь! – а потом хлынула кровь, и разбойник рухнул, захлебываясь красной жижей.

Да, Трындец действительно ненавидел Шрейку. Ненавидел настолько, что ему хотелось лишь одного – хорошенько оттрахать ее.

Но заурядным, как она выразилась, мужчинам не везет с подобными женщинами, отчего он ненавидел Шрейку еще больше. Так что следовало признать: его жалкая вселенная лишь в очередной раз показала ему свою унылую физиономию.

Он вдруг пошатнулся, ощутив внезапное озарение.

«Твоя вселенная, Трындец? Да это же твое идеальное отражение! Так есть, и так будет всегда. Будь же мужчиной и осознай эту истину!»

Да пусть черноперая чума пожрет Госпожу со всей ее удачей! В следующий раз, в следующей схватке, в следующем чем угодно, он решительно пойдет напролом, молясь, чтобы Господин Несчастье толкнул его в спину.

«Покончи уже с этим. Покончи раз и навсегда, будь ты проклят!»

А потом Трындец упал на колени, и его стошнило.

– Речь идет о великом благе, – говорил Плед, – и если для этого пришлось приковать к клятой стене нескольких несчастных придурков, это в любом случае лучше, чем если бы весь клятый континент оказался под водой и потонули многие тысячи.

– Легко тебе говорить, – возразила Голодранка. – Это ведь не тебя приковали к Стене Бури.

– Я рассуждал о принципах, Голодранка, поскольку именно к ним нам постоянно приходится обращаться.

– Твои принципы – всего лишь способ придать лоск неприятным подробностям, Плед. Поэтому я и говорю, что Камнедержец поступил правильно.

– Вообще-то, мы доподлинно не знаем, что сделал Камнедержец, – заметил Фолибор.

– Опять завел старую песню, – набросилась на него Голодранка. – Возможно, Фолибор, ты удивишься до глубины души, но твое невежество вовсе тебя не защищает и не оправдывает. Оно лишь подчеркивает твои изъяны, не говоря уже об ужасающем недостатке образования.

Фолибор моргнул.

– А ты, в свою очередь, позволяешь себе нападки личного характера, каковые являются последним прибежищем проигравших.

– Ошибаешься. Мое последнее прибежище – вот этот кулак, который врежется тебе в рожу.

– Ха! – фыркнул Плед. – Как будто физическое насилие – не первое, что выбирают обделенные интеллектом.

Голодранка нацелила на него палец:

– Вот именно! И как поступил Камнедержец на Стене Бури? Он прекратил сражаться! Положив таким образом конец всем убийствам и смертям!

пропела Никакнет, —

Тяжелые пехотинцы молчали, у некоторых на глазах выступили слезы.

Фолибор, вздохнув, откинулся на стуле. Хватило нескольких поэтических строк, чтобы не дать волю кулакам.

– Что там дальше? – хрипло спросил Плед.

Никакнет пожала плечами:

– Не помню, если честно.

– Что-то насчет «ослепшего глаза», – подсказал Изыск.

– Это не та песня, – прорычал Громоглас, яростно глядя на Изыска. – Ты имел в виду «Ипшанкскую балладу»…

– Вовсе нет! – рявкнул Изыск. – «Ипшанкская баллада» исполняется в ритме четыре-три-четыре, а барабан нужно понизить на октаву…

– И еще кто-нибудь должен отбивать контрапункт чечеткой!

– Это только в Дал-Хоне! Никого больше не волнует какая-то чечетка, клятый дурень!

Фолибор застиг всех врасплох, стукнув кулаком по столу и расплескав вино и эль.

– Мы обсуждали принципы, составляющие истинную этическую добродетель, друзья мои. Голодранка решила сосредоточиться на судьбе Камнедержца на Стене Бури и на Омовении Слезами, которое затем очистило Коланс. Могу ли я воспользоваться возможностью, приведя в качестве контрпримера так называемый Подвиг без Свидетелей…

– Только не это! – крикнула Голодранка. – Если никто не видел, как погибли охотники за костями, то откуда, Худ побери, мы вообще можем знать, что там произошло? Вся эта история – подделка! Даже хуже того – выдумка!

Плед привстал на стуле, оскалив зубы.

– И что плохого в выдумке?

вдруг снова пропела Никакнет, —

И опять, пока она продолжала петь, все чудесным образом успокоились. Но Фолибор знал, что ночь будет долгой. Он взглянул на Никакнет, моля всех богов, чтобы в ее памяти нашлось достаточно вдохновляющих стихов.

Когда Шрейка увидела вошедшего в таверну Штыря, она также заметила, что Дрючок встал и направился к ее столу, оказавшись там первым. Женщина ногой отодвинула стул, и сержант, коротко кивнув, тяжело сел на него.

– Вряд ли это кому-то понравится, – проговорил он, бросив взгляд на взявшего еще один стул Штыря.

– Трындец напился, – объявила Шрейка.

– И что с того? – хмуро спросил Дрючок.

– Похоже, старые истории – правда. Теперь у нас есть доказательство. Как только становится всерьез дерьмово, Трындец напивается первым.

– Не вижу в нашей ситуации ничего дерьмового.

– Это пока.

– Что ж, – помолчав, сказал Дрючок, – жаль, что ты не сумела его отвлечь.

– Я тебе говорила, Дрючок, это плохая идея. Слушай, я с трудом себя сдерживала, чтобы не распустить руки. Он такой… милашка.

Штырь и Дрючок переглянулись.

– Да ну вас обоих на хрен. Сама знаешь, что лезть в штаны товарищу по взводу – дурной тон.

Подошел слуга, поставил на стол кувшин дешевого натианского вина и удалился.

– Он забыл про ваши кубки, – заметила Шрейка, придвигая к себе свой, чтобы ни у кого не возникло соблазна. – Но вы можете передавать кувшин друг другу.

– Что, фокус с косой не сработал? – спросил Штырь.

– Ну… Трындец недовольно фыркал, однако не мог отвести от нее взгляда. Иными словами, все получилось наоборот. Полагаю, если бы я начала ковырять в носу… но нет, ничего не поможет. Мы словно два магнита на столе, медленно ползущие друг к другу. А потом… щелк!

– Четырехногий спинозверь, – хмыкнул Дрючок. – Немного от Шрейки, немного от Трындеца.

– А ты называла его уродом? – осведомился Штырь.

– Нет, только заурядным.

– В следующий раз попробуй назвать уродом.

Дрючок шумно выдохнул через нос:

– Сказать можно все, что угодно, однако это ничего не изменит. Ведь на самом деле Трындец вполне симпатичный парень, по крайней мере с твоей точки зрения, Шрейка. Что касается меня, то, если бы мне приходилось каждое утро видеть его физиономию, я бы, вероятно, повесился.

– Это потому, что ты вообще ненавидишь всех вокруг.

– Да ничего подобного, Шрейка, какая там ненависть. Просто люди меня утомляют. – Он моргнул. – За исключением нынешней компании.

Штырь откашлялся.

– Лейтенант Балк поведет свою колонну. По пути к Серебряному Озеру будем разбивать лагеря порознь, но я все равно ожидаю перебранок и, возможно, пары стычек. Придется крепко держать наших солдат в узде. Капитан хочет, чтобы все это поняли. Есть будем все вместе.

Откинувшись на стуле, Шрейка окунула косу в вино, но тут же, нахмурившись, выдернула ее обратно.

– Предвижу эпическую драку за жратву, сопровождающуюся потерями с обеих сторон. Предлагаю начать первыми – пусть Омс начинит несколько караваев хлеба «трещотками». Знаю, их используют, чтобы пугать лошадей, но, если такая штука взорвется во рту, сюрприз будет еще тот.

– Малазанская империя уже не та, что раньше, – вздохнул Дрючок. – Это надо же, берут на службу наемников. Причем, словно в насмешку, не абы каких, а тех, с которыми мы только что сцепились рогами.

– Их предыдущий работодатель мертв, – напомнил Штырь.

– Взгляни на нас, – вдруг сказала Шрейка. – Осталось всего трое сержантов.

– Зато впредь совещания будут короче. – Дрючок поднял руку. – Знаю, нехорошо так говорить. Извини. Нам стоит брать пример с Заводи.

Шрейка удивленно подняла брови:

– Что? С этой колдуньи с ножиком?

– Никто не знает, что она чародейка, – ответил Дрючок.

– Да брось! Все наши в курсе!

– Но сама Заводь об этом не знает.

– В таком случае она идиотка, – заявила Шрейка. – И ты полагаешь, что мы все должны быть такими же идиотами?

– Просто Заводь не воспринимает реальный мир, – объяснил Дрючок, – включая окружающих ее людей. Она живет в своем маленьком мирке, и в каком! Битком набитом ее мертвыми друзьями, а также живыми, которые скоро умрут. А тем временем все остальное для нее вообще не существует! – Он откинулся на стуле. – Лично я ей завидую.

Шрейка опять окунула в вино кончик косы, а потом обсосала его.

Двое сержантов за столом не сводили с женщины взгляда.

Нахмурившись, она выдернула косу изо рта и бросила:

– Все вы одинаковые, мужики гребаные!