Читать книгу История свидетеля. Книга 1. Бог не желает - Стивен Эриксон - Страница 9

Рэнт заблудился. Он уже третий день шагал по каменному лабиринту уходивших в разные стороны расселин и трещин, перебираясь через заваленные упавшими деревьями и в основном погруженные во тьму ущелья, над которыми нависали неровные высокие гребни. Два дня назад он потерял из виду озеро. Жаркое солнце делало мох под ногами хрупким, а в воздухе кишели насекомые.

Наконец Рэнт добрался до места, где по плоской каменной равнине были разбросаны большие валуны, и присел на один из них в тени сосны со странно искривленным стволом. Найдя среди лишайников горсть дождевиков, он стал есть грибы один за другим. Походило на рассыпчатый сыр, правда довольно безвкусный.

На плечи Рэнта легло бремя многих истин. С непривычки ему трудно было выживать самостоятельно. Причем выживание отнюдь не сводилось к одним лишь поискам еды, воды или какой-нибудь пещеры для ночлега. Тут уж как повезет, подобно тому как вовремя подвернувшиеся остров или песчаная отмель могут спасти усталого пловца. Нет, главное сражение за жизнь велось в промежутках между этими краткими передышками, с каждым вздохом, в постоянной изматывающей борьбе с невидимыми течениями.

Рэнт не знал, что делать. Постепенно его внутренний голос начал звучать словно плач испуганного малыша, заключенного в темнице немногих доступных ему мыслей. Мысли эти приходили раз за разом, но толку от них было мало.

Солнце садилось, удлинялись тени. Рэнт чесался от укусов насекомых, вытирая кровь с пальцев о бедра. Талые лужи почти исчезли, и теперь ему приходилось выдирать мох из трещин в камне, чтобы найти воду. Горный хребет, что тянулся среди ущелий, сменился высокогорной равниной, поросшей качающимися на ветру островками леса. Вдали – как Рэнт предполагал, на западе – виднелись горные вершины, но они высились также и на севере. Казалось, будто он может дойти пешком до любой из них, шагая по этой обширной каменной равнине.

У Рэнта создалось впечатление, будто валуны образуют некий узор, словно бы кто-то расставил их по местам, но каждый раз, когда они начинали выстраиваться в линию, та заканчивалась грудой расколотых камней или раскатившихся в стороны валунов. Этот мир выглядел разбитым вдребезги – возможно, преднамеренно.

Дамиск так вновь и не появился, оставив после себя странное чувство. Старый охотник пришел в мир Рэнта, заполнив неким образом пустоту, а теперь вот его не стало. Тогда он был жив, но теперь, скорее всего, уже мертв, и Рэнт не сомневался, что, если бы вдруг явился призрак Дамиска, он бы разрыдался от радости. Что угодно, лишь бы не одиночество.

Несмотря на съеденные грибы, живот все равно подводило. Рэнт знал, что сегодня уже больше еды не найдет, и не видел никакого подходящего укрытия от ночной прохлады. Внутренний голос подсказывал, что вариантов у него осталось немного, но самым легким было попросту сдаться: прилечь в какой-нибудь каменной ложбине, а когда наконец придет смерть – что ж, он не станет с ней сражаться.

Тени удлинялись, окрашивая волнообразную каменную поверхность похожими на черные шрамы полосами, тянувшимися от валунов и деревьев, которые будто пытались вонзить в камень собственные ветви. Вокруг простерся узор из трещин и бездонных ям.

Безопаснее всего было вообще не двигаться с места. Соскользнув с валуна, Рэнт свернулся в клубок у его подножия. Сколь бы маленьким он ни пытался сделаться, единственное имевшееся одеяло не могло его укрыть. Ступни и лодыжки уже распухли и покраснели от комариных укусов, и парнишка осторожно прикрыл их, хотя грубая ткань лишь усилила зуд, а затем стал ждать наступления ночи.

Если Дамиск говорил правду, мать Рэнта осталась жива. Он был этому рад, зная, что без него и его постоянных жалоб на голод мама наконец-то сможет успокоиться. И еще сэкономить денег на починку протекающей крыши. Он мысленно представил, как уходят последние мужчины и мать спокойно засыпает, не слыша доносящегося с чердака скрипа кровати, в которой прежде беспокойно ворочался во сне сын. Он увидел ее лицо, на котором разгладились морщины, с которого исчезли все синяки и отвалились струпья. До чего же она красивая.

А по Центральной улице между тем слонялись его старые друзья, держа в руках камни, которые им теперь не в кого было швырять. Пьянчуга Менгер выставлял ведра с объедками для собак в переулке позади таверны. Капор, Арко и Вихун сидели внутри за столом, расположенным ближе всего к очагу, поскольку они были уже старые, а старикам всегда холодно, и говорили о том же, о чем и каждую ночь: о рыбной ловле, сетях и лодках, которые следовало заново покрасить.

Та же затянутая облаками луна взошла над поселком по другую сторону озера. Те же звезды вспыхивали в темнеющем небе. Ничто не казалось Рэнту далеким, и вместе с тем многое стало теперь для него недосягаемым. У него осталась лишь свобода мыслить, и мысли Рэнта кружили в ночи, уносясь вдаль, ибо, когда темнело, чужак в его голове замолкал, сдавшись окружающему миру.

Он слышал летучих мышей, приглушенный щебет нахохлившихся птиц, а высоко наверху тянулся звездный путь, принадлежавший духам. Нынешняя ночь выдалась безветренной, и его окутал рой кусачих насекомых.

Отец его не был богом, да и не мог им быть. Боги умели перешагивать горы, переходить вброд самые глубокие озера и рвать деревья, будто цветы. Они были столь высоки ростом, что никто из суетившихся далеко внизу людишек ничего для них не значил.

Большинство жителей Серебряного Озера были натианцами, которых много лет назад оттеснило туда малазанское вторжение. Они ушли так далеко, как только могли, а потом их поглотила империя. Но на фоне всего этого началась работорговля, и сперва рабами становились обитатели северных лесов, ничем не отличавшиеся от жителей поселка. Потом, однако, работорговцы нашли теблоров, слишком малочисленных, чтобы с ними сражаться. Рэнт не понимал, как можно считать себя вправе владеть другими людьми, но, так или иначе, теблоры были сильнее прочих и жили дольше, чем любые лесные дикари, что делало их более ценным товаром.

Поселок Серебряное Озеро разбогател. Все жили в хороших домах, в относительной роскоши, по крайней мере, никто не голодал. Но малазанцы выступали против рабства, ибо в Малазанской империи это считалось противозаконным. Началось сражение между деньгами и законом, и спустя какое-то время последний в конце концов победил.

Дамиск объяснял все это Рэнту, пока они шли. Казалось, будто в черепе у охотника накопилось слишком много слов и ему требовалось непременно все их выложить. Он говорил, что история – это собрание истин, иногда скрытых или искаженных, вплоть до неправды, но если как следует в них покопаться, то обман всегда можно обнаружить. Однако большинство людей не желали заморачиваться, особенно если удобная ложь приносила им богатство и счастье.

История жила в воспоминаниях; вот только воспоминания были у каждого свои собственные, и все помнили события по-разному. Так что история становилась также непрекращающимся спором истин.

«Есть еще кое-что, Рэнт. История – вовсе не прошлое. Прошлое миновало, оставшись позади, и к нему больше нет возврата. Нет, история – это то, что мы несем в себе здесь и сейчас. Это история наших воспоминаний о нашей собственной жизни, о жизни каждого, кто ушел до нас. И чем дальше назад, тем меньше воспоминаний, так что мы заполняем пробелы плодами собственного воображения о том, как могло бы быть. Возможно, ты думаешь, что твоего воображения вполне для этого хватит. Но на самом деле это не так. Чем ограниченнее жизненный опыт, тем слабее воображение.

„Но как же дети? – спросишь ты. – Разве они не опровергают только что сказанное?“

И да и нет. Воображение – самая сильная черта детишек, и потому их мир столь чудесен, пока не погибнет, словно бы раздавленный сапогом. Рано или поздно ребенок учится оставлять воображаемый мир позади, переставая подпитывать его фантазиями. И тогда мир этот увядает».

Рэнт тогда согласно кивнул.

«Да, – подумал он, – так оно и есть: я чувствую, что и впрямь увял внутри».

Слишком много камней осыпали его тело, слишком многие посылали ему вслед проклятия из-за того, кем он был. Ребенок наполовину слеп к происходящему вокруг, но, вырастая, наконец-то начинает видеть все по-настоящему.

«Твой отец – Карса Орлонг, воин-теблор. Возможно, теперь он бог. Именно здесь начинается история твоей жизни, Рэнт. Настоящая история. Это чудо, что тебя не убили еще давным-давно. Но почему так произошло? Ты никогда не задумывался?»

Нет, Рэнт об этом не задумывался. На самом деле он даже не знал, что его хотели лишить жизни, вплоть до самого последнего времени. Все-таки неприязнь – отнюдь не то же самое, что желание убить, правда же?

«Причиной тому страх, – сказал тогда Дамиск, – ты же отродье бога. Что, если Карса Орлонг вдруг узнает о судьбе своего сына? Что, если Карса Орлонг вернется в Серебряное Озеро? Разумно ли гневить бога?»

Да уж, разумным это точно не выглядело.

«Но твоя мать знала, что этому верить нельзя. Она понимала, что тебе грозит опасность. Знала, как ненависть порой заставляет терять разум и совершать немыслимое. Еще одна причина, чтобы отправить тебя из поселка прочь. Твоя мама сделала все, чтобы ты остался жив, и если это не проявление любви – то что тогда такое любовь?»

Но теперь Рэнту хотелось умереть. Уйти в историю, чтобы все о нем забыли. Примерно так бог одним мановением руки стирает совершенные им когда-то дурные поступки. Вроде зачатия Рэнта…

Внезапно услышав какой-то звук, он открыл глаза.

Перед ним в призрачном свете луны стояли трое – две женщины и мужчина. На их руках и ногах виднелись татуировки в виде спиралей, в которых, казалось, отражалось серебристое лунное сияние. Шею незнакомцев украшали ожерелья из зубов, в их желтых волосах, длинных и спутанных, торчали птичьи кости, а с пояса свисали скальпы.

Мужчина держал сделанный из рога лук, отполированный до такой степени, что поверхность его походила на янтарь. Он был широкоплеч и кривоног, а лицо его скрывала маска из кусочков костей. Женщина слева держала в правой руке копье, положив древко на плечо, – молодая, слегка полноватая, с круглым, испещренным черными оспинами лицом. Другая женщина, старуха, была без оружия. Ну до того худющая – кожа и кости, – что казалось, будто она вот-вот умрет. Под бледными, почти бесцветными волосами виднелся массивный лоб; глубоко посаженные глаза блестели холодно, будто далекие звезды.

Рэнт медленно сел.

– Семдхи, – проговорил он.

Старуха нахмурилась:

– Сэ имас хеди.

Он непонимающе уставился на нее.

Молодая женщина произнесла на чужеземном языке несколько слов, в которых Рэнт почувствовал презрение. И все же он настолько восхитился их мелодичной красотой, что улыбнулся в ответ.

Мужчина издал нечто похожее на смешок и добавил еще несколько столь же мелодичных слов.

Круглолицая женщина надула щеки, но промолчала.

– Сэ имас хеди, – повторила старуха, на этот раз медленнее. – Народ холодных морей, дитя тоблакаев.

Вспомнив слова Дамиска, он ответил:

– Я Рэнт, сын Карсы Орлонга, и я приветствую вас.

Все трое замолчали, будто оценивая его заявление. Затем снова заговорила старуха:

– Только я одна понимаю натианский язык. Но имя твоего отца известно всем нам. Мы слышали о тебе, порожденном богом ребенке из Серебряного Озера. Мы не думали, что тебя оставят в живых.

– Я сбежал, – объяснил он, пожав плечами.

– Ты слаб.

Рэнт кивнул:

– Я не ощущаю себя сыном бога.

Молодая женщина снова заговорила, резко и пренебрежительно. Мужчина в маске шагнул в сторону и начал ходить кругами, доставая из колчана длинную стрелу с зазубренным наконечником. Закончив говорить, девушка опустила копье и сняла с пояса пращу.

– Меня хотят убить? – спросил Рэнт.

– Нет, – ответила старуха. – Но есть опасность. – Подойдя ближе, она села напротив него и начала доставать из кожаного мешка сушеное мясо и обугленные полосы чего-то похожего на жир, а затем протянула ему мех с водой. – В те времена, когда мир еще не рухнул, здесь был остров во льдах. Не пей слишком много, иначе желудок взбунтуется. Теперь поешь, жуй не спеша… да, вот так. Остров. Порожденный богом, созданный из собственной шкуры мира, как убежище – или тюрьма. Иногда приют становится самой прочной из клеток для тех, у кого нет особого интереса испытать крепость ее прутьев… – Старуха помедлила. – Здесь обитали джеки, которые считали, что тут крушение мира им не грозит.

– Не знаю, кто такие джеки, – сказал Рэнт, – но я здесь вообще никого не видел.

– После крушения мира лед умирал и возрождался много раз. В те времена, когда не было льда, мы наткнулись на них, поняли, что это джеки, и стали на них охотиться.

– Они вроде стадных животных?

Старуха улыбнулась, показав большие квадратные зубы, потемневшие и стертые.

– Нет, отпрыск бога, они охотники, как и мы, пожиратели мяса. Наши воины должны испытать себя в схватке с джеками.

– Зачем?

Вопрос, похоже, привел ее в замешательство.

– Джеки – враги.

– Но почему?

– Так было всегда, – с явным раздражением бросила она.

– И вы их всех перебили? – спросил Рэнт.

Старуха сжала морщинистые губы, глаза ее холодно блеснули.

Вернулся мужчина в маске. Он присел на корточки, положив лук на колени так, что стрела как бы случайно оказалась нацелена на Рэнта.

– Т’эт син верал. Наллит.

Теперь Рэнт заметил, что маска сделана не из кости, а из кусочков черепашьего панциря.

– Ихм фал э’рат, – ответила старуха, кивнув в сторону Рэнта. – Сэ г’нат тоблакай.

Лицо в маске на мгновение уставилось на него, и Рэнт увидел в ее прорезях бледные немигающие глаза. Затем воин поднялся, повернувшись к молодой женщине, которая сидела на валуне неподалеку, прислонив к камню копье. Он что-то сказал, но, не услышав ответа, пожал плечами и снова ушел.

Старуха издала кудахчущий смешок, показавшийся Рэнту не слишком дружелюбным.

– Ты ищешь сородичей, отпрыск бога.

– Да, теблоров.

– Думаешь, ты им нужен?

– Не знаю. Не представляю, каково это – быть нужным кому-то.

– Вряд ли у тебя что-нибудь получится, – усомнилась старуха. – Тот, с кем ты путешествовал, – где он?

Рэнт покачал головой.

– Мы охотимся и за ним тоже. Этот человек убил слишком многих из нас. Мы найдем его и убьем. Ты рад этому? Нет? А напрасно. Он оставляет за собой кровавый след. – Забрав мех с водой вместе с остатками мяса и жира, старуха медленно поднялась на ноги. – Ты умрешь на этом древнем острове. Твой отец бросил тебя на произвол судьбы, и мы не видим нужды о тебе заботиться. Какие-то ручьи текут недолго, какие-то умирают сами по себе. Но от тебя еще может быть польза.

Они ушли, даже не оглянувшись.

Рэнт снова прислонился спиной к валуну. Да, ему предложили еду и воду, но не дружбу. Однако, похоже, его единственный друг, Дамиск, все еще был жив, возможно сбежав на тот же самый каменный остров. Рэнт решил, что постарается его найти. Мало ли что думает эта старая карга. Сам Рэнт не сомневался, что выживет, если рядом с ним будет Дамиск.

Издали послышалось нечто похожее на вопль. Встав, юноша посмотрел в ту сторону, куда ушли семдхи. В слабом свете луны ничего не удавалось разглядеть. Что там мелькнуло во мраке – какие-то темные пятна?

Внезапно Рэнт увидел две бегущие к нему фигуры. Одна из них хромала, потом споткнулась, и мгновение спустя над ней возникла черная тень, подмяв под себя. Снова донесся полный дикого ужаса вопль, но уже ближе – кричала продолжавшая бежать молодая женщина.

Ее копье исчезло, а искаженное в жуткой гримасе лицо было забрызгано кровью.

Рэнт смотрел, как женщина приближается. Некий инстинкт подсказал ему, что пора достать свой малазанский нож.

Вот к женщине слева прыгнул какой-то вытянутый черный силуэт высотой ей по плечо.

Издав предупреждающий крик, Рэнт метнулся вперед.

Но опоздал. Тварь ударила женщину сбоку, подбросив ее в воздух, словно куклу. Тело несчастной ударилось о камни, и в то же мгновение челюсти сомкнулись на бедре, мотая ее из стороны в сторону на фоне жуткого хруста костей.

Рэнт понял, что бежит к ним. В голове было пусто, но ему казалось, будто он мчится сквозь заполонивший ночь кошмар, оставаясь при этом странно невредимым и не испытывая паники или страха.

Краем глаза заметив какое-то движение, он развернулся в ту сторону.

Волк врезался в него рычащей темной массой клыков и шерсти. Рэнт пошатнулся от удара, и большой палец его левой руки каким-то образом оказался в пасти зверя, оттягивая от горла голову и челюсти, пока острые зубы не сомкнулись на пальце, дробя кость.

Руку словно обожгло пламенем от боли. Рэнт зарычал в ответ, вонзая другой рукой нож зверю в грудь – три, четыре, пять раз подряд, чувствуя, как костяшки пальцев ударяются о промокшую от крови шкуру.

Волк повалился на бок.

Едва лишь Рэнт успел выпрямиться, как еще один зверь прыгнул на него сзади, смыкая челюсти на затылке.

Удар заставил юношу упасть на четвереньки, а затем тяжесть зверя придавила его к земле.

Извернувшись, Рэнт сумел поднять нож над головой. Острие нашло глазницу и со всей силой воткнулось в нее. Челюсти судорожно сжали шею и обмякли. Столкнув с себя труп, Рэнт поднялся и заковылял туда, где волк до сих пор терзал молодую женщину.

На него накинулись еще два волка, с боков и чуть сзади, как будто идеально все рассчитав и спланировав атаку. Мощные челюсти сомкнулись на его плечах, раздирая плоть и пытаясь повалить жертву на землю.

Но вместо этого Рэнт выпрямился, подняв обе руки. На мгновение оба волка повисли в воздухе, и молодой человек, каким-то образом сумев ухватить одного левой рукой за заднюю лапу, вывернул ее, пока та не хрустнула. Волк выпустил его, взвыв от боли. Не обращая внимания на второго хищника, Рэнт развернулся кругом, схватил зверя за морду, придавив коленом его спину, и потянул голову вверх и назад, с мясистым хрустом ломая шею. Он понял, что плачет, но понятия не имел почему. Высвободив левую руку, Рэнт сжал ее в кулак, оставив снаружи изуродованный большой палец, и с силой вогнал его в брюхо второго волка.

Из-под хвоста зверя что-то брызнуло, и волк словно скорчился вокруг кулака, судорожно дергаясь и отпустив руку.

Рэнт вонзил нож ему в макушку, достав острием до камня. Зазвенела сталь, и рука онемела от удара. Нож выпал.

Снова повернувшись к волку, напавшему на молодую женщину, он увидел, что тот смотрит на него. Бока хищника были мокры от крови, а сбоку из грудной клетки торчал нож с роговой рукояткой. Женщина неподвижно лежала на земле в нескольких шагах от них.

Рэнт уставился в янтарные глаза зверя.

Волк медленно опустился на камни и мгновение спустя повалился на бок, высунув язык и тяжело дыша.

Не сводя с него взгляда, Рэнт подошел к молодой женщине. Все ее тело было истерзано в клочья, но лицо осталось нетронутым. Глаза были закрыты, и, даже мертвая, она казалась странно спокойной.

Рэнт знал, что не слишком ей нравился. Протянув руку, он мягко отвел с ее лба прядь пропитанных кровью волос.

Послышался стон, затем влажный кашель. Повернувшись, Рэнт увидел, что волк уже больше не волк. Он превратился в огромного, с бочкообразной грудью мужчину, который медленно сел, могучей рукой вытаскивая нож из собственной плоти. Глаза его, по-прежнему янтарные и звериные, уставились на Рэнта, и среди окровавленной бороды блеснули белые зубы.

– Значит, ты служил приманкой. Вот же глупцы.

Мужчина говорил по-натиански, но с акцентом, которого Рэнт никогда раньше не слышал.

– Приманкой?

– Ну да. Они собирались разбежаться в разные стороны, оставив тебя посредине. Думали, мы сочтем тебя легкой добычей. А потом напали бы на нас, пока мы бы тебя доедали.

Рэнт покачал головой:

– Эти люди были добры ко мне.

– Я слышал, о чем говорили эти трое, – сказал мужчина, сплевывая сгусток крови. – Ты ведь не понимаешь их языка? Языка имассов? Зато мы его понимаем, а когда оборачиваемся в волков, то слух наш обостряется до предела. – Он кивнул в сторону молодой женщины. – Собственно, это была ее идея.

Рэнт снова взглянул на красивое круглое лицо. Черные оспины, как он теперь понял, были своего рода татуировками, после которых остались шрамы.

– Такое впечатление, будто мы напали на тоблакая, – продолжил мужчина. – Не могу представить, какую еще клятую тварь в целом мире тяжелее прикончить.

– Но ведь так оно и есть, – заметил Рэнт. – Вы напали на меня.

– Что только подтверждает мою правоту.

Рэнт выпрямился. Он весь был в крови, у него кружилась голова.

– Кажется, я сейчас умру, – промолвил он.

– Сомневаюсь.

– А ты? Ты умрешь?

– Пятеро из моей шестерки мертвы, и четверо из них пали от твоей руки, тоблакай. А мне ты пробил легкое. – Незнакомец нахмурил тяжелые брови. – Нет, все не так страшно. Но пройдет какое-то время, прежде чем я выздоровею. Если только, – прищурившись, добавил он, – ты не решишь прикончить меня прямо здесь и сейчас.

– Не люблю убивать, – ответил Рэнт. – К тому же я устал и хочу спать. Но если я засну, тогда ты можешь меня убить.

– Не бойся, не убью. Я слишком увлекся. Если бы ты оставил мне эту имасску, мы бы сейчас сидели у костра, пили травяной отвар и рассказывали друг другу небылицы.

– Небылицы?

– Ты слишком юн, а потому твои истории другими быть просто не могут. Что касается моих собственных… что ж, тоже не поручусь, что все в них правда. И когда же ты решил, тоблакай, что тебе не нравится убивать?

– Пожалуй, только что, – немного подумав, ответил Рэнт. – Никогда раньше не убивал.

Мужчина немного помолчал, затем хмыкнул:

– Я Гоур, повелитель черных джеков. Держу путь к тоблакаям, у меня есть к ним одно предложение. А ты кто будешь?

– Я Рэнт. – Немного поколебавшись, он добавил: – Незаконнорожденный сын Карсы Орлонга. Я иду к теблорам – которые, полагаю, и есть твои тоблакаи, поскольку ты назвал меня самого точно так же.

– Тоже с предложением?

– Нет. Скорее, ищу общества себе подобных.

– Давай не будем убивать друг друга, Рэнт. Лучше поспать, это намного приятнее.

Рэнт опустился на землю несколько тяжелее, чем рассчитывал.

– Вижу, ты еще совсем мальчишка, – словно бы издалека донесся до него голос Гоура. – Горе врагам, когда ты повзрослеешь.

Возможно, он рассмеялся, но к тому времени вокруг Рэнта уже сомкнулась тьма, унося его в небытие.

Когда-то Дамиск был солдатом, и это ему не особо нравилось. Потом он был следопытом у работорговцев, что тоже дурно пахло. Еще какое-то время он служил проводником для дюжины с небольшим сектантов, поклонявшихся телу под камнем, и в итоге едва не погиб. В конце концов Дамиск понял, что нужно иметь определенный склад личности, чтобы с радостью выполнять чужие приказы. Впрочем, такие люди не были редкостью, – собственно, они составляли большинство.

Ну и разумеется, находились те, кому нравилось отдавать приказы; эти, как правило, были опасными идиотами. Они зачастую руководствовались сомнительными соображениями, в основном тщеславием и жаждой власти, и ценили себя лишь тогда, когда им удавалось поставить ногу на чей-то затылок. Собственно, Дамиск не мог припомнить вождя, которого ему бы не хотелось убить или, по крайней мере, стереть в порошок.

Вне всякого сомнения, ему просто не везло. Где-то существовали и хорошие вожди, видевшие свою цель в служении народу, а порой даже воспринимавшие ответственность, которую налагала на них власть, как тяжкое бремя. За кем-нибудь из таких Дамиск вполне мог бы пойти – нет, не сейчас, а лет десять или двадцать тому назад. Теперь он, пожалуй, был уже слишком стар, и его терпение изрядно поизносилось.

Дамиск был одиноким охотником, и одиночество стало его последним прибежищем, возможностью по-доброму взглянуть на мир, вместо того чтобы проклинать его каждое мгновение. Но все имеет свою цену.

Вот уже два дня и три ночи семдхи гнали Дамиска на север, за волнообразные каменные равнины, все еще носившие на себе шрамы ото льдов, до самого края болот. Пока что охотник убил с полдюжины воинов, и дважды ему казалось, что он оторвался от преследователей, но всякий раз оказывалось, что по его следу уже шла новая команда загонщиков.

Чуть левее от него высились первые вершины горной гряды, тянувшейся на запад до самого океана, но даже до них были дни пути. Впереди лежал тот же болотистый лабиринт, который Дамиск огибал полтора дня, – заполненные черной водой карстовые воронки, рощицы деревьев высотой по колено вдоль похожих на ленты гребней, топкие заросли болотной травы. Высокие островки ила в окружении камышей, а посреди каждого холмика – старый окаменевший пень. В воздухе роились комары и кусачие мошки, среди которых носились кормившиеся на лету ласточки.

Позади на юге остались валуны, впадины и складки в камне, дававшие Дамиску некоторое укрытие, но последние тысячу с чем-то шагов он двигался по открытой местности, каменистой равнине, плавно уходившей под уклон к краю болот.

И на этой равнине появились пятеро его преследователей.

Забравшись в болото, он оказался бы по пояс в ледяном иле, не успев сделать и четырех шагов. Семдхи могли спокойно нашпиговать его стрелами, будто загнанного в трясину лося.

У Дамиска осталось в колчане семь стрел, все с легкими наконечниками, для охоты на летающую дичь. Большая часть его тяжелых стрел теперь торчала из оставшихся позади трупов: преследователи не отставали, не давая ему забрать хотя бы одну. Наложив стрелу на тетиву, он медленно двинулся на запад, огибая край болота.

Быстро идти Дамиск не мог. Он выбился из сил, движимый лишь упрямой решимостью и нежеланием облегчать охотникам задачу. К тому же за болотами находилось нечто интересное: признаться, загадка сия давно уже не давала ему покоя. Северный горизонт плыл и мерцал, отбрасывая местами ослепительные искры, но искр этих было намного меньше, чем если бы там лежал чистый лед. Весь горизонт на севере должен был походить на сплошную линию пламени, окрашенного солнечными лучами. Однако этого не наблюдалось.

Пока преследователи расходились в разные стороны, подбираясь все ближе, Дамиск то и дело бросал взгляд на далекий север. Он мог поклясться, что золотистые искры движутся.

Внезапно его внимание привлекло нечто прямо впереди – невысокая груда наклонных каменных плит, возвышавшаяся над широкой впадиной, будто некий разбитый монумент. Сооружение, до которого еще оставалось две или три сотни шагов, казалось размером с цитадель, каждая продолговатая каменная плита была длиной в три с лишним человеческих роста. Они уходили к небу, в беспорядке привалившись друг к другу, будто некий яростный удар из глубины взорвал саму каменную поверхность. Конструкция не выглядела естественной, но и на преднамеренно кем-то построенную тоже не походила. Кто же это соорудил? Не важно. Вполне приемлемое место для обороны, особенно если он успеет залезть внутрь и использовать наклонные плиты как укрытие.

Семдхи явно тоже это сообразили и ускорили шаг. У двоих были луки, остальные трое держали наготове копья. Им даже не требовалось добираться до каменной груды. Если не терять бдительности, сказал себе Дамиск, то на расстоянии в семьдесят шагов можно увернуться от стрел, а на расстоянии в сорок шагов – от копий. Но на сорока шагах к копьям присоединятся стрелы, которые наверняка его поразят. Чувствуя, как глаза заливает пот, он побежал вперед на негнущихся ногах, пытаясь оценить расстояние.

И понял, что не успеет.

Взяв на изготовку лук, Дамиск дождался мгновения, когда никто из семдхов не смотрел в его сторону, и выпустил стрелу высоко по дуге.

Когда стрела вонзилась в землю меньше чем в двух шагах от шедшей впереди женщины, все преследователи вдруг разбежались в разные стороны, и Дамиск услышал их тревожные крики. У стрел для охоты на птиц имелось лишь легкое оперение, рассчитанное на то, чтобы они не застряли в зарослях, и потому эти стрелы трудно было увидеть, особенно на фоне голубого неба. Увы, он все же промахнулся, вряд ли хоть как-то расстроив планы врагов.

Он приготовил еще одну стрелу, но, похоже, повторять попытку не стоило, поскольку семдхи теперь были настороже.

К удивлению Дамиска, преследователи вдруг замедлили шаг и теперь что-то кричали ему, размахивая оружием. Он не знал их языка, и вряд ли они могли понять его самого. Шедшая впереди женщина достала нож и начала водить им поперек шеи, как бы намекая на то, что перережет охотнику глотку.

Дамиск перевел взгляд с семдхов на каменную груду, до которой оставалось не более тридцати шагов. Теперь она странным образом еще больше походила на разрушенную цитадель, хотя кирпичной кладки видно не было. Зато он разглядел новую подробность – с наклонных камней свешивалось множество шкур с почерневшими пятнами крови. Он увидел целые полчища мух, круживших вокруг непонятного сооружения. Между двумя массивными накренившимися плитами виднелось нечто вроде входа в пещеру.

А ведь это не звериные шкуры, а кожа, содранная с семдхов. Дамиск ясно различал человеческие очертания: руки и ноги, включая ладони и подошвы – даже пальцы. С боков пещеры свисали скальпы с бледными бесцветными волосами, покачиваясь от легкого ветерка, исходившего из ее отверстия, а на потрескавшемся валуне вокруг странного сооружения валялись среди каменных обломков тысячи расколотых костей.

Дамиск вновь оглянулся на семдхов. Теперь он понял, в чем смысл жестов той женщины. Она обещала ему быструю милосердную смерть, как подобало достойному врагу. Все пятеро преследователей остановились в полусотне шагов, но никто не направлял на него оружие.

Среди нарастающей вони гниющей плоти Дамиск различил запах волка.

Джеки.

– Вот так влип, – пробормотал он. – Мне в любом случае не спастись.

И все же в глубине души ему хотелось бросить вызов этим клятым семдхам. Ишь, решили проявить милосердие, предлагают ему быструю смерть. А потом кто-нибудь из них наверняка подвесит к поясу его скальп. Одна лишь мысль об этом вызывала у старого охотника омерзение.

«Не дождутся, пусть уж лучше этот трофей достанется джекам. Пускай моя шкура украсит их валуны».

Дамиск сделал в сторону семдхов непристойный жест, а затем повернулся и направился к каменной груде.

Жужжание мух у входа в пещеру почти оглушило Дамиска. Ведущая внутрь тропинка исчезала в непроницаемой тьме, камень был стерт бесчисленным множеством ног… или лап. Он помедлил, пытаясь понять, сколько потребовалось столетий, чтобы проложить в камне столь гладкие, отполированные по краям выбоины. Издали казалось, будто плиты – часть самого скального основания, разбитого и вздыбившегося, но на деле это было вовсе не так. Плиты были не из местного кварцита – черного с молочно-белыми прожилками, но гладкие и тускло-зеленые: возможно, из сплошного серпентина или даже нефрита.