Читать книгу ОНО - Стивен Кинг - Страница 25

Если бы вечером 28 мая 1985 года вы захотели разыскать человека, которого журнал «Тайм» назвал «быть может, самым многообещающим молодым архитектором Америки» (см. «Тайм» от 15 октября 1984 года), вам бы пришлось поехать на запад от Омахи по шоссе 80, пролегающему вдоль границы двух штатов, затем немного проехать по шоссе 81, пересечь деловой центр Сведхолма и свернуть на шоссе 92 у кафе-закусочной с вывеской «Жареные цыплята – наша специальность», за городом повернуть направо, на шоссе 63, которое, точно стрела, идет через небольшой, почти обезлюдевший городок в Хэмингфорд. По сравнению с Хэмингфордом деловой центр Сведхолма выглядит почти как Нью-Йорк-Сити. В Хэмингфорде деловая часть состоит всего из восьми зданий, пять – на одной стороне и три – на другой. Среди них парикмахерская с пожелтевшей за пятнадцать лет вывеской, сделанной от руки: «Хипов не обслуживаем. Пусть стригутся и бреются в другом месте», заштатный дешевый кинотеатр, отделение банка Небраски, бензоколонка, аптека и магазин «Скобяные изделия для фермеров» – единственное торговое дело, еще не захиревшее в городке.

В конце главной улицы, несколько в стороне от других строений, на краю большого пустыря, одиноко стояла придорожная закусочная «Красное колесо». Если бы после долгих странствий вы добрались до этого вожделенного места, то увидели бы утопающую в грязи, изборожденную рытвинами автостоянку, где стоит старенький «кадиллак» с двойными антеннами. На ветровом стекле «кадиллака» – наклейка с незатейливой, но не лишенной тщеславия надписью: «Тачка Бена». Вы входите в «Красное колесо» и там у бара, наконец, видите «самого многообещающего молодого архитектора» – долговязого, загорелого, в рубашке из «шамбре», в выцветших джинсах и потертых походных ботинках. Уголки глаз архитектора в легких морщинках, но нигде больше морщин нет. Архитектор выглядит лет на десять моложе своего возраста, а ему уже тридцать восемь.

– Здравствуйте, мистер Хэнском, – сказал Рики Ли. Когда Бен сел на высокий стул, Рики Ли постелил салфетку. В голосе его прозвучало некоторое удивление, он и в самом деле никак не ожидал Бена Хэнскома. Он регулярно появлялся по пятницам, выпивал за вечер две кружки пива, а также в субботу, когда заказывал четыре-пять кружек и неизменно справлялся у Рики Ли о здоровье его трех сыновей, напоследок оставлял под глиняной кружкой чаевые – всякий раз пять долларов. Что же касается профессиональных разговоров и личного обаяния, Хэнском был далеко не самым приятным гостем в «Красном колесе». Десять долларов в неделю (и пятьдесят под Рождество) в течение пяти лет – все это, конечно, было неплохо, но компания, где работал Хэнском, стоила куда больше. Хорошая работа в хорошей фирме всегда редкость, но в таком кабачке, где разговоры ничего не стоят, богатых клиентов можно пересчитать по пальцам.

Хотя Хэнском был родом из Новой Англии, а учился в колледже в Калифорнии, в нем было много техасской экстравагантности. Рики Ли уже привык к тому, что мистер Хэнском заходит по пятницам и субботам; более того, он рассчитывал, что тот непременно заглянет в «Красное колесо». Мистер Хэнском, возможно, строит очередной небоскреб в Нью-Йорке (на его счету уже три дома, о которых столько писали в газетах, новая художественная галерея в Редондо-бич, коммерческое здание в Солт-Лейк-Сити), но что бы он ни строил, каждую пятницу в промежутке от восьми до половины девятого вечера ворота автостоянки открывались и выходил Хэнском; можно подумать, он жил на окраине Хэмингфорда и решил заскочить в «Красное колесо», потому что вечером по телевизору не было ничего интересного. Между тем у него был собственный самолет «Лир» и своя взлетно-посадочная полоса, не говоря уж о ферме в Джанкинсе.

Два года Хэнском провел в Лондоне, сначала проектируя, а затем осуществляя надзор за строительством центра связи для Би-би-си. Это здание вызвало горячие дебаты в британской прессе. Газета «Гардиан» писала: «Быть может, это самое красивое здание, построенное в Лондоне за последние двадцать лет». А автор заметки в «Миррор» утверждал обратное: «Если не считать лица моей тещи, как-то вернувшейся из пивной в невменяемом состоянии, ничего безобразнее этого здания я не видел». Когда мистер Хэнском принялся за эту работу, Рики Ли подумал: «Ну вот, теперь он забудет про нас. Дай Бог, может быть, когда-нибудь еще встретимся». И действительно, в следующую пятницу, после того как Бен Хэнском улетел в Англию, в баре он не появился, хотя с восьми до половины девятого Рики Ли то и дело поглядывал на дверь. «Может, когда-нибудь заглянет», – подумал он. Это «когда-нибудь» наступило очень скоро, уже на следующий вечер. В половине девятого дверь бара открылась и как ни в чем не бывало вошел Бен Хэнском, в тенниске, линялых джинсах, в старых походных ботинках, точно он приехал с окраины Хэмингфорда. И когда Рики Ли радостно воскликнул: «Здравствуйте, мистер Хэнском. Вот не думал! Какими судьбами?» – мистер Хэнском посмотрел на него с некоторым удивлением, будто не было ничего необычного в том, что он из Лондона вдруг перенесся в Хэмингфорд.

И это был далеко не единственный случай. В течение двух лет, активно сотрудничая с Би-би-си, он неизменно появлялся в баре по субботам. Как он рассказал восхищенному Рики Ли, в субботу в одиннадцать утра он вылетал из Лондона на «Конкорде» и приземлялся в нью-йоркском аэропорту «Кеннеди» в 10.15 опять же утра, то есть за сорок пять минут до того, как вылетел из Лондона. Так получалось из-за разности временных поясов.

– Вот это я понимаю! Воистину путешествие во времени, – поразившись, заметил Рики Ли.

В аэропорту «Кеннеди» Хэнскома ожидал лимузин, на котором он добирался до нью-джерсийского аэропорта «Тетерборо» – путешествие, которое субботним утром обычно занимало не больше часа. Еще не было и полудня, а он без всяких помех уже сидел в кабине своего «Лира» и в 14.30 приземлялся в Джанкинсе. «Если двигаться в западном направлении очень быстро, – рассказывал Хэнском Рики Ли, – кажется, будто день длится вечно». Приезжая домой, Хэнском обыкновенно спал с дороги часа два, затем час беседовал со своим старшим работником на ферме, а затем с секретаршей. Поужинав, он неизменно заглядывал в «Красное колесо» часа на полтора. Он приходил один, неизменно садился у стойки и всегда уходил без спутниц, как и появлялся, хотя в этой части Небраски было множество женщин, которые почли бы за счастье даже снимать с него носки. Вернувшись на ферму, он шесть часов спал, а затем все его передвижения повторялись, но уже в обратном направлении. Клиентов Рики это очень впечатляло. «Может быть, этот Бен Хэнском гомосексуалист», – предположила как-то одна из посетительниц «Красного колеса». Рики посмотрел на нее и обратил внимание на тщательно уложенные волосы, великолепный костюм, несомненно, от модного модельера, бриллиантовые клипсы в ушах и весьма характерный взгляд; он догадался, что эта дама с Севера, возможно, из Нью-Йорка, сюда приехала ненадолго посетить каких-нибудь родственников или, может, старую школьную подругу, очень торопится и хочет, чтобы ее поскорее обслужили. «Нет, – ответил он, – мистер Хэнском не голубой». Дама достала из сумочки пачку сигарет «Дорал» и держала сигарету во рту, сомкнув ярко накрашенные губы. Рики Ли поднес ей зажигалку. «Откуда вы знаете?» – спросила она, слегка улыбнувшись. «Просто знаю», – ответил он. И он действительно не лукавил. Он хотел было сказать, что мистер Хэнском одинокий человек; более одинокого он, Рики Ли, не встречал, но не стал говорить это даме из Нью-Йорка, которая смотрела на него, как на какую-то забавную особь.

Сегодня мистер Хэнском выглядел несколько бледным и раздраженным.

– Здравствуйте, Рики Ли, – сказал он, садясь за стойку, и тотчас замолчал – принялся сосредоточенно рассматривать свои руки.

Рики Ли знал, что Хэнскому предстоит провести ближайшие полгода в Колорадо-Спрингс, где он возглавит строительство Культурного Центра горного штата – большого комплекса из шести зданий, которые предполагается высечь из камня в крутой горе. «Когда этот комплекс построят, люди будут говорить: можно подумать, какой-то великан разбросал свои игрушечные гигантские кубики по огромному лестничному маршу, – рассказывал Бен Хэнском. – Но я думаю, у нас получится. Никогда еще я не брался за такой большой проект. Строить подобные здания чертовски опасно, но я уверен, дело у нас пойдет».

Рики Ли предположил, что мистер Хэнском, возможно, побаивается браться за такое дело, точно актер, испытывающий страх перед сценой. Ничего удивительного в этом нет и ничего предосудительного тоже. Когда у тебя известность и слава, когда ты у всех на виду, есть чего опасаться. А может быть, он заболел, подцепил какую-нибудь инфекцию. В Хэмингфорде как раз была эпидемия гриппа.

Рики Ли достал кружку из бара и потянулся к крану, чтобы налить пива.

– Не надо, Рики Ли, – сказал Хэнском.

Рики Ли в удивлении обернулся, а когда Хэнском оторвал взгляд от своих рук, бармен не на шутку испугался. Судя по виду мистера Хэнскома, его мучил не страх перед ответственным делом и не вирусная болезнь, – нет. У него был такой вид, словно ему только что нанесли страшный удар, а он все пытается понять и никак не поймет, кто нанес ему этот удар.

«Кто-то, видно, у него умер. Он ведь не женат, но у каждого человека есть близкие. Кто-то из них умер. Вот в чем дело».

В этот момент опустили монету в проигрыватель-автомат, послышался голос Барбары Менделл. Она пела о пьянице и одинокой женщине.

– У вас все в порядке, мистер Хэнском?

Бен Хэнском вскинул глаза – они, казалось, постарели лет на десять, а то и на двадцать. Рики Ли с изумлением заметил, что у мистера Хэнскома уже седина в волосах. Раньше он ее не замечал.

Хэнском улыбнулся. Улыбка получилась отвратительной, страшной. Улыбка трупа.

– Нет, Рики Ли. Сегодня, кажется, у меня не все в порядке.

Рики Ли поставил кружку и подошел к Хэнскому. Бар был почти пустой, как бывает по понедельникам в разгар футбольного сезона. Меньше двадцати человек. У двери в кухню сидела Энни и играла в карты с поваром.

– Плохие вести, мистер Хэнском?

– Да, плохие. Из дома. – И Бен посмотрел на Рики Ли, вернее, посмотрел сквозь него.

– Сочувствую, мистер Хэнском.

– Спасибо, Рики Ли.

Он замолчал, и Рики Ли хотел было спросить, не может ли он чем-нибудь помочь, как вдруг Хэнском спросил:

– Какое у вас виски?

– В этой дыре мы подаем «Четыре розы», но для вас найдется и «Дикая индейка».

– Очень мило с вашей стороны, – осклабился Хэнском. – Вы все-таки налейте мне «Дикой индейки» в эту кружку. И знаете что, пожалуйста, до краев.

– До краев?! – искренне удивленный, переспросил Рики Ли. – О Боже! Да мне потом придется выволакивать вас отсюда, а то, не дай Бог, и «скорую» вызывать.

– Сегодня нет, – ответил Хэнском. – Не думаю.

Рики Ли пристально посмотрел в глаза мистеру Хэнскому, надеясь, что тот, возможно, шутит, но не прошло и секунды, как он убедился, что мистер Хэнском и не думал шутить. Итак, он снова извлек из бара пивную кружку, достал с нижней полки бутылку «Дикой индейки». Когда он стал наливать виски, горло бутылки застучало о кружку. Рики Ли неожиданно для себя завороженно смотрел, как льется виски. Он подумал: мистер Хэнском и впрямь похож на техасца, никогда еще в жизни он, Рики Ли, не наливал да и вряд ли когда нальет такую чудовищную порцию виски.

«Вызови «скорую», осел. Он ухлопает эту кружку, а мне потом звонить в Сведхолм, в контору «Паркер и Уотерс», чтобы его увезли на вскрытие».

Тем не менее Рики Ли поставил перед Хэнскомом кружку, наполненную до краев виски. Отец Рики когда-то поучал сына: «Если клиент не в своем уме, но с деньгами, принеси ему и подай все, что он требует, будь то моча или яд». Рики Ли не знал, хороший или плохой это совет, но он знал, что если у тебя бар и ты этим зарабатываешь себе на хлеб, не так-то легко попасться на крючок совести.

Хэнском в сомнении взглянул на лошадиную дозу спиртного, затем спросил:

– Сколько я должен вам за это виски?

Рики Ли медленно покачал головой, не отрывая взгляда от кружки; ему не хотелось смотреть в эти глубокие ясные глаза.

– Не надо, – проговорил он. – Это вам от меня.

Хэнском снова улыбнулся, на этот раз более естественно.

– Да? Ну ладно, Рики Ли. Сейчас я покажу вам кое-что. Меня научили этому в Перу, в 1978 году. Я тогда работал с одним парнем. Звали его Фрэнк Биллингс. Был я вроде его дублера, если так можно выразиться. Фрэнк Биллингс был самым лучшим архитектором в мире, можете мне поверить на слово. У него началась лихорадка и доктора вогнали ему в вену множество антибиотиков, и ни один не помог. Он сгорел за какие-то две недели – умер. Ну а то, что я хочу показать вам, я узнал от индейцев, работавших на строительстве. Там у них есть один горлодер – водка крутая, злая. Стакан хлопнешь – кажется, ничего пошла, все чин чином, а потом вдруг во рту как начнет полыхать, горло дерет сил нет. Но индейцы пьют эту водку запросто, как кока-колу. И знаете, я редко видел, чтобы кто-нибудь из них напивался. А уж о похмелье и говорить нечего – ни разу не видел. Но я сам этим делом не увлекался – даже не пробовал. Но сегодня все-таки попробую. Принесите мне вон те дольки лимона.

Рики Ли принес ему четыре лимонные дольки, аккуратно положил их на чистую салфетку рядом с кружкой виски. Хэнском взял одну дольку, запрокинул голову, словно намеревался закапать себе глазные капли, и начал выдавливать сок в правую ноздрю.

– О Господи! – в ужасе вскричал Рики Ли.

У Хэнскома задвигались желваки. Лицо покраснело. Рики Ли заметил, что по лицу Хэнскома к ушам стекают слезы. Тем временем заиграла другая музыка, на сей раз «Спиннерс». Они пели о клерке, канцелярской душе. «Господи, надолго ли меня хватит», – пели «Спиннерс».

Хэнском, не глядя, нашарил еще один ломтик и выжал лимонный сок в другую ноздрю.

– Вы так себя совсем доконаете, – прошептал Рики Ли.

Хэнском бросил выжатые дольки лимона на стойку. Глаза его налились кровью, дыхание вырывалось со свистом. Из ноздрей сочился прозрачный лимонный сок, растекаясь к уголкам рта. Хэнском нашарил кружку, поднял ее и выпил треть. Застыв на месте, Рики Ли наблюдал, как у Хэнскома на шее пульсирует кадык.

Хэнском отставил в сторону кружку, дважды согнулся всем телом, затем кивнул головой, перевел взгляд на Рики Ли и слегка улыбнулся. В его глазах уже не было красноты.

– Сработал в точности, как мне говорили. Закапаешь и одна забота – нос, а в горло идет как по маслу, даже не чувствуешь.

– Вы с ума сошли, мистер Хэнском, – сказал Рики Ли.

– Как по маслу, блин буду, – сказал мистер Хэнском. – Помните, как мы говорили, Рики Ли? Когда были мальчишками. Я вам не рассказывал, что когда-то был очень толстый.

– Нет, сэр, никогда не рассказывали, – шепотом отозвался Рики Ли. Теперь он не сомневался, что мистер Хэнском получил какое-то страшное известие, настолько страшное, что у него повредился рассудок, во всяком случае, временно помутился.

– Я был ужасный тюфяк, жиртрест. Никогда не играл ни в бейсбол, ни в баскетбол. В салки начнем играть, так всегда первым салят меня – куда с таким весом убежишь? Да, я был самый настоящий тюфяк. Большие ребята у нас в городке меня изводили, преследовали. Был там такой тип, звали его Реджинальд Хаггинс, правда, все его звали Белч-отрыжка. Еще его дружок Виктор Крис. Их было несколько. Но заводилой у них был Генри Бауэрс. Сволочной, насквозь гнилой, самодовольный малый. Редкостная гадина, я таких больше не встречал. Изводили, преследовали не только меня, но моя беда была в том, что я не мог убежать, как другие.

Хэнском расстегнул рубашку и распахнул ее. Наклонившись вперед, Рики Ли увидел странный кривой шрам на животе у Хэнскома, прямо над пупком. Старый, побелевший, морщинистый шрам. Кто-то вывел на животе у мистера Хэнскома букву «H», вероятно, когда мистер Хэнском был еще мальчишкой.

– Это Генри Бауэрса рук дело. Сколько воды утекло с тех пор. Хорошо еще, что он не вырезал на мне свое чертово имя.

– Мистер Хэнском…

Хэнском взял еще две лимонные дольки, одновременно в каждую руку, запрокинул голову и залил себе в нос соку точно капли от насморка.

Он содрогнулся всем телом, отложил выжатые дольки и сделал два больших глотка из кружки. Вновь содрогнулся, отпил еще и, закрыв глаза, схватился за обитый кожей край стойки. На мгновение он держался за нее, как матрос, вцепившийся в леер во время шторма. Затем открыл глаза и улыбнулся Рики Ли.

– Я мог бы так за ночь высосать всю бутылку.

– Мистер Хэнском, зря вы это затеяли, – нервно проговорил Рики Ли.

К буфетной стойке с подносом в руках подошла Энни и попросила пару бутылок «Миллерс». Рики Ли достал их и передал официантке. Он вдруг почувствовал, что ноги у него стали как резиновые.

– Мистеру Хэнскому плохо? – спросила Энни у Рики Ли. Взгляд ее был устремлен куда-то мимо, и Рики Ли повернулся, чтобы взглянуть, куда она смотрит. Мистер Хэнском, перегнувшись через стойку бара, аккуратно извлекал из банки с закусками лимонные ломтики.

– Не знаю, похоже на то, – отозвался Рики Ли.

– Так чего ты штаны протираешь, сидишь тут. Сделай что-нибудь. – Как и большинство женщин, Энни была неравнодушна к Бену Хэнскому.

– Не знаю. Мне папаша всегда говорил: если клиент в здравом уме…

– У козла мозгов и то больше, чем у твоего папаши, – сказала Энни. – При чем тут твой отец? Ты должен прекратить это, Рики Ли. Он ведь так напьется и окочурится.

Получив нагоняй, Рики Ли вернулся к тому месту, где сидел Хэнском.

– Мистер Хэнском, думаю, вам действительно надо бы это самое…

Хэнском запрокинул голову, выжал лимон, на этот раз порывисто втягивая ноздрями сок, как будто нюхал кокаин. Затем глотнул виски, словно это была простая вода, и важно посмотрел на Рики Ли.

– Вот это да! Я видел всю эту кодлу. Они танцевали на коврике у меня в гостиной, – со смехом проговорил он. В кружке оставалось виски, наверное, глотка на два.

– Довольно! – сказал Рики Ли и потянулся к кружке.

Хэнском осторожно отодвинул ее в сторону.

– Ну и наворотили они там. Такой погром учинили!

– Мистер Хэнском, пожалуйста.

– А у меня есть кое-что для ваших сынишек, Рики Ли. Чуть было не забыл.

Хэнском запустил руку в карман своей выцветшей хлопчатобумажной рубашки и стал выуживать что-то пальцами. Рики Ли услыхал приглушенное позвякивание.

– Отец умер, когда мне было четыре года, – сказал Хэнском. В его голосе не было пьяных ноток – слова он выговаривал довольно четко. – Оставил нам кучу долгов и еще вот это. Я хочу, чтобы они перешли к вашим детям, Рики Ли.

С этими словами Хэнском положил на стойку три больших серебряных доллара; они приятно отсвечивали в мягком полумраке бара. У Рики Ли захватило дыхание.

– Мистер Хэнском, вы очень любезны… но я не могу…

– Их было четыре, но один я подарил Биллу Заике и другим нашим ребятам. Билл Денбро – таково его настоящее имя. Но мы называли его просто Биллом Заикой… точно так же, как тогда говорили: «Спорим, блин буду». Он был одним из лучших моих друзей. А их у меня водилось немало, даже у такого тюфяка, каким я был в ту пору. Билл Заика теперь писатель…

Рики Ли почти не слушал его. Он завороженно смотрел на большие серебряные монеты. 1921, 1923, 1924 годов. Одному Богу известно, сколько они теперь стоят, даже если оценивать на вес чистого серебра.

– Нет, нет, я не могу, – снова пролепетал он.

– Но я настаиваю. – Хэнском поднял кружку и осушил ее до дна. Казалось, он должен был уже отрубиться, но он не сводил взгляда с лица Рики Ли. Слезящиеся глаза Бена налились кровью, однако Рики Ли поклялся бы на ста Библиях, что это были глаза трезвого человека.

– Вы меня немного пугаете, мистер Хэнском, – произнес он.

Два года назад Грэм Арнольд, знаменитый кутила местного масштаба, ввалился в «Красное колесо» со свертком четвертаков и двадцатидолларовой купюрой, засунутой за ленту шляпы. Он вручил сверток с монетами Энни и велел опускать их в проигрыватель-автомат сразу по четыре штуки. Затем положил на стойку двадцать долларов и приказал Рики Ли угостить всех присутствующих. Когда-то давным-давно этот кутила Арнольд был баскетбольной звездой. Он играл за «Хэмингфорд Рэмс», и благодаря ему они заняли первое место (очевидно, в первый и последний раз) в чемпионате школьных команд. Это было в 1961 году. Казалось бы, перед молодым человеком открыты все двери, а будущее усыпано розами. Но, поступив в университет, он завалил экзамены уже в первом семестре из-за бесконечных попоек и гулянок с наркотиками и вином. Грэм промотал все деньги, подаренные ему родителями на окончание семестра, и устроился на работу старшим продавцом в местном филиале фирмы «Дон Диер», принадлежавшем его папочке. Прошло пять лет. Отец Грэма не мог набраться мужества, чтобы уволить свое чадо, и под конец вынужден был продать филиал, оставить дела и уехать в Аризону, подавленный и состарившийся раньше времени из-за поистине необъяснимой и, видимо, необратимой деградации сына. Пока филиал принадлежал его отцу, Грэм еще предпринимал попытки завязать со спиртным, однако с отъездом отца страсть к выпивке поглотила его совершенно. Он бывал мелочен, скуп, но в тот памятный вечер, когда явился в «Красное колесо» со свертком четвертаков и стал угощать всех виски и пивом, Грэм был сама любезность и обаяние. Все благодарили его от души, а Энни постоянно заводила Моу Бэнди. «Он сидел у стойки бара, как раз на том же стуле, на котором сейчас сидит мистер Хэнском», – с нарастающей тревогой отметил про себя Рики Ли. Арнольд выпил тогда три или четыре рюмки пшеничного виски, подпевал проигрывателю, никого не обидел, а когда Рики Ли стал закрывать свое заведение, Грэм отправился восвояси и повесился на ремне в туалете у себя дома на втором этаже. Взгляд Бена Хэнскома чем-то напоминал взгляд Грэма Арнольда.

– Напугал вас немного? – спросил Хэнском, не отрывая глаз от лица Рики Ли. Он проворно оттолкнул кружку и сложил на груди руки, возвышаясь над тремя серебряными долларами. – Но ваш испуг не сравнишь с моим. Не дай Бог вам когда-нибудь так испугаться, как это случилось со мной.

– А в чем, собственно, дело? – полюбопытствовал Рики Ли. – Может быть… – Он облизнул губы. – Может, я могу вам чем-нибудь помочь?

– В чем дело? – усмехнувшись, переспросил Хэнском. – Да, собственно, ничего особенного. Сегодня вечером мне позвонил старый приятель Майк Хэнлон. Я уж забыл про него, понимаете, Рики Ли, и его звонок меня не очень встревожил. В конце концов я был тогда еще совсем юным, а детям свойственно забывать все плохое. Что? Не так? Конечно. Что меня испугало, так это другое. Я был уже на полпути к вашему заведению и вдруг осознал: я забыл не Майка Хэнлона – я забыл все, что связано с детством.

Рики Ли посмотрел на него в недоумении. Он не представлял себе, о чем толкует мистер Хэнском, но то, что он сильно напуган, не вызывало сомнений. Это было страшно и непонятно, но тем не менее факт оставался фактом.

– Я забыл все! Начисто! – воскликнул Хэнском, слегка стукнув костяшками пальцев по стойке бара. – Вы когда-нибудь слышали, Рики Ли, о полной потере памяти? И при этом вы не догадываетесь, что и у вас все стерлось в памяти? Слышали, а?

Рики Ли покачал головой.

– Я тоже не слышал, – продолжал Хэнском. – Но вот еду сюда на своем «кадиллаке», и тут меня точно молнией ударило. Я вспомнил Майка Хэнлона, и вовсе не потому, что он позвонил мне. Я вспомнил Дерри, не только потому, что Майк звонил оттуда.

– Из Дерри?

– Но это все. Ничего другого я так и не вспомнил. Меня поразило, что я даже не вспоминал свое детство… не вспоминал, не знаю даже с каких пор. И тут вдруг нахлынули воспоминания. Например, вспомнил, что мы сделали с четвертым долларом.

– А что вы с ним сделали, мистер Хэнском?

Мистер Хэнском посмотрел на часы и вдруг поднялся со стула. Его слегка покачивало, но только самую малость. Иных признаков опьянения не было.

– Нельзя так транжирить время, – произнес он. – Сегодня ночью я улетаю.

Рики Ли встревоженно посмотрел на него, а Хэнском рассмеялся.

– Лететь – это ведь необязательно вести самолет. На сей раз поведу не я. Самолет Объединенной авиатранспортной компании.

– О! – проговорил Рики Ли. Ему показалось, что у него на лице изобразилось удивление, хотя на самом деле Рики было все равно. – А куда вы летите?

Рубашка Хэнскома по-прежнему была нараспашку. Он задумчиво посмотрел на морщинистые белые линии старого шрама, а затем стал застегиваться.

– Я вам, кажется, уже говорил, Рики Ли. Домой я лечу. В родные края. Передайте эти монеты вашим детям.

Хэнском направился к двери. Что-то в его походке, даже в том, как он на ходу подтянул брюки, повергло Рики Ли в ужас. Сходство с покойным и ныне всеми забытым Грэмом Арнольдом вдруг стало разительным; казалось, будто явился призрак Арнольда.

– Мистер Хэнском! – в тревоге вскрикнул Рики Ли.

Хэнском повернулся к нему. Рики Ли торопливо попятился, задел бар с бутылками, и те задребезжали. Он попятился не случайно. Внезапно он пришел к убеждению, что Бен Хэнском мертв. Да, в эту минуту мистер Хэнском лежал где-то мертвый в канаве, на чердаке, а может быть, в туалете, с ремнем на шее, и носки его четырехсотдолларовых ковбойских ботинок болтались в паре дюймов от пола, а это существо, что стояло около проигрывателя-автомата и смотрело в упор на него, Рики Ли, это существо – призрак. На мгновение, лишь на одно мгновение, но и его было достаточно, чтобы сердце у Рики Ли покрылось корочкой льда, – ему почудилось, что он видит столы и стулья сквозь это существо.

– Что такое, Рики Ли?

– Не… не… ничего. Так, ничего.

Бен Хэнском в упор посмотрел на Рики Ли, под глазами у него виднелись темно-лиловые круги. Щеки горели от алкоголя, нос сделался багровым, похоже, он был воспален.

– Ничего, – снова прошептал Рики Ли, не в силах оторвать глаз от этого лица, лица человека, погрязшего во всех грехах, мертвеца, который теперь, вероятно, стоит у смрадных ворот ада.

– Я был толстый тюфяк, жили мы бедно, – произнес Хэнском. – Теперь, кажется, вспоминаю. То ли одна девушка, то ли Билл Заика, эх, не помню, кто-то из них спас мне жизнь благодаря тому серебряному доллару. Меня безумно пугает то, что сегодня ночью я могу припомнить и многое другое. Но какое имеет значение: напуган я, не напуган. Рано или поздно это должно было произойти. Ничего никуда не исчезло, просто ждало своего часа и теперь растет у меня в голове, как огромный пузырь. Но я непременно вспомню, ведь всем, что я теперь приобрел, всем, что у меня сейчас есть, я обязан в какой-то степени тому, что мы тогда делали. А за все приобретения надо платить. Быть может, именно поэтому Бог делает нас вначале детьми. Он устроил так, чтоб вначале мы были ближе к земле. Ибо Он знает, что, усваивая простой урок, мы порой проходим через многие бездны и моря крови. За все надо платить. За что заплачено, то с тобой, твое собственное… И рано или поздно все наши беды возвращаются к нам.

– Вы вернетесь в конце недели или как? – насилу проговорил Рики Ли: у него онемели губы. Тревога нарастала, и этот вопрос оказался единственной соломинкой, за которую он мог ухватиться. – Вы ведь в конце недели вернетесь, как обычно?

– Не знаю, – ответил Хэнском и нехорошо улыбнулся. – Я ведь еду теперь гораздо дальше, чем в Лондон.

– Мистер Хэнском…

– А монеты эти отдайте вашим детям, – повторил Хэнском, после чего вышел из бара и растворился в ночи.

– Что тут у вас, черт возьми, происходит?! – спросила Энни, но Рики Ли и бровью не повел. Он открыл дверцу бара, подбежал к одному из окон и посмотрел на автостоянку. Рики Ли увидел, как вспыхнули фары «кадиллака» мистера Хэнскома, а затем услыхал рев мотора. Машина выехала с грязной автостоянки, подняв за собой длинный шлейф пыли. Задние огни превратились в едва заметные красные точки и скрылись из виду на шоссе 63, ночной ветер развеял пыль по сторонам.

– Он выпил лошадиную дозу, а ты позволил ему сесть в «кадиллак» и уехать. Он же разобьется, – сказала Энни.

– Да ладно, управится.

– Он же разобьется насмерть.

И хотя минут пять тому назад эта же самая мысль беспокоила Рики Ли, он, проводив взглядом машину, повернулся к Энни и покачал головой.

– Не думаю. Хотя сегодня у него был такой вид, что, может, будет и лучше, если он разобьется.

– Что он сказал тебе?

Рики Ли покачал головой. В голове у него все смешалось, и даже выручка потеряла для него всякий интерес.

– Какая разница, что сказал. Вряд ли мы когда-нибудь вновь увидим этого человека.