Читать книгу Злой гений Нью-Йорка - Стивен Ван Дайн, Стивен Ван Дайн - Страница 5

Суббота, 2 апреля, 2 часа пополудни

Маркхэм решительно уселся у большого стола посреди комнаты и распорядился:

– Надо вызвать прислугу, сержант.

Хэс выскочил в переднюю и отдал приказ одному из своих людей. Через несколько минут высокий хмурый человек как-то развинченно, точно на шарнирах, вошел и остановился на пороге в почтительном ожидании.

– Это дворецкий, сэр, – объяснил сержант. – Его фамилия Пайн.

Маркхэм внимательно рассмотрел мажордома. Ему было около шестидесяти лет; голова его отличалась неправильной формой, руки и ноги были велики и несуразны. Одежда была аккуратно выглажена, но сидела на нем мешковато, высокий крахмальный воротничок казался слишком широким. Глаза под седыми густыми бровями были бледно-водянистого цвета, рот выглядел на одутловатом нездоровом лице какой-то некрасивой щелью. Несмотря на полное отсутствие внешней привлекательности, слуга производил впечатление ловкого и смышленого человека.

– Вы дворецкий профессора Дилларда? – спросил Маркхэм. – Как давно вы служите в этом доме?

– Уже десять лет, сэр.

– Значит, вы поступили сразу после того, как профессор оставил кафедру в университете?

– Думаю, что так, сэр, – низким звучным голосом пробасил Пайн.

– Что вам известно о трагедии, разыгравшейся сегодня утром?

Хотя Маркхэм задал этот вопрос внезапно, надеясь, вероятно, чего-нибудь добиться таким приемом, Пайн выслушал следователя с завидным спокойствием.

– Ничего, сэр. Я и не подозревал о случившемся, пока меня не позвал профессор Диллард из библиотеки и не велел поискать мистера Сперлинга.

– Значит, ваш хозяин сообщил вам о трагедии?

– Он сказал: «Мистер Робин убит, найдите мистера Сперлинга». И больше ничего, сэр.

– Вы уверены, что он употребил слово «убит»? – вмешался Вэнс.

Сначала дворецкий замешкался, но быстро овладел собой и с хитрецой произнес:

– Да, уверен. «Убит» – именно так он выразился.

– А вы видели тело мистера Робина во время поисков? – продолжал Вэнс, рассматривая какой-то рисунок на стене.

Пайн опять ответил не сразу.

– Да, сэр. Я отворил дверь из подвала, чтобы осмотреть стрельбище, и заметил бедного господина…

– Вас это, конечно, поразило, – сухо заметил Вэнс. – Может, вы случайно прикоснулись к телу, или к стреле, или к луку?

Водянистые глаза Пайна на мгновение оживились.

– Нет, сэр, зачем бы я это сделал?

– И вправду, зачем? – тяжело вздохнул Вэнс. – Но вы видели лук?

Пайн покосился на сыщика, будто стараясь вызвать в памяти первое впечатление.

– Я не помню, сэр, – пробормотал он.

Вэнс, по-видимому, потерял к дворецкому всякий интерес, и тогда Маркхэм возобновил допрос.

– Я слышал, что мистер Друккер, ваш сосед, заходил утром около половины десятого. Вы его видели?

– Да, сэр. Он всегда приходит через подвальную дверь; мы столкнулись возле буфетной, и он поздоровался со мной.

– Он покинул дом тем же путем?

– Наверное, но я был наверху, когда он уходил. Он живет в особняке за нашим домом…

– Знаю. – Маркхэм поерзал на сиденье. – Вы впустили мистера Робина и мистера Сперлинга сегодня утром?

– Да, сэр, около десяти часов.

– Может, вы слышали что-нибудь из их разговора, когда они ожидали в гостиной мисс Белл?

– Нет, сэр. Большую часть утра я был занят на половине мистера Арнессона.

– Это на втором этаже в задней части дома, – посмотрел на Пайна Вэнс, – комната с балконом, так?

– Да, сэр, все верно.

– Чрезвычайно интересно. С этого балкона профессор Диллард впервые увидел тело мистера Робина. Как же вы не слышали, что профессор входит в комнату? Вы ведь говорили, что узнали о трагедии, когда профессор позвал вас из библиотеки и велел отыскать мистера Сперлинга.

Лицо дворецкого побелело; я заметил, что пальцы его нервно сжимаются и разжимаются.

– Я мог отлучиться на минуту из комнаты мистера Арнессона, – с усилием объяснил он. – Да, скорее всего так. Вспоминаю, сэр, что я ходил в чулан за бельем…

– Ну и дела, – впал в апатию Вэнс.

Маркхэм курил, сосредоточенно разглядывая середину стола.

– Кто-нибудь еще приходил сегодня в дом? – спросил он.

– Никто, сэр, – поспешно ответил Пайн.

– И вы не можете дать какого-либо объяснения тому, что случилось?

Пайн покачал головой, устремив взгляд в пространство.

– Нет, сэр. Мистер Робин был веселый, всеми любимый молодой человек. Он был не из тех, кто внушает мысли об убийстве; если вы понимаете, что я подразумеваю.

Вэнс с удивлением поднял глаза.

– Нет, я не вполне понимаю, что вы подразумеваете. А откуда вы знаете, что это убийство? Может, несчастный случай?

– Я вообще ничего не знаю, сэр, – поправился слуга. – Но я кое-что понимаю в стрельбе из лука и сразу увидел, что мистер Робин убит охотничьей стрелой.

– Вы наблюдательны, – заметил Вэнс, – и в искренности вам не откажешь.

Стало очевидно, что никаких сведений от этого человека не добиться, и Маркхэм отпустил его, приказав Хэсу вызвать кухарку. Когда та вошла, я тотчас заметил внешнее сходство между отцом и дочерью. Это была некрасивая женщина лет сорока, высокая, угловатая, с продолговатым лицом и крупными руками и ногами. После нескольких предварительных вопросов выяснилось, что она вдова, фамилия ее Бидл, и пять лет назад, после смерти мужа, она поступила к профессору Дилларду по рекомендации Пайна.

– В котором часу вы вышли сегодня из дома? – спросил ее Маркхэм.

– В половине одиннадцатого или чуть позже.

Она, видимо, чувствовала себя неловко, и в ее голосе звучали тревожные интонации.

– А когда вернулись?

– Около половины первого. Меня впустил вот этот человек, – она покосилась на Хэса, – и обошелся со мной, как с преступницей. Меня в чем-то подозревают?

Хэс улыбнулся.

– Время названо точно, мистер Маркхэм. Она обиделась, что я не пустил ее вниз.

Маркхэм неодобрительно покачал головой.

– Вы что-нибудь знаете о том, что произошло здесь утром? – продолжил он, внимательно разглядывая женщину.

– Что же я могу знать? Я ведь была на рынке.

– Видели ли вы мистера Робина или мистера Сперлинга?

– Минут за пять до моего ухода они прошли мимо кухни в комнату для упражнений в стрельбе.

– Слышали вы что-нибудь из их разговора?

– Я не подслушиваю за дверьми.

Маркхэм сердито поджал губы и собрался выпалить что-то резкое, но Вэнс опередил его:

– Следователь полагал, что, вероятно, дверь была приоткрыта, и вы могли случайно уловить что-нибудь из их разговора, несмотря на ваше похвальное желание не подслушивать.

– Да, дверь, вроде, была приоткрыта, но я ничего не слышала, – недружелюбным тоном ответила женщина.

– Значит, вы не знаете, находился ли еще кто-нибудь в клубной зале?

Бидл прищурилась и с недоверием поглядела на Вэнса.

– Может, и был кто-нибудь. Я как будто слышала голос мистера Друккера, – ядовито произнесла она, и на ее губах обозначилась кривая ухмылка. – Он заходил нынче рано утром к мистеру Арнессону.

– Точно? – удивился Вэнс. – Вы его видели?

– Я видела, как он пришел, но не заметила, когда он вышел. Он постоянно толчется в доме.

– Вот не подумал бы! Да, между прочим, через какую дверь вы отправились на рынок?

– Через парадную. С тех пор как мисс Белл сделала из подвала клубную залу, я всегда хожу через парадную дверь.

– Сегодня утром вы не входили в стрелковую комнату?

– Нет.

Вэнс выпрямился в кресле.

– Спасибо за помощь. Вы свободны. – Когда кухарка вышла, он встал и подошел к окну: – Мы тратим силы впустую, Маркхэм, – сказал он. – Мы ничего не добьемся ни от прислуги, ни от членов семейства. Надо пробить психологическую стену и лишь тогда бросаться на приступ. В здешнем семействе у каждого свои сокровенные переживания, и каждый боится, чтобы они не просочились наружу. Каждый говорит меньше, чем знает. Неприятно, но верно. Все, что мы узнали, не связано одно с другим, и если хронологически события не совпадают, следовательно, они произвольно искажены. Во всех этих россказнях я не нашел ни намека на внутреннюю связь.

– Может, и в самом деле связи нет, – ответил Маркхэм, – но мы никогда не найдем ее, если прекратим допросы.

– Ты слишком доверчив. – Вэнс подошел к столу. – Чем больше мы задаем вопросов, тем больше запутываемся. Даже показание профессора Дилларда не вполне правдиво. Он что-то скрывает. Арнессон своим вопросом коснулся самого живого места. Ловкий парень этот математик. Девушка тоже старается выпутать себя и свою компанию, чтобы и пятнышка на них не осталось. У Пайна явно что-то на уме, хитрит и изворачивается. На лице его маска, которая прикрывает разные мысли, но никакими вопросами до них не докопаешься. Какая-то фальшь и относительно его утренних занятий. Он говорил, что провел все утро в комнате Арнессона, но явно не знал, что профессор дышал свежим воздухом на балконе своего приемного сына. Как такое возможно? И эта его отлучка в чулан более чем подозрительна. Из показаний Бидл следует, что она не любит слишком общительного мистера Друккера и постаралась вмешать его в это дело. Она думает, что слышала его голос в злополучной комнате. Но кто поручится, так ли это? Все это мы и должны разузнать. Надо вежливо поговорить с самим мистером Друккером…

Послышались шаги на лестнице, и в дверях появился Арнессон.

– Ну, кто же убил Кок-Робина? – насмешливо спросил он.

Маркхэм встал с неприветливым видом и уже хотел выразить неудовольствие, но Арнессон поднял руку.

– Простите, одну минуту. Я пришел предложить свои услуги благородному делу правосудия, обывательского правосудия, потому что с философской точки зрения никакого правосудия, никакой справедливости не существует. – Он сел напротив Маркхэма и цинично усмехнулся. – Печальный факт неожиданной кончины мистера Робина взывает к моей научной натуре. Это интересная проблема, в ней чувствуется математический привкус: имеется ряд точных данных, и из них надо определить некоторые неизвестные величины. Я как раз тот гений, который способен решить эту задачу.

– А как вы будете ее решать, мистер Арнессон? – Маркхэм уважал ум и знания этого человека и чувствовал под его насмешливым легкомыслием серьезные намерения.

– Я пока не составил уравнения. – Арнессон вытащил из кармана старую трубку и вертел ее в руках. – Мне всегда хотелось поработать в сыскном деле – ненасытное любопытство физика, – и у меня давно уже создалась теория, что математика выгодно приложима к решению пошлых, мелочных вопросов жизни на этой ничтожной планете. В мире есть закон, и я не вижу достаточных причин утверждать, что сущность и положение преступника не могут быть открыты таким же способом, каким открыли планету Нептун, то есть изучением нарушений правильности движения Урана по орбите. – Арнессон замолчал и стал набивать трубку. – Вот я и желаю применить к этой запутанной чепухе методы открытия Нептуна. Мне нужны данные, и я пришел просить довериться мне и сообщить факты; давайте организуем некое интеллектуальное товарищество. Решая эту проблему, я попутно докажу свою теорию, что математика лежит в основе всякой истины. Согласны?

– Я с удовольствием изложу вам все, что мы знаем на сегодняшний день, мистер Арнессон, – ответил Маркхэм. – Но я не обещаю ставить вас в известность обо всем последующем. Вдруг это будет противоречить целям правосудия и затруднять следствие?

Вэнс сидел с полузакрытыми глазами: по-видимому, предложение Арнессона в первый момент не понравилось ему, но вдруг он резко повернулся к Маркхэму и заявил:

– Я не вижу причин препятствовать мистеру Арнессону перевести преступление на язык прикладной математики. Я уверен, что он будет скромен и воспользуется сведениями только для научных целей. Вероятно, его просвещенная помощь понадобится нам в этом противоречивом и запутанном деле.

Маркхэм достаточно хорошо знал Вэнса, чтобы понять обдуманность его предложения, и я нисколько не удивился, когда следователь сказал Арнессону:

– Ладно. Мы дадим вам все имеющиеся у нас данные для выработки вашей математической формулы. Что вас интересует в первую очередь?

– Пока ничего. Я знаю то же, что и вы. Когда вы уйдете, я вытрясу кое-что из Пайна и Бидл, только не пренебрегайте тем, что я откопаю.

В эту минуту парадная дверь отворилась, и полицейский, карауливший у входа, вошел в сопровождении какого-то человека.

– Этот господин говорит, что ему надо видеть профессора, – доложил полицейский и, повернувшись к неизвестному, движением головы указал на Маркхэма. – Вот следователь. Передайте ему, что требуется.

Вновь вошедший, по-видимому, смутился. Этот худощавый, отлично одетый господин, несомненно, принадлежал к высшему обществу. Ему было приблизительно пятьдесят лет, но выглядел он моложаво. У него были густые седеющие волосы, заостренный нос и небольшой, но развитый подбородок. Глаза его, над которыми возвышался широкий лоб, имели необычное выражение. Это были глаза разочаровавшегося в жизни человека, обиженного судьбой и очерствевшего душой.

– А, здравствуйте, мистер Арнессон, – промолвил он спокойным мелодичным голосом. – Надеюсь, ничего дурного?

– Просто смерть человека, а так все отлично, – с насмешкой ответил математик. – Буря в стакане воды, как гласит пословица.

Маркхэму не понравилось вторжение в его компетенцию.

– Что вам угодно, сэр? – сурово спросил он.

– Полагаю, я не помешал, – извинился Парди. – Я друг семьи, живу как раз напротив и заметил: произошло что-то необычное. Вот и подумал, что, наверное, смогу быть чем-нибудь полезен.

Арнессон усмехнулся:

– Дружище Парди, зачем облекать свое любопытство в тогу риторики?

Парди покраснел.

– Право, я ничего такого… – начал он, но Вэнс перебил его.

– Вы сказали, мистер Парди, что живете напротив. Вы не заметили что-нибудь особенное сегодня утром в этом доме?

– Нет, сэр. Мой кабинет выходит на 75-ю улицу, и я все утро просидел у окна, все время писал. Когда после ленча я вернулся к работе, то увидел толпу, полицейские автомобили и одетого в униформу стража у дверей.

Вэнс задумчиво рассматривал Парди, а потом спросил:

– Кто-нибудь выходил из дома нынче утром?

Тот медленно покачал головой.

– Никого особенного. Около десяти явились двое молодых людей, приятели мисс Диллард, позже вышла Бидл с рыночной корзинкой. Вот и все, что я запомнил.

– Вы видели, как ушли эти мужчины?

– Не берусь утверждать. – Парди нахмурился. – Мне кажется, что только один из них направился через ворота на стрельбище. Но это лишь мое впечатление.

– В котором часу это было?

– Право, не ручаюсь за точность. Где-нибудь через час после его прихода.

– Вы не припомните, кто-нибудь другой входил сегодня утром в дом профессора? Или, может, покидал его?

– Я видел, как вернулась мисс Диллард с тенниса – это было около половины первого, и меня позвали завтракать. Белл даже помахала мне ракеткой.

– И больше никого?

– Вроде, никого, – с сожалением в голосе ответил Парди.

– Один из молодых людей убит, – объявил Вэнс.

– Мистер Робин, или Кок-Робин, – вставил Арнессон с комической гримасой, которая не понравилась мне из-за своей неуместности.

– Боже! Какое несчастье! – искренне поразился Парди. – Робин? Чемпион стрелкового клуба мисс Белл?

– Единственное его право на бессмертие. Именно он.

– Бедная Белл! – Что-то в манере Парди заставило Вэнса внимательно посмотреть на него. – Надеюсь, она не слишком убита этой трагедией?

– Разумеется, она эмоционально отнеслась к ней, – произнес Арнессон. – Но для таких происшествий существует полиция. Столько волнений из-за такого по сути пустяка! Вся земля покрыта крошечными движущимися комочками нечистых углеводов, подобных Робину; в общем и целом они носят название «человечество».

Парди грустно и снисходительно улыбнулся; очевидно, он был хорошо знаком с циничными выходками Арнессона. Потом Парди обратился к Маркхэму:

– Разрешите мне повидать мисс Диллард и ее дядю?

– Да, конечно, – ответил Вэнс, прежде чем Маркхэм пришел к какому-либо решению. – Они в библиотеке.

Пробормотав слова благодарности, Парди удалился.

– Странный субъект, – промолвил Арнессон, когда шаги Парди затихли. – Куча денег. Живет, как хочет. Единственная страсть – шахматы. Любит решать задачи.

– Шахматные задачи? – Вэнс с интересом взглянул на собеседника. – Так это Джон Парди? Изобретатель гамбита Парди?

– Он самый. – Арнессон опять скорчил гримасу. – Он написал книгу о гамбите и вообще покровительствовал шахматной игре: устраивал турниры, носился по всему свету, чтобы присутствовать на всяких матчах. Его гамбит вызвал заметное волнение в шахматном мире. Парди организовал целый ряд соревнований, что стоило ему больших денег. Конечно, он по мере сил добивался, чтобы применяли его гамбит, но все закончилось кризисом. Все шахматисты, прибегавшие к его гамбиту, проигрывали. Это был ужасный удар для Парди. Он посыпал пеплом его голову и лишил упругости его мускулы. Теперь он надломленный человек.

– Я знаю историю этого гамбита, – прошептал Вэнс, задумчиво рассматривая потолок. – Я сам его применял, Ласкер выучил меня…

Полицейский снова появился в дверях и сделал знак Хэсу. Сержант быстро встал и вышел в переднюю. Через минуту он вернулся с листком бумаги в руках. Вид у Хэса был крайне растерянный.

– Вот какая штука, сэр, – подал он листок Маркхэму. – Полицейский у парадных дверей только сейчас увидел, что из почтового ящика торчит бумажка, и взял ее посмотреть. Что вы думаете об этом?

Маркхэм с недоумением некоторое время рассматривал бумажку, а затем без единого слова передал ее Вэнсу. Я встал и посмотрел через его плечо. Это оказался лист почтовой бумаги обычного размера, сложенный так, чтобы его легко было опустить в ящик для писем. На нем бледно-синими чернилами было отпечатано на машинке несколько строк. Первая из них гласила:

«Джозеф Кокрейн умер».

На второй я увидел вопрос:

«Кто Кок-Робина убил?»

А на третьей было следующее:

«Sperling значит воробей».

В нижнем правом углу на месте подписи стояло слово, набранное прописными буквами: «ЕПИСКОП».