Читать книгу Злой гений Нью-Йорка - Стивен Ван Дайн, Стивен Ван Дайн - Страница 8

Суббота, 2 апреля, 3 часа 30 минут пополудни

Когда мы остались одни в гостиной, Вэнс встал и, пошатываясь, пошел к окну. Сцена с арестом Сперлинга произвела на нас тяжелое впечатление. Всех занимала одна и та же мысль, и Вэнс очень точно выразил ее:

– Мы будто вернулись в детство…

Он повернулся к столу и пристально посмотрел на Хэса.

– О чем задумались, дружище? Вам надо плясать тарантеллу. Ведь ваш преступник сознался в своем темном деянии. Разве вы не рады, что скоро он будет томиться в камере?

– По правде, мистер Вэнс, – угрюмо буркнул Хэс, – я не удовлетворен. Слишком легко досталось его признание; много я видел на своем веку разных молодцов, но этот вовсе не похож на убийцу.

– Во всяком случае, – вмешался Маркхэм, – скоропалительное признание умерит любопытство газетчиков и даст нам спокойно продолжать следствие. Это дело наверняка поднимет страшный шум, но когда репортеры узнают, что преступник уже сидит в тюрьме, они не будут лезть к нам за дальнейшими сведениями.

– Я не утверждаю, что Сперлинг виновен, – продолжал Хэс. – Однако лучше его задержать, чтобы не болтал лишнего. По-моему, он не такой уж немой, как кажется на первый взгляд.

– Зря вы так, сержант, – нахмурился Вэнс. – Малый мыслит вполне логично. Сперлинг знал, что Робин хотел повидать мисс Диллард, равно как и то, что накануне вечером она обошлась с ним не слишком любезно. Сперлинг был, очевидно, невысокого мнения о Робине; когда он узнал про его смерть от руки кого-то, кто владел легким луком, ему пришло в голову, что Робин в своем ухаживании преступил границы порядочности и получил заслуженный выстрел в сердце. Что же оставалось нашему благородному Воробью, как не подставить свою мужественную грудь и заявить: «Я убил Робина». Очень печально.

– А все-таки я его не выпущу, – проворчал Хэс. – Если мистер Маркхэм не захочет привлекать его к суду, это его дело.

Маркхэм терпеливо выслушал сержанта и спросил:

– Ты не откажешься продолжать следствие вместе со мной, даже если я не привлеку Сперлинга к суду?

Хэс протянул ему руку.

– Вы знаете ответ, сэр. К вашим услугам.

Маркхэм с улыбкой пожал протянутую руку и встал.

– Так, на время я передаю все дела тебе, а сам перед уходом зайду разъяснить положение мисс Диллард и профессору. Тебе есть что добавить, сержант?

– Я буду искать тряпку, которой вытерли кровь. Кроме того, я хочу поговорить с прислугой, особенно с кухаркой Бидл. Она уж наверняка помогала кому-нибудь в этой грязной работе. Потом, как полагается, допрошу соседей.

– Сообщи мне результаты. Сегодня вечером и завтра утром я буду в клубе. Жду тебя.

В дверях Вэнс присоединился к Маркхэму.

– Смотри, старина, – сказал он, – не умаляй значения таинственной записки, вынутой из почтового ящика. У меня сильное подозрение, что она и является ключом к разгадке. Расспроси профессора Дилларда и его племянницу, не имеет ли для них слово «епископ» какого-либо особенного значения. В этой епархиальной подписи кроется важный смысл.

– Я в этом не уверен, – с сомнением возразил Маркхэм. – Мне она кажется совершенно идиотской. Но я сделаю, как ты советуешь.

Но ни у профессора, ни у мисс Диллард не обнаружилось никаких воспоминаний, связанных со словом «епископ». Профессор, как и Маркхэм, склонялся к мысли, что к убийству записка никак не относится.

– По-моему, – констатировал он, – это просто юношеская экстравагантная выходка. Не станет же убийца Робина выдумывать себе псевдоним и писать послания о своем преступлении? Я мало знаю разбойников, но мне такое поведение не кажется логичным.

– Да ведь и само преступление нелогично, – шутливо заметил Вэнс.

Маркхэм переменил тему разговора.

– Я должен сообщить вам, профессор, что недавно заходил мистер Сперлинг, и, когда его известили о смерти Робина, он сознался, что совершил это убийство…

– Раймонд сознался?! – задыхаясь, произнесла мисс Диллард и побледнела как полотно.

Маркхэм сочувственно посмотрел на нее.

– Откровенно говоря, я не поверил Сперлингу. Уверен, ложно понятое рыцарство внушило ему мысль взять вину на себя.

– Рыцарство? – пробормотала она. – Что вы подразумеваете под этим, мистер Маркхэм?

За следователя ответил Вэнс:

– Найденный на стрельбище лук женский.

Молодая девушка закрыла лицо руками, и тело ее содрогнулось от рыданий. Профессор растерянно посмотрел на нее. Его бессилие выразилось в форме раздражения:

– Что за вздор, Маркхэм? Каждый стрелок способен пользоваться женским луком. Вот кретин, этот Сперлинг! Своим глупым признанием он принес Белл столько горя! Маркхэм, дорогой, сделайте для него все, что в ваших силах.

Маркхэм пообещал и встал, прощаясь.

– Надеюсь, профессор, – сказал Вэнс, задержавшись в дверях, – вы не истолкуете превратно мое предположение, что кто-нибудь, вхожий в ваш дом, позволил себе эту шутку с запиской. А вдруг здесь где-нибудь имеется пишущая машинка?

Видно было, что профессору не понравились слова сыщика, но он ответил достаточно вежливо:

– Нет, мистер Вэнс, и давно не было, насколько мне известно. Свою пишущую машинку я выбросил десять лет тому назад, когда покинул университет. Если нужно что-то напечатать, я обращаюсь в конторы.

– А мистер Арнессон?

– Сигурд никогда не пользуется машинкой.

На лестнице мы встретили Арнессона, который возвращался от Друккера.

– Доставил на место нашего Лейбница, – с комической гримасой прокомментировал он. – Бедный Адольф! Жизнь дается ему нелегко.

– Вероятно, вам интересно будет знать, – сухо произнес Вэнс, – что мистер Сперлинг сознался в убийстве.

Арнессон фыркнул и зажал рот рукой.

– В совершенном соответствии со стихами: «„Я“, – ответил Воробей…» Очень мило. Но я не знаю, как это обработать математически.

– Раз уж мы договорились насчет вашего участия в деле, – продолжал Вэнс, – то для ваших вычислений будет небесполезно знать, что, по нашему мнению, Робина убили в стрелковой комнате и потом вынесли на стрельбище.

– Весьма рад таким сведениям. – Арнессон мгновенно сделался серьезным. – Да, это затрагивает мою проблему. Если вам понадобятся мои услуги, я готов.

Вэнс остановился закурить папиросу, но по его вялому виду я догадался, что он принимает какое-то решение. Он медленно повернулся к Арнессону и произнес:

– Вы не в курсе, не было ли у мистера Друккера или мистера Парди…

Глаза Арнессона блеснули.

– Я понял, эта епископская записка. Надо узнать. Совершенно правильно. Да, у обоих есть машинки. Друккер, не переставая, работает на ней. А у Парди обширная переписка, подобная любовному эпистолярию кинозвезды.

– Вас не затруднит, – попросил Вэнс, – достать образцы, напечатанные на обеих машинках, а также образцы бумаги, употребляемой каждым из джентльменов?

– Нисколько. – Арнессону, по-видимому, понравилось поручение. – Сегодня же вы их получите. Где вас найти вечером?

– Мистер Маркхэм будет в клубе. Вы позвоните, и он устроит так…

– Ах, чего там устраивать. Я сам занесу их мистеру Маркхэму. Захватывающая штука – быть сыщиком.

В половине восьмого все сидели в клубе, в любимом уголке Маркхэма, и пили кофе. В вечерних газетах промелькнули лишь краткие сведения об убийстве Робина. Очевидно, Хэсу удалось подрезать крылья репортерам. Кабинет следователя весь день был заперт, так что газетчики не могли бомбардировать сыщика вопросами. Сержант отлично караулил дом Дилларда: журналисты не свиделись ни с одним из членов семейства. Маркхэм тщательно просматривал газеты, медленно потягивая кофе.

– Ну вот, первое слабое эхо, – огорченно промолвил он. – Содрогаюсь при мысли, что выйдет завтра в утренних выпусках.

– Ну что же, надо и это вытерпеть, – улыбнулся Вэнс. – Как только какой-нибудь веселый малый раскроет эту комбинацию: зяблик – воробей – стрела, так все издатели с ума сойдут от радости, и первые страницы газет приобретут вид титульных листов детских книжек.

Маркхэм сердито ударил кулаком по подлокотнику кресла.

– Иди к черту, Вэнс. Я не позволю тебе разжигать мое воображение какими-то ребячьими стишками. Это просто совпадение, говорю тебе, ничего тут особенного нет.

– Что же, убеждай себя против своей воли, все равно ты такого же мнения, как и я, – вздохнул Вэнс и вынул из кармана бумагу. – А вот какую хронологическую таблицу я составил.

Маркхэм несколько минут изучал написанный текст.

«9 часов – Арнессон покинул дом и последовал в университетскую библиотеку.

9 часов 15 минут – Белл Диллард отправилась играть в теннис.

9 часов 30 минут – Друккер явился к Арнессону.

9 часов 50 минут – Друккер спустился в стрелковую комнату.

10 часов – Робин и Сперлинг пришли в дом и провели полчаса в гостиной.

10 часов 30 минут – Робин и Сперлинг направились в стрелковую комнату.

10 часов 32 минуты – Друккер, по его словам, вышел на прогулку через ворота в стене.

10 часов 35 минут – Бидл ушла на рынок.

10 часов 55 минут – Друккер, как он утверждает, вернулся домой.

11 часов 15 минут – Сперлинг покинул имение через ворота в стене.

11 часов 30 минут – Друккер услышал крик в комнате матери.

11 часов 35 минут – профессор Диллард вышел на балкон Арнессона.

11 часов 40 минут – профессор Диллард увидел труп Робина на стрельбище.

11 часов 45 минут – профессор Диллард позвонил окружному следователю.

12 часов 25 минут – Белл Диллард вернулась с тенниса.

12 часов 30 минут – полиция прибыла в дом Дилларда.

12 часов 35 минут – Бидл вернулась с рынка.

2 часа пополудни – Арнессон возвратился из университета.

Вывод: Робин был убит между 11 часами 15 минутами и 11 часами 40 минутами. Известно, что в доме в течение всего этого времени оставались Пайн и профессор Диллард.

Другие же лица, имеющие какое-либо отношение к убийству, находились в это время согласно свидетельским и их личным показаниям:

1. Арнессон с 9 часов утра до 2 часов пополудни – в университетской библиотеке.

2. Белл Диллард с 9 часов 15 минут до 12 часов 25 минут – на теннисе.

3. Друккер с 10 часов 32 минут до 10 часов 55 минут – в парке, а затем – в своем кабинете.

4. Парди все утро – дома.

5. Миссис Друккер все утро – в своей комнате.

6. Бидл с 10 часов 35 минут до 12 часов 35 минут – на рынке.

7. Сперлинг от 11 часов 15 минут до 11 часов 40 минут, когда он сел в поезд на Скарсдейл, – по дороге на Центральный вокзал.

Заключение: если ни одно из семи алиби не подвергнется сомнению, вся тяжесть подозрений в убийстве падет на Пайна или профессора Дилларда».

С жестом отчаяния Маркхэм закончил чтение бумаги.

– Все это нелепо, – раздраженно сказал он, – заключение не ведет ни к каким последствиям. Твоя хронология устанавливает время смерти Робина, но вывод, что Робин убит одним из виденных нами сегодня лиц, – сущая наивность. Ты совершенно исключаешь вероятность убийства каким-нибудь лицом, не живущим в доме. Тремя способами можно проникнуть на стрельбище и в стрелковую комнату, не заходя в дом: через ворота в стене, выходящие на 75-ю улицу, через другие ворота, выходящие на 76-ю, и через переулок между жилыми домами, ведущий на Риверсайдскую аллею.

– Не спорю, что одним из этих входов кто-нибудь и воспользовался, – возразил Вэнс. – Но не забывай, что самый подходящий в данном случае вход – это переулок, а на него выходит только одна запертая на замок дверь, ключ от которой имелся лишь у кого-нибудь из семейства Диллардов. Я не представляю себе преступника, входящего с одной из улиц: слишком велик шанс попасть кому-нибудь на глаза. – Вэнс напряженно наклонился вперед. – По совершенно определенным причинам я не допускаю возможности убийства посторонним лицом, случайным бродягой. Лицо, отправившее Робина на тот свет, должно было до мелочей знать, что происходило сегодня утром в диллардовском доме от четверти двенадцатого до без двадцати минут двенадцать. Оно знало, что только Пайн и профессор оставались дома, а Белл Диллард ушла. Знало также, что Робин – его жертва – находился в доме, а Сперлинг уехал. Кроме того, оно хорошо знало, где расположена стрелковая комната, ведь совершенно ясно, что Робина убили там. Говорю тебе, Маркхэм: это был кто-то очень близкий семейству Дилларда, отлично осведомленный обо всем, что в данное время творилось в доме.

– Ну а крик миссис Друккер?

– Действительно, почему она кричала? Окно миссис Друккер, очевидно, и было фактом, который убийца упустил из виду, либо он знал о нем, да решил рискнуть. С другой стороны, мы ведь не уверены, кричала эта дама или нет. Она говорит, что нет, сын утверждает, что да. Показания расходятся. Предположим, Друккер упомянул о крике как о доказательстве, что между одиннадцатью и двенадцатью он сидел дома, а миссис Друккер все отрицает из страха, что сына не было. Но это пустяки. Главное, надо доказать, что только близкий к дому Дилларда человек мог совершить это преступление.

– Но у нас пока мало фактов, – упрямо гнул свою линию Маркхэм, – случай тоже иногда играет немаловажную роль.

– Эх, старина, а записка в почтовом ящике? Убийца знал даже имя Робина.

– Если, конечно, записку написал убийца. Ты уверен? Я – нет.

– Ты допускаешь, что какой-то шутник узнал о преступлении при помощи телепатии или магического камня, побежал к машинистке, стремглав вернулся к дому и по неизвестной причине принял на себя страшный риск быть замеченным, когда он станет опускать записку в ящик.

В эту минуту в комнате появился Хэс и быстро подошел к нашему столу. Видно было, что он в сильном волнении. Ни слова не говоря, он подал Маркхэму конверт с отпечатанной на машинке надписью.

– С вечерней почтой это получила газета «Уорлд». Кинан, репортер, только что принес эту штуку мне и сказал, что «Таймс» и «Геральд» получили такие же письма. Судя по штемпелю, их бросили в ящик между одиннадцатью и двенадцатью где-то вблизи дома Друккера.

Маркхэм вынул листок из конверта. Глаза следователя полезли на лоб, желваки напряглись, и он, остолбенев, передал письмо Вэнсу. На листе почтовой бумаги были отпечатаны те же слова, что и в предыдущей записке:

«Джозеф Кокрейн умер.

Кто Кок-Робина убил?

Sperling значит воробей.

ЕПИСКОП».

Вэнс едва взглянул на бумажку.

– В полном согласии со всем остальным, – равнодушно заметил он. – Епископ боялся, что до публики не дойдет его остроумная выходка, вот он и преподнес ее нашей прессе.

– Выходка? – обиженно спросил Хэс. – Я к таким выходкам или шуткам не привык. Дело это становится все невероятнее.

– Именно, сержант.

Мальчик в униформе подошел к следователю и что-то прошептал ему.

– Сейчас же проведите его сюда, – приказал Маркхэм. – Это Арнессон, – пояснил он нам, – наверное, принес машинописные образцы. Вэнс, я начинаю думать, что это дело действительно так ужасно, как ты обрисовал с самого начала. Неужели тот же шрифт?

Но когда сравнили записку с принесенными образцами, никакого сходства не обнаружилось. Не только буквы и ленты были другими, но и бумага оказалась совсем иного сорта.