Читать книгу Тень мачехи. Том 2 - Светлана Гимт - Страница 3

Засипевший баллончик с трудом выплюнул последнее облачко пены. Макс тряхнул его ещё раз, нажал на крышку – и раздраженно отшвырнул бесполезную железку: та, громыхнув по кафельному полу, затихла в углу. Демидов задумчиво глянул на себя в зеркало: может, вообще не бриться? Но щетина на отёкшем, багровом с похмелья, лице топорщилась мерзкими кустами. И он принялся размазывать пену, крася в белое щёки и подбородок. «Завязывай с бухлом, свинота! – ругал себя Демидов. – Вообще просыхать перестал с тех пор, как Танька выгнала».

Он взял бритвенный станок и, надув щеку, провел первую линию – полоска гладкой кожи сверкнула чистотой. Ещё рубашку погладить нужно… «Ч-чёрт, я же не вытащил их из стиралки!» – вспомнил он, и на душе стало ещё гаже. Макс недовольно вздохнул: дома-то Танька хозяйством занималась, а на съемной квартире помнить обо всей этой хрени нужно было самому.

«Заведи себе бабу – будет стирать, убирать, готовить. Только домашнюю клушу выбирай, а не фифу какую-нибудь», – всплыли в памяти наставления многоопытного старшего брата, сказанные ещё тогда, в Самаре. Но Макс всё же выбрал Алёну. Впрочем, даже она умудрялась о нем заботиться – правда, очень по-своему. Одежду сдавала в химчистку, для уборки приглашала соседку-пенсионерку. Вот шмотки ему покупать любила – это да, Макс даже начал забывать свои размеры. И проблему питания решала оригинально. «Максик, ты голодный? Ужин на столе!» – радостно вопила она, когда Демидов возвращался с очередного перегона или из банка Сени Кречета. Запрыгивала на него, оплетала руками-ногами, впивалась в губы – и он запускал одну руку ей под майку, влипая пятернёй в нежную, бархатистую кожу, а другой ладонью подминал её крепкие, литые ягодицы. И, ощущая нарастающий жар в губах, груди и паху, нес этот живой клубок на кухню. Уже зная, что обнаружит там заказную пиццу, или курицу-гриль из соседнего ларька – но даже не посмотрит на них, пока не насытится своей Алёной.

Максим вытянул шею, придирчиво вглядываясь в зеркало. Пропущенные щетинки, порезы – а чего ещё ждать, когда руки дрожат, как у старика? «Надо прямо сейчас заехать в магазин, купить эту чертову пену, – недовольно подумал он. – Третий день забываю… И рубашку куплю, да там же переоденусь».

Вытирая щёки переброшенным через плечо полотенцем, он наклонился и нехотя открыл стиральную машину. Из металлического люка пахнуло затхлостью, но он всё же потянул за шкирку смятый ком одежды. Она вывалилась на кафельный пол. Верхняя рубашка осталась в руках, и Макс поднял ее, брезгливо принюхался. Бросил на пол – надо перестирывать. «Вот у Таньки всё это отлично получалась. Но она как раз и была той самой клушей», – отметил он с ноткой сожаления. И снова кольнуло изнутри непривычное, удивляющее его самого чувство: желание вернуться домой, к жене.

«Не будь идиотом! – сказал он себе с показной бравадой. – В Самару возвращайся, а не к ней. Это же мечта, мужик, ты так долго к ней шёл!» И сожаление почти прошло – но внутри ворочался червяк, грыз, не давая успокоиться. Демидов, не глядя, бросил полотенце на вешалку, пнул влажный ком белья, и вышел из ванной.

Съемная хата была студией – большим пространством, объединяющим кухню и комнату. Когда хозяин показывал ее, Максу нравилось всё: и брутальные стены под крашенный известкой кирпич, и кожаный диван, горбившийся посреди комнаты черным монстром, и огромный телевизор напротив, и холодный блеск хромированной барной стойки с перевёрнутыми над ней коньячными бокалами. Но теперь понял, что, обжитым, это пространство потеряло свой шик. Здесь некуда было сложить вещи, и они расползлись по комнате неопрятными кучками. А диван в разложенном виде оказался почти непригодным для сна: глубокая впадина между сиденьем и спинкой заставляла ютиться на краю, а бельё соскальзывало с гладкой кожаной поверхности. Так что Макс постоянно просыпался злой: снизу было жарко и липко, потому что голая спина потела без простыни, а сверху – холодно, ведь за ночь одеяло оказывалось на полу.

А у Таньки в доме были только удобные вещи – он оценил это сразу же, как вселился. Да и сама она была удобной, порядочной: вот и сейчас предложила отдать часть аптечной сети – это, кстати, справедливо, ведь он пахал там, как бобик. А ещё пошла навстречу, согласившись отсрочить развод. «До сих пор мне верит, – удивленно подумал он. – Лохня она, конечно, как и все порядочные… Так и не поняла, что деньги увожу налево, а продать аптеки можно хоть сейчас. Только перед сделкой нужен аудит, а это мне не с руки».

Демидов вынул из валявшейся возле дивана раззявленной сумки новое белье, содрал упаковку, оделся. Встряхнув, натянул брюки. Под пиджак пришлось надеть тонкий джемпер, а галстук сунуть в карман.

До ближайшего торгового центра было пять минут езды. Макс специально подбирал квартиру так, чтобы до ресторанов и магазинов было рукой подать. Это Таньке всегда нравилось жить в лесу, а он – человек из каменных джунглей, ему нужна движуха, драйв, развлечения. Да, разные они с женой – не будь этого, может, и забыл бы Алёну…

«Скоро, любимая. Скоро… – мысленно пообещал он, нажимая на газ. – Я  заработал почти столько, сколько нужно. А если добью дело с обналичкой, денег будет достаточно. Главное, чтобы Василенко не слился: очкует, гад, что из-за развода Танька меня прижмет, и денежки «хорошего человека» зависнут на её счету».

А сколько нужно, чтобы им с Алёной хватило на безбедную жизнь? Макс хмыкнул: с её-то способностью тратить, не считая, нужно Уолл-Стрит ограбить, а не Таньку. Вчера он пробежался по самарским сайтам недвижимости, подбирал дом. Коттедж на берегу Волги (солидный, с хорошим ремонтом – именно такой понравится Алёне) стоил одиннадцать миллионов. Нормально, он потянет. И на вторую машину денег хватит. На жизнь, с учётом процента от Василенко, останется еще миллионов пять… Ещё понадобятся подъемные, чтобы открыть новый бизнес. Эх, если бы у него в запасе было еще несколько месяцев…

«Как некстати сейчас Танька развод затеяла», – эта мысль возникала снова и снова. А вместе с ней – страх. Ведь если раньше он спокойно жил при ней, планомерно работал, потихоньку отжимая деньги, и, в общем-то, как сыр в масле катался – то сейчас ситуация сложилась так, что вскоре придётся всё это бросить. И уехать к Алёне, которая… Примет ли его? Да, перед деньгами она не устоит – это единственное, что он знал точно. Об остальном старался не думать. «А надо было, – укорил он себя. – Надо. Потому что люди меняются. И я уже не тот красавчик, что раньше – да и она могла забыть меня напрочь, стереть из своей жизни, как стирают сор со стола. Но всё-таки надежда есть. Да и то, что между нами было, не так просто выбросить из памяти – по себе знаю».

Он припарковался у торгового центра, быстро поднялся на второй этаж – в отдел «Медведь», где продавались лучшие в городе мужские шмотки. Тонконогая продавщица в серебристом платье помогла ему выбрать пару итальянских сорочек в тон костюму. Переодевшись и повязав галстук, Демидов вышел на улицу. И только в машине понял, что опять забыл купить пену для бритья. Чертыхнувшись, он заглушил двигатель. два открыл дверь, как из телефона задребезжал пасадобль: звонила Танюха. Макс схватил трубку – спешно, будто надеялся услышать что-то, способное изменить этот день.

Но оказалось, что Танька опять носится со своей дурацкой идеей.

– Максим, я узнала, что документы на усыновление можно оформлять на одного из супругов! – в голосе жены не было привычной сухости. Она будто радостью с ним делилась. Демидов слушал ее с брезгливым удивлением, не понимая, чем тут восторгаться. А Татьяна продолжала объяснять:

– То есть я могу собирать их уже сейчас, до развода. А от тебя потребуется лишь согласие – как отец, ты в документы вписан не будешь. И я тебя прошу: давай вместе сходим в опеку, узнаем все точно, и ты подпишешь бумаги. А дальше я сама.

Макс озадаченно помолчал.

– Тебе, наверное, неприятно, что я прошу о чем-то сейчас – после того, как решила подать на развод. – Татьяна говорила по-доброму, даже с сожалением – будто прощения просила. – Но ты пойми меня, пожалуйста. У нас с тобой разные представления о счастливой семье. Жаль, что я поздно это осознала.

Демидов снова ощутил сожаление, даже колебался с минуту – может, ну его пока, этот развод? Уговорить её… Время выиграть… И только потом – в Самару.

– Танюш, а ты точно решила? Может, я подумаю про ребёнка. В конце концов, да хрен с ним, пусть будет…

– Нет, Максим, извини.

По тому, как изменился её голос, он понял: сморозил что-то не то. «Да и плевать! – вновь разозлился он. – Сама толкает меня к Алёне, дура!» И сухо уточнил:

– Я правильно понял: даже если ты возьмешь его до развода, я потом не буду должен платить алименты?

– Да. Официально ты будешь ему никем, – заверила Татьяна. Её голос стал просительным: – Макс, пожалуйста, помоги с документами. Ну что тебе стоит?

– Ладно, – сдался он. – И, Тань… Чтоб ты знала. Я не такое животное, каким кажусь. Мне не всё равно на детей. Только мне свои нужны, понимаешь?

– Понимаю, Максим. Но я между детьми вообще никакой разницы не делаю. Может, из-за своей профессии. А может, устроена так.

«Да, устроена она по-другому, – думал он, повесив трубку. – Вроде спокойная, послушная, даже кажется – своего мнения нет. Не если что в голову взбредет – беги, спасайся. Добьётся своего во что бы то ни стало. Эту бы её энергию, да в другое русло… И жили бы нормально».

И снова накатило сожаление: хорошая ведь баба, точнее – человек хороший. Да и своя, родная задница под боком, привык уже за пять лет. «Но люблю-то я другую, – напомнил он себе. – А вот это уже козырь, который бьет все Танькины карты». Эта мысль успокоила, и Демидов поехал на работу. Заскочив по дороге в пиццерию, взял «Маргариту» и пару бутылок «Будвайзера»: подходило время обеда. Входя в офис, думал, что никого не застанет. Но главбух Малёва сидела на своем месте, как приросшая.

– Галина Алексеевна, пиццу будете? – спросил Макс, снимая куртку и вешая ее в шкаф.

– Ой, я на диете, – покраснела бухгалтерша. – Максим Вячеславович, спросить вас хотела: вы рекламу, что ли, дали? Прибыль за прошлый месяц на шесть миллионов выросла!

– Да, листовки по ящикам раскидали, – кивнул он. Листовки действительно были, но так, для отвода глаз – уж он-то понимал, что от этой макулатуры толку мало. А деньги в кассы пропихивал через прикормленных продавщиц – была такая в каждой аптеке. Уже половину той суммы, о которой договаривались с Василенко, удалось забросить на счет.

– Хорошо-то как! – Малёва радовалась, будто это её зарплату на шесть миллионов подняли. – А всё говорят: кризис, кризис!

– Вы деньги поставщикам перевели? – спросил Демидов. Василенко ждать не любит, и, если не увидит на своем счету бабло, которое сам же и принес Максу в виде налички, начнет дёргаться, неудобные вопросы задавать.

– Конечно! – закивала Малёва.

– Ну, значит, заслужили отдых, – сладко улыбнулся Демидов. – Можете идти домой, на сегодня ваш рабочий день закончен.

Ему не терпелось остаться в кабинете одному.

Бухгалтерша удивилась, но отказываться не стала – видимо, доброта начальника показалась ей заслуженной наградой за труд. Напялив на себя пальто болотного цвета и бежевый берет, блином лёгший на голову, она почтительно расшаркалась и вышла из офиса. А Макс, погрузившись в свое кресло, нажал на кнопку компьютера. И, дёргая за кольцо на пивной бутылке, почувствовал, как нервно дрогнула рука.

– Не ссы! – громко сказал он. – Ты мужик, или говно? Бабе написать не можешь!

И зашел в соцсеть, на страничку Алёны.

Когда он сделал это в первый раз – давно, года три назад – было ощущение, будто в чужой дом попал: фотки на стенах знакомые, а вот как идёт жизнь в том доме, можно только догадываться. Сейчас, не видя особых перемен – картинки «С Восьмым марта!», которыми заляпали стену Алёны какие-то бабы, не считались – Макс почувствовал привычное облегчение. Тем более что поздравлений от мужчин не было.

Он глянул в правый верхний угол: там горел синий значок «Online».

– Ждёшь меня? – нервно хмыкнул он – больше для того, чтобы подбодрить себя. Открыл окно сообщения и, уже не колеблясь, написал давно заготовленную фразу: «Привет, Алёнка. Я поднялся, не сдох)) Возвращаюсь в Самару. Примешь?»

Его рука зависла над клавишей отправки. Всё бы сейчас отдал, чтобы стать смелее! Но глаза Алёны смотрели с фотографии равнодушно и чуть насмешливо, и он вновь показался себе жалким слюнтяем-неудачником с парой грошей в кармане… Отхлебнул пива, будто воды – таким оно было безвкусным. Но пожар внутри разрастался, пламя текло по венам – тут хоть упейся, не затушить.

Он прижался лбом к запотевшему стеклу бутылки. И ткнул пальцем в кнопку – как с обрыва шагнул.

Страх снова сжал горло. Что она подумает, когда увидит сообщение с незнакомого аккаунта – от человека с ником Бизон? Поймёт ли, кто это? Сможет ли вспомнить, как писала в той, брошенной среди объедков, записке: «Поднимешься – приезжай. Упадёшь – сдохни»?

В окне сообщения появились точки – она решила ответить! От нетерпения он чуть не раздавил в руке компьютерную мышь. Ждал так, будто от этих строчек зависела его жизнь. И сообщение пришло. Одно слово: «Максим?» И целый батальон улыбчивых смайликов.

Она его не забыла.

Будто радужным фейерверком взорвался внутри тугой тяжелый ком – и все сомнения, неудачи, печаль, которые он носил в себе, как ранящие осколки прошлого, перестали бередить душу. Накатило облегчение – будто война закончилась, и нет терпежа отстроить всё, распавшееся в куски. Он забарабанил по клавишам, торопясь, не выбирая больше слов: «Да, я, ты меня помнишь? Я не забывал никогда, хотел заработать и приехать. Чтоб всё сначала. А ты хочешь?»

Она ответила мгновенно:

«Макс, ты дурак, ну почему не написал раньше?»

«Ты где?»

«Я думала, ты умер!»

Сообщения летели одно за другим. А он сидел и улыбался – и вправду, дурак дураком.

«Я живой. В Москве», – он слегка приврал территориально, но столичный понт дорогого стоил. – «Поднял тут бабла, нам хватит и на дом, и на всё. Ты хоть не замужем там?»

Он знал, чувствовал, что она одна – но всё же…

«Нет. Считай, что тебя ждала», – и снова куча смайликов.

Он задумался: что ответить? Её не поймешь – шутит, или серьезно… И решил спросить прямо. Лучше уж сейчас, хватит с него догадок.

«Всё ещё любишь меня?»

Алёна ответила сразу:

«Такое не проходит, Макс».

Он понимал, о чем она. Такая любовь – как оспа: больно, и следы на всю жизнь остаются. На мгновение подкатила горечь, но он запретил себе думать о прошлом. Ни к чему помнить о плохом.

Он отправил ей ссылку на сайт недвижимости и сообщение: «Глянь пока этот дом, если понравится, купим. И жди меня, через пару недель вернусь».

А потом добавил:

«Я тоже всегда тебя любил».

 И вышел из сети – не было сил прощаться.