Читать книгу Тень мачехи. Том 2 - Светлана Гимт - Страница 6

Квартира, в которой когда-то жили бабушка и дедушка, была двухкомнатной, из старого фонда: с высокими потолками, с паркетным полом, потемневшим от времени, с просторной кухней и ванной комнатой, где над пожелтевшей эмалью ванны склонила голову широкая лейка душа, стоявшего на игриво изогнутой ноге.  Здесь когда-то был офис Татьяны – ещё в те времена, когда она, желая расширить торговый зал одной из аптек, решила переселить офис сюда. И до сих пор в гостиной стоял высокий шкаф, где когда-то хранили документы и канцелярию, обширный обеденный стол, залакированный «под вишню», да окружавшая его компания стульев. А на стене, противоположной окну, висели старые часы с боем – их нужно было заводить, поднимая гирю в форме еловой шишки. Остальная мебель – старые кресла, для экономии места вложенные в объятия друг друга, выцветший полосатый диван с деревянными подлокотниками, гэдээровская стенка с хрусталем, кровать и платяной шкаф – ютилась в маленькой комнате.

Первое, что Демидова сделала сегодня – открыла застеклённое чрево часов, перевела стрелки, сверяясь с цифрами на экране смартфона: пятнадцать-пятнадцать, одно движение. И подняла гирю, сначала прислушиваясь к скрипу заспанной пружины, а потом к мерному стуку побежавших секунд.

Сейчас было около семи. Татьяна уже четыре часа болталась по этой квартире с ведром и тряпками: протирала окна и зеркала, отмывала полы – ведь в офисные времена здесь не снимали уличную обувь. Шторы решила не стирать, хотя пыли на них скопилось предостаточно. Её дело – немного привести это жилье в порядок, с остальным пусть разбирается Фирзина. Чуть позже должен был приехать Витька с приятелем, расставить мебель. А пока его нет, можно выгрести хлам с антресолей.

Демидова пододвинула кухонный стол, влезла на него, осторожничая – но он расставил крепкие ноги и даже не качнулся. Она открыла дверцы антресолей и принялась вытаскивать старые вещи. Стеклянные банки, коробку с шахматами, изъеденную молью меховую шапку, оранжевую авоську с какими-то тряпками… В дальнем углу лежал большой тёмно-синий пакет. Она потянула его за ухо, спустила на стол – и слезла, отряхнула руки.

В пакете были старые бумаги: помятые тетрадки в дерматиновых обложках, выкройки из журналов, письма в пожелтевших конвертах – на них, в графе «Адресат» стояло имя её матери. Татьяна высыпала бумаги на пол и устроилась рядом.

Выкройки, наверное, собирала мать – недаром всегда гордилась тем, что шьет себе и клиенткам самые модные наряды. Татьяна отодвинула их в сторону и взялась за письма: они были от бабушки и, судя по всему, написаны в те времена, когда мать работала в посёлке Ляпуново, на швейной фабрике, куда попала по распределению на пять лет. Из этого же посёлка был отец, именно там встретились и поженились родители. И сама она тоже родилась там. Но не помнила этих мест – ведь ей было чуть больше двух лет, когда родители перебрались в этот подмосковный городок, где покойный Танин дед смог выбить для молодой семьи отдельную квартиру – ту, в которой и по сей день жили родители.

Татьяна вытащила письмо наугад, пробежала глазами по тексту. Нехитрые семейные новости: набрали ягод в лесу, подходит очередь на мебель… Зацепившись взглядом за своё имя, она вчиталась внимательнее. «А то, что вместе живёте, так даже хорошо: свекровь и золовка за Танюшкой присматривают, будь благодарна», – почерк бабушки был ровный, пузатые буквы аккуратно нанизаны на строчку, как на ниточку. – «Одной с ребёнком тяжело. Так что, дочка, ты характер свой поприжми, он ведь у тебя не сахар. Помни, что мир в семье дороже. А если совсем со свекровью не ладишь, переезжайте к нам».

Демидова усмехнулась: похоже, это из-за матери путь в Ляпуново был им заказан. Родители и сами туда не ездили, и Таню не отправляли. Хотя многих её сверстников на всё лето увозили к бабушкам и дедушкам… Но отец? Почему он никогда не ездил к своей матери и сестре? Только звонил раз в год, сухо поздравлял мать с днем рождения. И Тане давал трубку, но она никогда не знала, о чем говорить с незнакомой, по сути, чужой ей, бабушкой. А потом и эта связь прервалась.

Она быстро просмотрела другие письма: ничего интересного, можно выбросить, наверное. Или увезти Елене Степановне… хотя ехать туда очень не хотелось.

Она подтянула к себе одну из тетрадок, раскрыла – и узнала почерк матери.

«19 мая. Сегодня нас выписали из роддома. Кормлю грудью. Таня спит хорошо».

«29 мая. Ходили с Женей и Таней на озеро. Очень жарко, я с Таней даже в озеро зашла. Она потом спала до самого вечера. А свекровь ругалась, говорит, там грязно. Вечно придирается ко мне».

«17 июня. Шью без продыху, а свекровь ворчит, что я ребёнка забросила. Обидно, ведь для семьи стараюсь, зарабатываю побольше мужа! Купила ткань алого цвета с мелкими цветочками, на китайскую похожа. Начала шить брючный костюм, как у китаек».

«1 июля. Как будто весь поселок в отпуска собрался, все платья бегут заказывать! И новые фасоны всем подавай. Примеряли с Пандорой платье, сидит прекрасно и очень идёт к темным волосам».

Татьяна застыла.

Примеряли с Пандорой… с Пандорой!

Её будто под дых ударили – живот окаменел, воздух плотным комом застыл в груди. Пальцы, словно скрюченные судорогой, вцепились в края тетради. А из-за спины потянуло холодом: будто там возник темный провал, в котором шевельнулась, подбираясь ближе, голодная нежить.

«Бамм…» – от боя часов Демидова вздрогнула, и морок слетел – но страх, заползший в ее душу, всё ещё перебирал ледяными коготками. Её затрясло, тетрадка вывалилась из рук, но она подхватила её и принялась листать, жадно вглядываясь в строки.

Даты, имена, ничего незначащие события… И пустые страницы – дневник был брошен в конце осени.

О Пандоре больше – ни слова.

Татьяна вскочила, почти бегом направилась в комнату, на ходу стягивая с себя старую футболку. Нырнула в платье, кое-как застегнула пуговицу на груди. Схватила телефон, набрала номер Купченко.

– Мы уже поднимаемся, – пыхтя, сказал тот.

Она бросила смартфон в сумку и принялась натягивать сапоги. Едва накинув куртку, услышала стук в дверь и метнулась к ней.

– Грузчиков с высшим образованием заказывали? – деловито спросил Витька,  шагнул в квартиру вслед за своим приятелем Назаром. Таня коротко поздоровалась и попросила:

– Вить, диван, кресла и стенку в большую комнату ставьте, пожалуйста. И дождитесь меня, мне к родителям надо. Простите!

– Тань, что случилось? Ты как на пожар…

– Потом!.. – крикнула она уже с лестницы. И выскочила из подъезда, едва не сбив с ног мужчину, несущего подмышкой аккумулятор от машины.

Позже она даже не могла вспомнить, как доехала в тот день до дома родителей. Взлетела по лестнице, позвонила в дверь – нетерпеливо, несколько раз подряд. Открыла мать – в тёмно-зелёном брючном костюме, накрашенная, с яшмовым кулоном на шее. Таня буквально вломилась в квартиру, и остановилась посреди прихожей, тяжело дыша.

– Ты чего носишься, как оглашенная? – недовольно спросила мать.

– Я поговорить хотела, – еле переведя дух, сказала Таня. – Можно?

– Ну, если ты одна, без толпы детдомовцев… – съязвила Елена Степановна, удаляясь в гостиную. Татьяна, борясь с нахлынувшим чувством вины – ну почему оно всегда возникает в присутствии матери?! – быстро скинула сапоги и прошла следом.

Мать уже сидела в кресле, перелистывая толстый глянцевый каталог одежды. Таня присела напротив.

– Мама, скажи, пожалуйста, кто такая Пандора?

Вздрогнув, Елена Степановна подняла на дочь испуганный взгляд, но быстро справилась с собой. Выражение равнодушия и скуки будто маской закрыло её лицо:

– Какая Пандора? – спросила она.

– О которой ты писала в своем дневнике, – не отступала Татьяна. – Я нашла его в бабушкиной квартире.

Мать скривилась и, пожевав губами, бросила:

– Это, как минимум, неприлично – читать чужие дневники.

– Прости, я случайно, – потупилась Таня. – Скажи, кто это? Она твоя подруга, тоже жила в Ляпуново?

Мать бросила на неё странный взгляд – будто чувствуя облегчение.

– Ну да, была такая, – сухо ответила она и снова уткнулась в журнал.

– А почему Пандора? Это прозвище какое-то? – допытывалась Таня.

– Это я её так называла, – нехотя сказала мать. – А что, красивое имя, ей оно шло. Но потом мы перестали… ммм… видеться.

– Почему? Мама, это важно.

– Не так уж важно, как тебе кажется, – отрезала мать. – Мы переехали сюда, она осталась в поселке. Считай, что судьба раскидала.

– Это как-то связано со мной?

– Почему ты всегда считаешь себя пупом Земли? – рассердилась мать. Раздраженно захлопнула журнал, с силой швырнула его на стол, но он скользнул и упал на пол с глухим шлепком, будто огромная жаба. – Не может быть всё в этой жизни связано с тобой, вертеться только вокруг тебя! Не хватает ума это понять?

Татьяна отпрянула от неожиданности. В чём она опять виновата, почему так остро реагирует мать?

– Мам, я тебя чем-то обидела? – растеряно спросила она.

– Ты же знаешь, я не люблю идиотские разговоры, – буркнула Елена Степановна.

Это прозвучало, как отговорка. Повисла тишина. Мать смотрела в тёмный экран телевизора, явно давала понять, что разговор окончен.

– А эта женщина со мной… занималась, играла? – снова попыталась Таня. И осторожно добавила. – Мне кажется, я её помню.

– Нет, она не могла с тобой играть, – это прозвучало так, будто матери стало за что-то стыдно. Елена Степановна скривилась, будто от затаённых переживаний. Помолчав, добавила: – И вообще – ты была совсем маленькой, когда мы уехали. Ты не можешь её помнить.

– Мама, пожалуйста, расскажи мне о ней! – взмолилась Татьяна.

– Нечего рассказывать! – отрезала мать. – И вообще… Мне убираться надо!

Татьяна скользнула взглядом по комнате: ни пылинки, все вещи на своих местах – впрочем, у матери всегда было так. Врёт она. Просто хочет её выпроводить.

– А отец дома? – спросила Татьяна. – Почему он трубку не берёт? Я звонила…

– Уехал твой папаша. К другу в Пермь, – сквозь зубы ответила мать. – Но если ты хочешь у него спросить про эту Пандору, пустой номер: он ничего нового тебе не скажет.

– У меня такое ощущение, будто вы что-то скрываете! – взорвалась Таня.

– Не ори! – подняла голову мать. – И скрывать тут нечего. Была у меня подруга… точнее, знакомая… точнее, ммм… ну, не важно! И всё, нет её!

– Умерла?

– Ну, можно и так сказать, – вздохнула мать. И спросила с подозрением: – А ты чего вообще к ней прицепилась?

Татьяна замерла. Рассказать ей?.. Нет, мать и без того к ней вечно придирается, а если узнает о приступах, тут же запишет в сумасшедшие: безоговорочно и прочно. А Таня всё же надеялась, что когда-нибудь, каким-то чудом, они найдут с матерью общий язык. Пусть сейчас у них непростой период, но всё-таки… Когда-нибудь…

– Ладно, некогда мне… – Елена Степановна поднялась с кресла. – Пойдём, я за тобой дверь закрою.

Татьяна молча вышла в прихожую, принялась обуваться. Мать стояла над ней, ждала. И вдруг спросила:

– Как здоровье у тебя?

– Нормально, – буркнула Таня.

– А с мужем что?

– Разводимся.

– Понятно, – пробормотала мать. И сказала – уже громче. – Рада, что у тебя все налаживается. И ты… Извини меня, за то, что не сдержалась тогда, в палате.

Таня потрясенно выдохнула. Мать не извинялась раньше. Никогда. Демидова выпрямилась, взглянув ей в глаза. Но та отвела взгляд, и сказала, открывая дверь:

– Ты хоть звони, не пропадай.

– Мам, я тебя простила, – невпопад ответила она. Елена Степановна кивнула, глядя в сторону, и Татьяна покорно шагнула за порог.

Вниз она сошла медленно, будто во сне. Добрела до машины, плюхнулась за руль. И не понимала, что поразило её больше: то, что Пандора оказалась реальным человеком, или извинение матери.

А потом ещё одна мысль вспыхнула молнией: «Если Пандора – обычная женщина, у меня точно нет никакого психического заболевания! Это что-то другое, как Янка и говорила. Я должна вспомнить. Иначе никогда не починю свою жизнь».

И, достав телефон, набрала номер психоаналитика.

– Хорошо, Татьяна, – выслушав её, сказала Жанна Нестерова. – Сможете приехать в мой кабинет завтра в одиннадцать? Запишите адрес: Москва, первая Дубровская…