Читать книгу В поисках шестого океана. Понять поведение подростка, найти себя и поверить в любовь. Роман - Светлана Нилова - Страница 7

Мои родители почти никогда не ссорились, хотя их темпераментные перепалки на разных языках вполне можно было принять за ссоры. Моя мама, в детстве робкая и терпеливая, впитав жар южного солнца, обрела не только бронзовый загар, но силу и темперамент жительниц юга. Она заматывала свои медные волосы платком и так горячо торговалась, что на рынках, где мы покупали свежие овощи и фрукты, её всегда принимали за свою. Папа Ник, напротив, с годами стал более осторожным и спокойным. Он открывал для себя новую грань жизни и однажды сказал маме:

– Я бы никогда не поверил, если бы мне кто-то сказал, что заниматься с ребенком будет для меня такой радостью!

И всё же однажды я видела их размолвку. Это было страшно. Казалось, что мир рушится, как карточный домик. Не знаю, с чего началась перепалка, я в это время увлеченно играла с куклой, мастерила ей гамак, чтобы она, как и мы могла спокойно спать в жару или при сильной качке. И тут началась самая страшная буря в моей жизни. Мама, вся красная, взлохмаченная и говорила что-то непривычно быстро, мешая слова и переходя на визг. Папа бросал слова сквозь зубы, отрывисто и неприязненно и вдруг, начал вытаскивать мамины вещи и швырять их на берег острова, у которого мы швартовались. Мамины сандалии приземлились рядом с кнехтами, а платья не долетели и упали в воду между причалом и яхтой. Мама босиком пробежала по трапу на берег, подхватила сандалии, но одевать не стала, а почему-то швырнула в папу. Один из них ударился о палубу, а другой упал в воду. Мама повернулась и пошла прочь от «Ники».

– Убирайся! Живи, как хочешь! – крикнул ей папа, а мне вдруг совсем расхотелось жить. Такое горькое отчаянье охватило меня, что я, не понимая, что делаю, забралась на противоположный от пристани борт, прыгнула в воду и поплыла прочь из бухты в открытое море.

«Лучше я умру! Лучше я умру!» – повторяла я себе. Я уже хорошо умела плавать, но почему-то начала захлебываться. Может быть потому, что руки и ноги у меня сводило судорогой от нестерпимого горя. Я плохо держалась на поверхности, меня тянуло на дно. Но уже через мгновенье меня настиг папа. Он тоже прыгнул за борт.

– Софи, деточка, не пугай нас так!

– Я не хочу! Не хочу жить! – кричала я, пытаясь вырваться из его рук. Пока я барахталась, не заметила, как подплыла мама.

– Прости нас, Софи, пожалуйста!

Её лицо было совсем бледным и мокрым от воды. Я обмякла, закрыла глаза и заплакала. Папа плыл со мной на руках до самого пляжа, вынес на берег и долго потом баюкал, укрыв теплым пледом, который принесла мама. Я проснулась уже ночью, в своей кровати, выскользнула из каюты и подглядела, как папа и мама, взявшись за руки, как маленькие дети, сидят на палубе и тихо-тихо о чем-то разговаривают. А потом они начали целоваться, и я окончательно успокоилась. Когда люди целуются, значит у них всё хорошо. Я всегда считала поцелуи чем-то сказочным, волшебным. Поцелуи снимают заклятья и развеивают злые чары. Они вдохновляют и оберегают. Если бы люди больше целовались, то им бы не хотелось воевать или соперничать.

Спустя годы, вспоминая своё детство, я поняла, что отношения моих родителей были нереально прекрасными. Они очень любили друг друга, часто целовались и вообще вели себя, как молодожены. Поэтому я думала, что обычно так и бывает: мужчина и женщина встречаются, сразу влюбляются, женятся и больше уже не расстаются. Никогда. И любят друг друга много-много лет так же сильно, как в первый день встречи.

Я жила – в сказке. И даже не представляла, что может быть иначе.

Сколько себя помню, со мной всегда происходили чудеса. Однажды мы гуляли с родителями по греческому острову. Я бежала по горной тропинке, намного обогнав маму и папу. Вдруг, словно из скалы мне навстречу вышел старик в черной одежде и в черной шапке. Это был монах. Я была девочка вежливая и прижалась к скале, пропуская его. Поравнявшись со мной, старик покачал головой и сказал громко, обращаясь к самому себе:

– Нет, нет! Эта выйдет замуж не по любви!

И его черные, развевающиеся на ходу одежды, коснулись меня.

Не знаю, почему я побежала вперед. Словно меня обожгло холодом. Я рванула так стремительно, что почти сразу стала задыхаться, остановилась и с опаской оглянулась. Никакого монаха позади меня не было. Куда он мог деться? Я посмотрела вниз. Может, он свалился? Но на склоне его тоже не было. Я подождала, пока меня нагонят родители.

– Вы видели здесь монаха? Ну, такого старика в черных одеждах. У него ещё борода и длинные лохматые волосы. Куда он делся?

Родители переглянулись.

– Нет, Софи, здесь никого не было.

– Может, вы не заметили, как он прошел мимо вас?

Папа с сомнением покачал головой.

– Тут и вдвоём сложно пройти, а уж втроём…

– Софи, доченька, он напугал тебя? – тормошила меня мама.

– Он мне сказал… – начала я и осеклась. На каком языке он говорил? Я не могла вспомнить. После я думала и думала про этого монаха. Греческая вера немного другая, может, раз я католичка, его слова ко мне не относятся?

Там же, на острове нас сфотографировал на Полароид какой-то турист и подарил фотографию: мы стоим возле «Ники», папа обнимает маму за талию, а другой рукой – меня. Мама в голубом платье, у неё распущены волосы, и они сверкают на солнце насыщенным медным блеском. Я в шортах и голубой футболке, загорелая, кудрявая и коротко стриженная, похожа на мальчика. И все мы улыбаемся. Это было очень счастливое и беззаботное время.

Там же, в Греции со мной произошло очередное чудо.

Однажды, когда мама рассказала мне историю про Иисуса и самарянку, я села рядом с колодцем и стала ждать.

– Софи, зачем ты сидишь у колодца? – спросила меня мама.

– Жду Иисуса!

И я провела в томительном ожидании целый день. Я была упрямым ребенком, и мама не трогала меня.

Когда солнце стало клониться к закату, мимо колодца прошла молодая женщина в черной одежде. Гречанки часто ходят в темном.

– София, что ты делаешь здесь? – спросила она меня по-гречески, а я почему-то совсем не удивилась. Ни тому, что вдруг стала понимать греческий язык, ни тому, что женщина назвала меня по имени.

– Я жду Иисуса, – ответила я.

Женщина покачала головой и улыбнулась.

– А Иисус ждет тебя…

– Где? – встрепенулась я.

Гречанка указала на отмель. Я помчалась туда. Там не было никакого Иисуса, зато на берегу лежал дельфиний детеныш. Вода отступила вместе с отливом, и он оказался в ловушке. Недалеко от берега, рискуя тоже оказаться на суше, вертелись дельфины. Они жалобно скрипели и высовывали головы из воды. Дельфиненыш был маленький, как человеческий ребёночек. Я подняла его и понесла в море. Стоило мне зайти в воду всего по пояс, как меня окружили дельфины. Я отдала им маленького и долго смотрела вслед.

Мама встретила меня дома.

– Ты купалась прямо в одежде?

– Так вышло, мамочка, не сердись.

– Ты дождалась Иисуса у колодца? – улыбнулся папа.

– Да, – просто ответила я.

Я никому не рассказывала, но этот случай наполнил меня радостью. Никогда я не была близка к Богу, как в то время.

Не знаю, как и у кого из родителей возникло желание покинуть приветливое Средиземноморье и отправится совсем в другую часть света. Помню только, что родители всё время что-то обсуждали. По-моему, папиных родственников из Италии. Папа не хотел поддерживать их дело, а мама очень волновалась и чего-то постоянно ждала. Несмотря на сомнения, однажды решение было принято.

В один прекрасный день мне купили тяжелые туфли и темное платье почти до щиколотки. Мама вырядилась так же нелепо – во всё темное, убрала свои прекрасные волосы под черную косынку, и мы поехали из порта на такси, вдоль побережья. Водитель, узнав конечный пункт нашего назначения, оживился, и всё выспрашивал папу о чем-то. Папа отвечал односложно и неохотно. Такси остановилось у каменного забора. За забором виднелось множество крыш маленьких домиков. Тогда я ещё не знала, что это были склепы – фамильные усыпальницы.

Мы пошли от входа налево, по тихой аллее. Навстречу нам попадались в основном туристы. Они бродили шумными стайками, часто фотографируя и что-то восклицая. Папе это явно не нравилось. Мы пришли к одному склепу с золотыми буквами. Буквы были все знакомые, но разобрать надпись я не смогла. Позже я узнала, что надпись была на корсиканском языке. Папочка прислонился к тяжелой решетке, закрыл глаза и его губы что-то быстро зашептали. Может быть, это была молитва, может быть – слова прощания. Я была маленькая, но поняла, что папочка привел нас проститься с его родными. Там были похоронены его родители, которые погибли в автокатастрофе и бабушка Летиция, воспитавшая его.

Мама стояла молча и тихо гладила меня по голове. Обратно до порта мы шли пешком. Медленно и молча. Я натерла ноги в непривычной обуви, но не ныла и старалась не хромать. На «Нике» я немедленно разулась, тихонечко спустила тяжелые башмаки за борт, и они сразу утонули.

Папа не стал поднимать паруса, просто молча запустил двигатель. А когда мы отходили от берега, он тихо прошептал по-французски:

– Прощай, Аяччо!

Когда мы покидали приветливое Средиземное море, мама плакала, а я бурно радовалась: наконец-то нас ждут настоящие путешествия и приключения! Если бы я знала тогда, насколько опасными окажутся наши приключения, я бы тоже плакала.