Читать книгу Пока бьется сердце - Светлана Сергеева - Страница 13

Отношения у мамы с заведующей Рекковской больницей Пелагеей Романовной были весьма напряженные, поэтому при первой же возможности мы переехали в совхоз Хатыницы, где располагалась небольшая больница. Главным врачом была Савина, раньше тоже работавшая в петергофской больнице. Они были хорошо знакомы. В наше распоряжение была предоставлена половина каменного домика: две небольшие комнаты, кухня и маленькая кладовка. Хлеб пекли сами жители в русской печке сгоревшего дома. Дом сгорел, а русская печка осталась и продолжала выполнять свои функции. Я тоже научилась печь хлеб. Тесто состояло из закваски, картофельных очистков и горсти муки.

Мать и сестра работали в больнице. Я летом пасла стадо коров и коз. Научилась доить коров. Сначала очень болели руки, но потом привыкла. Да и к коровам надо было уметь подойти, поласкать, поговорить. А не то махнет тебе по глазам хвостом, копытом ударит по ведру – и потекут молочные реки.

Целыми днями я бегала по полям, погоняя стадо. Освоила, осилила и научилась пахать землю. Иногда меня просили помочь кому-нибудь вспахать участок. Надо было и с лошадью найти общее понимание, управлять ею и одновременно крепко держать в руке плуг. Получалось. Я старалась внести свою лепту в наш довольно скромный пищевой рацион.

В больницу довольно часто со служебными проверками приезжал немецкий комендант города Волосово. Это был очень культурный, образованный, вежливый человек. Всегда, по возможности, сообщал матери о положении дел на фронтах и уверял, что скоро войска Красной Армии освободят нас.

Комендант был в дружеских отношениях с главным врачом больницы. Он часто привозил необходимые лекарства в больницу. Несколько раз он освобождал молодежь, арестованную русскими полицейскими. Однажды и моя сестра была арестована и с группой молодежи доставлена в комендатуру города Волосово. Взволнованная мать, взяв лошадь, помчалась в город на выручку. Комендант освободил всех.

В лесах района базировалась группа партизан. Через связных удавалось передать необходимые им медикаменты. А иногда кого-то привозили ночью, стучали в окно, мать уходила в больницу. Конечно же, все это держалось в строгой тайне. Я научилась не задавать вопросов.

В одном из зданий бывшего совхоза немцы оборудовали школу радистов для молодых немецких солдат. Это были совсем молоденькие ребята. Иногда, проходя мимо них, я напевала тихонько «Интернационал» или показывала наверх, говоря, что мой папа летает и бомбит немцев. Но это были в основном совсем еще мальчишки, молодые, беспечные. Они только добродушно улыбались. Но порой кто-то из местных жителей писал на меня доносы в комендатуру за дерзкое поведение. Выручал комендант. При встречах со мной он просил быть осторожнее.

Как-то днем я гнала вдоль дороги стадо коз. Было очень жарко. Увидев едущую по дороге машину, я согнала коз на обочину. Подъехав к нам, машина остановилась. Это была машина коменданта. Вместе с комендантом из машины вышел очень худой, высокого роста человек в длинной генеральской шинели. Он подошел ко мне и положил свои ладони мне на плечи. Ладони его были очень холодные. Мне было очень неприятно от прикосновения холодных, желтых, прокуренных пальцев. Сквозь круглые стекла очков на меня смотрели внимательные глаза. Вижу бегущую ко мне мать. Она испугалась, увидев незнакомого человека в немецкой шинели. Когда она, запыхавшись, подбежала к нам, он спросил: «Это ваша дочь? Воспитывайте ее в русском духе!» Затем согнул свое длинное туловище, влез в машину, и они поехали с комендантом дальше.

Оказывается, это был бывший советский генерал Власов, который сдал в плен свою армию. Потом он организовал Русскую освободительную армию из пленных, русских полицаев и всяких других людей, потерявших голову в страшном хаосе войны. Многие из русских полицаев очень жестоко относились к местным жителям, и все старались избегать встреч с ними. Вот такая у меня состоялась историческая встреча…

Я очень много читала – все, что только попадалось под руку. Очень тосковала по учебе. Маму это, видно, тоже тревожило, и она, услышав об открытии школы в деревне Ястребино, решила меня туда отправить. Деревня Ястребино находилась километрах в 15 от нашего местожительства. В середине января 1944 года мать, взяв лошадь в больнице, повезла меня в школу. По хорошей зимней дороге лошадь довольно быстро нас туда доставила. Мать заранее договорилась с какими-то стариками, соответственно заплатив им за то, чтобы они предоставили мне кров и трехразовое питание. На прощание мама помахала мне рукой, и лошадь умчала ее домой. Старики оказались очень неприветливой парой. Дело было к вечеру, и я получила стакан кипятка и кусок хлеба. Кровать мне выделили. Утром мне опять дали стакан кипятка с куском хлеба. Я отправилась в школу.

Школа помещалась в доме, где в большой комнате собирались ребята всех возрастов. Учитель разговаривал с ними, читал книжки вслух. Деревенские ребятишки хорошо знали друг друга, а на меня поглядывали весьма недружелюбно. И притом они все время что-то ели. Вернувшись в дом из школы, я получила на обед 2 холодные картофелины в мундире, соль, хлеб и стакан кипятка. …А в доме так аппетитно пахло мясными щами. Если бы не этот запах! Так продолжалось дня три. В школе было тоскливо. Я решила бежать домой. Собрав свои немудреные пожитки в рюкзак, поблагодарив хозяев за гостеприимство, я вышла на большую дорогу, которая и должна была привести меня к дому. Кругом лес, тишина, и никого нет в округе. Сгущались сумерки. Я бодро зашагала по дороге к дому.

Неожиданно мое одиночество и тишина были нарушены шумом двигающихся по дороге тяжелых машин. Я сошла на обочину дороги. А машины все шли и шли. Тяжелые большие немецкие фургоны, крытые брезентом. Ехали они со стороны Ленинградского фронта на запад. На одной машине было неплотно закреплено брезентовое полотнище. От встречного напора ветра полотнище трепыхалось, и я увидела, что в фургоне лежат тела убитых солдат. Я стояла на обочине, взглядом провожая эту тревожную процессию. Немцам, сопровождавшим этот эшелон, было не до меня. Иначе что им стоило пустить автоматную очередь в одиноко стоявшую фигуру! Видимо, было не до того. Я поняла, что началось наступление наших войск на Ленинградском фронте. И на первых порах фашисты еще успевали выво зить тела своих погибших солдат.

Лишь поздно вечером добралась я до дома, чем очень удивила мать и сестру. На следующий день появились вооруженные немецкие солдаты и приказали нам срочно собираться в дорогу. Куда? Утром 29 января 1944 года за нами приехал на санях вооруженный немец. С ним ехала его жена, молодая русская женщина. Покидав в сани кое-какие необходимые вещички, мы сели в сани и тронулись в путь. Выехали на большую дорогу и вписались в поток повозок, машин, пеших людей. Разбитая дорога шла на Нарву.

…Крик, шум. Людской поток двигался медленно. Часто раздавался командный крик, и все разом прижимались к обочине, освобождая дорогу танкам, машинам, орудиям. Немцы отступали! Ура! А куда же мы движемся? И зачем? Наша задача – выбраться любой ценой из этого людского потока. Ночь провели в санях под открытым небом, зарывшись в сено. Хорошо, что не было сильного мороза. С утра нас вновь втиснули в этот движущийся поток. Часто звучали автоматные очереди. Это немцы очень спешили и расчищали себе дорогу среди людского потока. Они торопились на запад! Танки порой сходу наезжали на людей. Кровь, крики, стоны. Кровавое месиво.

Все чаще на этот движущийся поток людей и техники налетали наши самолеты, сбрасывали бомбы и стреляли из всех своих орудий. Дорога превратилась в сплошные воронки. Объезжали в обход, а поля вокруг были заминированы. Но нам и на этот раз не суждено было погибнуть в этом водовороте. Нас впереди ждали новые испытания. Вторую ночь, 30 января, конвоируемый обоз остановился недалеко от города Кингисеппа, в бывшем военном городке Каскаловка. Мы посматривали по сторонам, надеясь вырваться из этого оцепления. Ночью на нас вдруг обрушился шквал грохота и огня. Все рушилось, горело. Началась паника. Это стреляли «Катюши».

Наша персональная охрана побежала куда-то прятаться. Воспользовавшись всеобщей паникой, под грохот разрывающихся снарядов, захватив маленький узелок с документами и какой-то мелочью, мы спрятались в кустах. Потихонечку стали пробираться по снегу в направлении на город Кингисепп.

В Кингисеппе городская больница располагалась где-то на окраине. Вот туда мы и решили направиться. Когда мы наконец добрались до города, то увидели, что немецкие солдаты бегают с зажженными факелами и поджигают дома, Город горел. На нас никто не обращал внимания. Кроме бегающих немцев, никого ночью на улицах не было видно. Хорошо, что город небольшой. Вскоре мы очутились около кладбища, напротив которого стояли два двухэтажных каменных здания. Это и была городская больница. Погони за нами не было. Кто-то из местных жителей, пригласил нас укрыться от продолжавшегося обстрела в подвале больницы. Мы с благодарностью приняли приглашение и погрузились в теплую темноту подвального помещения. По звуку приглушенных голосов чувствовалось присутствие людей. Нам указали свободное место, и мы залезли в отсек, наполненный картошкой. Растянувшись в тепле, вздохнули с облегчением, почувствовав себя в безопасности. Вырвались! На какое-то время прекратился обстрел. Воцарилась тишина. Слышалось дыхание людей, тихий разговор, чей-то надрывный кашель. Мы не верили своему счастью. И правильно делали…

Вдруг от резкого удара дверь в подвал распахнулась. С фонариком в руке на пороге стоял, пошатываясь, пьяный немецкий офицер с гранатой в руках. Его сопровождал солдат с автоматом. Освещая лучом фонарика людей, лежащих на картошке, офицер презрительно смеялся. Да, он смеялся, подбрасывая в руках гранату: «Вот она, ваша жизнь!» – повторял он на русском языке, явно глумясь над нами. Ну и что же теперь? С таким трудом удалось убежать из арестантского эшелона, от охраны, а теперь вот этот пьяный немецкий офицер с гранатой хочет завершить наши мучения. «Неужели это конец?» – подумалось мне. Но в это время в подвал прибежал еще один немец. Он был очень возбужден. И что-то сказал пьяному офицеру. «Я еще вернусь. Помните, граната все равно будет вашей», – уходя пообещал он. Немцы закрыли двери подвала на засов, чтобы никто не смог выбраться из подземного заточения. Вновь начался сильный обстрел. Через маленькие подвальные окна было видно, как озаряется все на улице от взрывов. Опять смерч грохота и огня. В любой момент эта лавина огня может накрыть наше убежище. Так прошла ночь. В ожидании чего? Чуда? К рассвету установилась тишина. Что бы это значило? Все молча прислушивались. Ничто не нарушало тишины. И тогда решили сообща постараться открыть дверь, ведущую на улицу. Под общими усилиями дверь поддалась. Засов соскочил, и мы вместе с дверью вывалились на улицу.