Читать книгу В вихре времени - Светлана Викторовна Ильина - Страница 6

Часть первая
Глава шестая

Оглавление

В среду вечером в дверь опять застучал дворник. Николай тяжело вздохнул, оторвался от книг и пошёл открывать.

Захар, как водится под вечер, был навеселе:

– Извиняйте, ваше благородие, – шутливо поклонился верзила, – опять письмо-с…

Он вручил Николаю узкий конверт на плотной дорогой бумаге.

– Да ладно, Захар, не извиняйся. Тебя не исправить… – задумчиво протянул Николай. Он читал адрес отправителя и машинально искал монетку в кармане.

Дворник ушёл, а Николай поспешил в кабинет, где снова уселся за письменный стол и надорвал конверт. Это было приглашение от Рябушинских на званый ужин в четверг будущей недели.

Николай улыбнулся. Он надеялся, что не только Миша был инициатором приглашения в гости, но и его сестра… Это предположение грело душу надеждой на будущее развитие отношений.

* * *

Наступил долгожданный четверг. Николай зашёл во двор особняка Рябушинских и почувствовал знакомый уютный запах самоварного дымка. Вспомнились посиделки с отцом в родном поместье… Он позвонил.

– Как прикажете доложить? – важно спросил швейцар. Николай открыл рот, чтобы ответить, но увидел друга, резво сбегающего по лестнице.

– Прокофьич, это ко мне! Пропусти!

Это был самый необычный дом в стиле «модерн», в которых приходилось бывать Николаю. Он поражал внутренним убранством: люстра-медуза висела над парадной лестницей в виде морской волны. Приглушённое освещение, зеленоватые стены, причудливые ручки в виде морских животных создавали иллюзию подводного мира.

“Однако хозяин дома – изрядный чудак”, – подумал Николай, ступая по паркету в виде рыбьей чешуи. Они вошли в гостиную, где за богато накрытым столом сидела небольшая компания.

– Господа, позвольте представить моего друга Николая Константиновича Елагина. Мы вместе учились в университете.

Николай поклонился хозяину и гостям. Рябушинского-старшего он сразу узнал по выдающимся усам с завитками на конце. Именно так описывал его Миша, когда рассказывал о семье. Умные внимательные глаза Степана Павловича смотрели доброжелательно.

– Друг моего сына – мой друг. Проходите, знакомьтесь: моя жена Анна Александровна, доктор Снегирёв, отец Иоанн, с дочерью вы знакомы. Прошу не стесняться, без церемоний. Позвольте полюбопытствовать, Николай Константинович, кто ваши родители?

– Мой отец Елагин Константин Васильевич был помещиком в Тверской губернии. К сожалению, месяц назад он скончался, а мать ещё раньше. Теперь я круглый сирота.

– Очень жаль, примите наши соболезнования. Мы сегодня в узком кругу тоже скорбим по великому человеку, покинувшему наш мир. Вы уже знаете, что писатель Толстой умер?

– Да, знаю, господа. Такие новости передаются быстрее телеграфа. Говорят, он умер в Астапово. Что же его побудило совершить бегство из дома?

– Пожалуй, я бы ответил на этот вопрос, Николай Константинович, – задумчиво протянул доктор, аккуратно поддевая вилкой кусочек стерляди. – У Льва Николаевича диагностировали обострившееся воспаление лёгких. При такой болезни врачи иногда замечают повышенное беспокойство. Вероятно, что оно и заставило Толстого уехать из родного поместья без видимых причин.

Николай заметил, как внимательно слушали доктора, будто от его диагноза зависела жизнь близкого человека каждого из присутствующих. Один отец Иоанн нахмурился – сухощавый пожилой человек с приятной русской окладистой бородой и серыми глазами, окружёнными морщинками, словно тонкой паутиной.

– Владимир Фёдорович, позволю себе с вами не согласиться. Вы видите материальные причины. А есть такое понятие – больная душа. Толстой не верил в духов, в мистическую сторону христианства, но это не значит, что их не существует. Он чувствовал приближение смерти и подсознательно боялся попасть в лапы тех злобных тварей, существование которых он так яростно отрицал. Именно этот страх и погнал его поближе к Оптиной пустыни. Но Господь не сподобил Льва Николаевича покаяния. Видно, много вреда он нанёс миру лживым учением.

Николай не вмешивался в разговор. Утрата любимого отца была сильнее, чем сожаление об уходе великого писателя. Но главное, с ним рядом сидела очаровательная Мария. Он не отрывал глаз от её кудряшек, которые мелькали перед ним каждый раз, когда она поворачивала голову, чтобы ответить кому-нибудь из гостей. Николай смотрел на маленькую изящную ручку и с трудом удерживался, чтобы не накрыть её своей ладонью. Ему хотелось завести разговор, но на ум ничего не приходило.

Маша немного официально обратилась к нему:

– Скажите, Николай Константинович, а вы разделяете взгляды Толстого на Бога и вообще на христианство?

Взоры гостей обратились на Николая. Он помолчал, наливая в бокал вишнёвой рубиновой лестовки и обдумывая ответ, а потом спокойно произнёс:

– Я знаю, что модно быть толстовцем, Мария Степановна, но не разделяю взгляды Льва Николаевича на невидимый мир, и на это у меня веские основания.

– А какие причины у тебя, Николай? – удивлённо спросил Михаил.

– Это личная, довольно мрачная история, я бы не хотел портить вечер, – уклонился Николай от ответа.

– Отец Иоанн, а позвольте спросить: нашей русской православной Церкви не совестно, что отлучили от общения с Богом истинного христианина, коим был Лев Николаевич? – сверкая пенсне, через стол спросил доктор Снегирёв.

Отец Иоанн не ожидал такого пассажа, его вилка застыла над куском рыбы, но не растерялся:

– То, что вы, Владимир Фёдорович, называете Толстого христианином означает, что вы совершенно не разбираетесь в догматах нашей веры. Это печально, учитывая, что мы живём в православной империи. Но я вас не виню. Замечу, что Церковь не была инициатором сего отлучения. Лев Николаевич во всеуслышание заявил, что Христос просто человек, а не Бог. Не верил в Его Воскресение. Следовательно, отрицал главный постулат христианской веры.

– Но он создал учение на основе проповедей Христа! – возразил хозяин Рябушинский, сыто откидываясь на спинку кресла.

– В этом я вижу печальный и нелепый знак нашего времени, – усмехнулся отец Иоанн. – Господин Елагин, вы же, кажется, философский факультет закончили, так? – неожиданно обратился священник к Николаю.

– Так, батюшка. А что?

– Тогда вы должны знать занятную книжечку господина Соловьёва Владимира Сергеевича “Три разговора”. Там есть что почитать, над чем подумать и даже поспорить. А предисловие мне понравилось больше всего.

– Я читал эту книгу, отец Иоанн. Но предисловие помню смутно.

– А я запомнил и хочу заметить, господа, к нашему разговору оно весьма подходит.

– Он что же, про Льва Толстого написал? – удивилась Анна Александровна.

– Нет, сударыня, не конкретно про него, а про таких как он. Владимир Сергеевич упоминает о диком учении, которое образовалось в восточной губернии нашего необъятного Отечества. Его последователи сверлили дыру средней величины в тёмном углу избы. Потом прикладывали к ней губы и много раз повторяли: “Изба моя, дыра моя, спаси меня!” Себя они справедливо называли дыромоляями или вертидырниками. Представьте себе, господа, через некоторое время избу переименовали в “царство Божие”, а дыра стала называться “новым евангелием”.

– Зачем же они это сделали, отец Иоанн? – смеясь, спросила Маша.

– Да затем, барышня, что без имени Христова их религия никого не привлекала. Так же как и учение Толстого имело бы гораздо меньше последователей, если бы он назвал его не Евангелием, а как-нибудь иначе. А так как он прикрывался именем Господа и Спасителя нашего, который распялся и воскрес, во что Толстой не верил, то православная Церковь обличила этот обман, чтобы христиане не соблазнялись. А вернуться в лоно матери-Церкви писателю никто не мешал.

– Да, пожалуй, так каждое новое учение будет либо заповеди брать из христианства, либо прикрываться именем Христа, – задумчиво сказал Николай.

* * *

Беседа, словно река, распалась на множество ручейков. У каждого гостя нашёлся собеседник. Николай наблюдал за Машей и поражался, сколько удивительных качеств у этой юной девушки. С доктором Снегирёвым она говорила на серьёзные темы о равноправии женщин с таким здравым смыслом, что тот, задумав снисходительно улыбнуться и перевести разговор в шутку, вынужден был отвечать без всякой иронии, чтобы не прослыть дураком. Отцу Иоанну она просто и доходчиво объяснила смысл современной поэзии… И всё время оставалась такой милой и прелестной, что мужчинам приходилось прилагать усилия, чтобы не упустить нить разговора, невольно залюбовавшись хорошенькими ямочками на щеках или коралловыми губками девушки.

Когда Мария рассказывала о любимых поэтах, Николай с удивлением узнал, что она поклонница декадентстких течений.

– А кто вам больше нравится из декадентов, Мария Степановна?

Маша задумалась.

– Больше всех интересует Брюсов. Очень страстный и даже страшный человек. Вы слышали про его любовь к Нине Петровской? Безумная любовь, безумные стихи:

Ты – слаще смерти, ты желанней яда,

Околдовала мой свободный дух!


Когда он её разлюбил, она даже попыталась его убить из револьвера…

– Какие страсти, – усмехнулся Николай, – я слышал – револьвер дал осечку, как в лермонтовском "Фаталисте"…

– Да… – загорелись глаза Марии, – чем-то он похож на колдуна… вот бы посмотреть на него.

– Что ж, ничего нет невозможного, если хотите, я покажу, где он бывает…

Всё было необычно в этой девушке: и её лёгкий нежеманный нрав, и миловидное, детское лицо, и увлечение стихами, сложными для восприятия даже зрелому уму. Словно шкатулка с секретом, Мария раскрывала себя не сразу, и от этого ещё больше хотелось узнать её поближе.

В вихре времени

Подняться наверх