Читать книгу А&В. Бабочка - Tais - Страница 7

Он разглядывал эту картину уже, наверно, раз сотый. Безликий, до скрежета в зубах пресный пейзаж. Нигде не было указано ни названия, ни автора, написавшего картину, но он был стопроцентно уверен, что название у нее – «Рыбацкая деревушка». Узкая чуть заболоченная речка прорезалась через холмистые берега, на которых росли крупны ивы, свесившие свои ветви к самой воде. На переднем плане дряхлая деревянная весловая лодка, брошенная на одном из берегов. Из нее торчал кусок столь же дряхлой рыбацкой сети. Чуть поодаль виднелось скопление деревенских избушек. А дальше, уходя в перспективу, только река и ивы. «Скукотень» – промелькнуло в его голове. И ведь не сказать, что картина эта написана бездарно, скорее наоборот, хоть он и мало что в этом смыслил, но безупречное качество работы хорошо видно. Просто сюжет выбран настолько избитый, что интерес к ней пропадает при первом же взгляде на нее. «А я вынужден был на нее смотреть каждое воскресенье на протяжении целого месяца…».

– Александр, вы меня слушаете? – спросил его мужчина, сидящий напротив, запрокинув ногу на ногу.

Лениво Новак перевел взгляд с картины на собеседника. Перед ним сидел молодой мужчина, на вид лет 28-30, длинный и худой, чем сильно напоминал ему одного монстра из детских сказок – слендермена. У него были какие-то неестественно длинные худые ноги и руки, которые оканчивались такими же странными бесконечно длинными и костлявыми пальцами. Губы его были настолько узкими, что иногда казалось, что их у него вовсе нет. На носу сидели изящные очки в квадратной оправе, которые то и дело сползали, и хозяин поправлял их одним своим длинющим пальцем. Этот жест он проделывал за час минимум раз десять с быстротой и странной элегантностью. На голове у него как всегда идеально уложенные темно-каштановые волосы, а на теле – безупречно подобранный наряд. Сегодня это белоснежная рубашка, торчавшая из бежевого вязаного кардигана, светло-коричневые брюки, явно недешевые кожаные ботинки и завидный аксессуар в виде наручных часов одной из самых дорогих марок с кожаным ремешком в цвет ботинок. Даже Новак, будучи особенно придирчивым к мелочам, положительно оценил его вид.

– Конечно, я вас слушаю, – спустя секунд десять он все таки ответил.

– Давайте еще раз обсудим завтрашний день.

– Мы вроде уже все обсудили.

– Мне кажется, вы со мной не до конца откровенны. Вы сказали, что по поводу завтрашнего дня у вас нет никаких страхов.

– Это так.

– Вы в этом уверены? – сказал он и поправил свои очки.

– Абсолютно, – вновь соврал он.

– Мы не добьемся никаких результатов, если вы не будете честны. Как я ранее говорил, все, что сказано в этой комнате, из ее пределов никогда не выйдет.

– Если я уже несколько раз повторил, что ничего меня в завтрашнем дне не пугает, может, стоит мне поверить? – настойчиво парировал Новак.

Он не чувствовал к своему психотерапевту неприязни или враждебности, даже наоборот он был ему симпатичен и внешне, и характером. Рядом с ним он испытывал странное чувство родства. Они были очень с ним похожи, начиная от странного внешнего вида, заканчивая проблемами со здоровьем. И что тут скрывать, его действительно тянуло с ним пообщаться в неформальной обстановке. Где-нибудь в пабе, например. Но встречались они только по воскресеньям, и каждый отыгрывал свою роль. Новак – упрямого пациента, нежелающего принять свой «недуг». А он – надоедливого врача, который хочет вылечить больного, пусть и против его воли. Ни одному, ни другому эта роль не нравилась.

После случая в ванной Новак был обязан сначала в течение месяца отлежать в психиатрической больнице, а потом регулярно посещать психотерапевта. Конечно, в истории болезни у него теперь числилась попытка самоубийства. Несмотря на все его возражения, психиатр в больнице решил, что все это была именно попытка суицида, просто Новак подошел к этому вопросу несколько неординарно. И его никто не стал слушать, когда он сказал, что, если бы он желал покончить с жизнью, то подошел бы к этому вопросу более основательно, не оставив себе никакого шанса на выживание и тем более не обращаясь в скорую помощь. Но от него лишь отмахивались, мол, не ври. Насильно его уложили в больницу и стали лечить от «суицидальных наклонностей». С его точки зрения, они пытались лечить здорового человека, так как он себя больным не считал. Он считал себя нормальным. Если и винил себя в чем-то, то только в неосторожности, но отказываться от этого занятия он не собирался. «У каждого свой способ развеяться. Кто-то с парашютом прыгает, кто-то в горах лазает, кто-то с акулами плавает. Так почему же только мой способ снять стресс считается ненормальным?» – говорил он каждый раз себе, как слышал очередной упрек в свою сторону. Матери, к его огромному облегчению, ничего не сказали. Они не могли раскрыть конфиденциальную информацию о пациенте, который находится во вменяемом состоянии и не дал им на это согласия. Он ей наговорил, что уехал в санаторий по бесплатной внезапно свалившейся на голову путевке от школы. Как ни странно, она поверила и с расспросами не приставала.

Месяц он терпеливо сидел в этой тюрьме, именно так он это ощущал, послушно выполняя все, что они говорили, а потом, клятвенно пообещав ходить к психотерапевту, наконец, смог уговорить врачей его выпустить. Выбравшись на свободу, он целиком отдался заслуженному летнему отдыху, лишь по воскресеньям вспоминая об этом неприятном случае. Советов врача он по большей части не придерживался, часто нарушая все запреты. Единственное, с чем он пришел к согласию со своим психотерапевтом, это с тем, что Дэна ему лучше какое-то время не видеть. Сначала он не думал, что ему это удастся, потому что совершенно не представлял, как объяснить Дэну, почему он его избегает. Но это оказалось куда проще. Дэн сам ему не звонил, не писал и вообще пропал из его жизни. Это было даже обидно. За два месяца ни разу не захотеть увидеть лучшего друга. Новака это задевало, но он сразу себя успокаивал, что это только к лучшему. И вот последний день лета. Хочешь, не хочешь, а завтра они встретятся. Еще в больнице он узнал, что они успешно сдали экзамены и оба зачислены в одну Старшую школу. Ему, как и всем другим, прислали список его одноклассников на ознакомление. Эта мера была принята, чтобы избежать конфликтов среди учеников, чтобы до начала года они могли перевестись в другую школу подальше от тех, с кем у них со Средней школы остались натянутые отношения. Когда он увидел его имя, его посетило двоякое чувство. С одной стороны, он был безмерно рад, что еще пять лет они будут дружить и регулярно видеться, а с другой, это будет пять лет злых шуток и издевательств над ним. Безусловно, некоторая надежда, что их отношения за это время изменятся и потеплеют, внутри у него была, но он был не настолько глуп, чтобы серьезно на это надеяться. По крайней мере, ни с того ни с сего это точно не произойдет. С этим надо что-то делать самостоятельно. Если он будет вести себя как всегда, то все так и продолжится. Значит, настала пора меняться. Этот вопрос он смог обсудить с психотерапевтом и даже выработать некую стратегию, если это можно так назвать. В первую очередь нельзя позволять Дэну над ним измываться. Надо определить определенную границу и не давать ему ее переступать. Это первый шаг к изменению отношений. Он понимал, что для него с его мягким податливым характером дать отпор властному и жесткому Дэннису будет ой как не легко, но так просто не может больше продолжаться.

Завтра первое сентября. День, когда они первый раз за больше чем два месяца встретятся. Чем Дэн занимался все это время, он не представлял. Он очень хотел его увидеть и одновременно панически этого боялся. И проницательный психиатр прекрасно об этом знал. Но Новак никогда и ни за что в этом не признается. Ему казалось, что если он в этом признается, то он признает и собственную слабость и навсегда опустит руки, никогда больше не попытавшись что-либо изменить.

– Что вы скажете, когда увидите Дэ…

– Может, закончим на сегодня? – грубо перебил он его. – Я устал.

Взглянув на него укоризненно из-под стекол своих очков, врач громко и с досадой вздохнул, взял в руки блокнот, накарябал на нем что-то.

– Как пожелаете, – сказал он, вырвал листок и протянул его Новаку.

– Что это? – Машинально он взял листок в руки.

– Мой номер.

– Могли бы не трудиться, у меня есть ваша визитка.

– Тот номер рабочий, в нерабочее время он не доступен. А этот, что я вам дал, личный. По нему можете звонить в любое время дня и ночи, если вам вдруг понадобится помощь. – Он вновь поправил очки.

– Спасибо, но не стоило. Я не собираюсь занимать еще и ваше личное время своим нытьем. К чему вам это?

– Считайте, что это моя личная прихоть. Я о вас беспокоюсь.

– С чего бы вам обо мне беспокоиться? Разве я не один из множества обычных ваших пациентов?

– И да, и нет. Вы – мой пациент. Это так. Но я не считаю, что обычный. Если позволите, я искренне думаю, что в будущем вы станете великим человеком. Я не могу позволить нашему Району потерять такое дарование.

– Такой как я? Великим? У вас странное чувство юмора, – сказав, он поднялся с кресла и подошел к напольной вешалке, на которой висела его верхняя одежда. К его словам он отнесся скептически, ни капельки им не поверив.

– Только вот, я совершенно не шучу.

– Тогда вы крупно заблуждаетесь, – холодно сказал он и надел куртку. – Такой человек как я, вечно страдающий то от одного, то от другого, по определению не может добиться никакого успеха.

– Как раз наоборот. Страдание – это именно то, что делало великих великими. Люди, которых нещадно бьет жизнь, закаляются и прикладывают все свои усилия, чтобы этот мир изменить.

– Чересчур однобокое высказывание. Если это так, то каждый несчастный должен как минимум приносить пользу этому миру. Но, увы, подавляющее большинство поступает как раз наоборот. Пьяницы, наркоманы, асоциальные личности. Какая от них польза?

– Для того, чтобы стать великим, помимо страданий, требуется интеллект. И вы им обладаете.

– Ну, знаете ли, это уже не прикрытая лесть, – изрек Новак и шутливо улыбнулся.

– В моем мире это называют комплиментом. – Он ответил ему такой же сдержанной улыбкой.