Читать книгу Взгляд изнутри - Тали Гофман - Страница 10

***

– Вы должны догадываться, что время в больничной палате тянется бесконечно долго. Настолько долго, что это становится невыносимо каждую минуту твоего бодрствования. Особенно, когда ты не можешь встать. Хотя, наверное, это не имеет особого значения, так как ходить-то всё равно негде, да и желания, само собой, нет. Ещё ужаснее, что чем крепче становится организм, тем меньше желания спать, а разглядывать свою палату сутками – штука совсем невесёлая. Пошарканные стены, вдоль которых стоят треноги для капельниц, ужасные скрипучие койки, как в лагерях, пол, покрытый изрядно износившимся линолеумом, – в общем, всё, что меня окружало, действовало на меня угнетающе. Безумно чесались ноги, которые, кстати, были в гипсе. И голова гудела. Первые дни я даже не могла толком разглядеть, что меня окружало, потому что когда открывала глаза, видела только черные пятна. Но, по прошествии времени, я об этом не особо пожалела. Тело было тяжёлым, да и вообще я его плохо чувствовала. Развлекалась я тем, что делала упражнения для пальцев рук, которые придумала сама.

– Кстати, тот факт, который я описываю в своём дневнике, касающийся покалывания по всему телу.. – Элис посмотрела на репортёра, как бы стараясь увидеть, понимает ли он, о чём она говорит, -.. помните? Ведь это необычно, если учесть, что я потеряла чувствительность ног больше, чем на месяц. Много раз я задавала себе вопрос: действительно ли в тот день я их всё ещё чувствовала? Или это просто было моё желание. Как Вы считаете?

– Знаете, я не медик. Но, наверняка, шок после пробуждения мог иметь такую силу, что вылилось в такие последствия. Спинальный шок, кажется, именно так и возникает: из-за потрясений… Репортёр был абсолютно неуверен в том, что сказал, честно, он и не понял сам, зачем решил ответить Элис. Но, кажется, её мало всё это волновало. Она с невозмутимым видом продолжала дальше…

– Первые две недели я лежала в палате для пациентов, которые перенесли сложную операцию. Врачи, которые посещали меня чуть ли не каждый час, шутили, что это палата для больных «с пылу с жару». Рядом было ещё три кровати, но занята была только одна. Там было всё очень печально: один сплошной гипс, как будто статуя из музея. Если сравнивать момент, когда этого человека туда привезли и по прошествии некоторого времени, – никакой разницы, он даже ни разу не пошевелился. Лишь изредка я слышала что-то похожее на мычание, что давало мне надежду на то, что всё-таки это существо вполне одушевлённое.

Там, в больнице, я чувствовала себя очень некомфортно. Некомфортно – это даже не то слово, оно не описывает весь спектр эмоций, которые во мне бушевали. Я лежала, прикованная к кровати, в незнакомом холодном помещении, рядом с каким-то незнакомым мне человеком. По коридору, который, кстати, был мне очень хорошо виден, так как дверь по обыкновению была у нас распахнута, потому что во второй части палаты находился туалет, сновали туда-сюда медики и пациенты, мелькали носилки, кровати на колёсиках, гудели голоса. Такое ощущение, что ты находишься в открытом поле, и абсолютно ничем не защищен. И эти стены, – они совсем неродные, и подушка с одеялом тоже. Да и вообще хочется элементарно сходить в душ: люди вокруг ходят, а ты с грязными волосами.

– Неужели Вас тогда волновал этот вопрос, Элис? – репортёр от удивления даже не знал, как ему реагировать.

– Джон! Этот вопрос меня волновал больше всех остальных вопросов вместе взятых. И не только тогда, но и на протяжении всего моего больничного периода. Пожалуй, это самое ужасное, что можно сделать с человеком, если хочется раздавить его морально, – можно упечь его в больницу.

– Неужели, всё так серьёзно? Я удивлён, но не могу, конечно, сказать, что не способен понять.

– Может, для кого-то это иначе. Но я всегда старалась следить за своим внешним видом. – Элис устало вздохнула. Казалось, они так долго сидели и разговаривали, что солнце должно было сесть и заново подняться. Её стали посещать мысли, а действительно ли она хочет, чтобы всё, что она сейчас говорит, было проговорено на публике. Элис энергично помотала головой. – На чём мы остановились, Джон?..

– Больница, палата, много народа…

– Ах, да!.. Я же хотела рассказать о том, как я тогда узнала про всё. Мне же никто долго не говорил, боялись, наверное.

– И я бы не стал брать на себя такую ответственность…

Элис укоризненно взглянула на Джона. Что ещё можно было ожидать от этого сопляка.

– …Историю о том, как я очутилась в больнице и по какой причине, мне рассказал медбрат, который менял капельницы и ставил достаточно болезненные уколы. Только после этого я начала по кусочкам собирать свою память. Его спокойный тон был вполне к месту, так как тот ужас и шок, который я испытала при осознании всего произошедшего были очень огромными, – отчасти он это нейтрализовал. Кстати, я имела неосторожность рассказать ему, что я плавала в океане на яхте размером с песчинку, где слепило солнце, которое гнездилось в мёртвом небе. После этого разговора ко мне часто начал заглядывать психиатр.

– Вы сообщили ему это, выражаясь именно такими эпитетами? – репортёр рассмеялся.

– Ну да, я считала своё видение чем-то необычным, мне хотелось, чтобы кто-то ещё назвал это чудом. А оказалось, что данному человеку было совсем не до душевностей со мной, и он меня сплавил этому странному психиатру, который, кстати, оказался умнейшим человеком. Не поверите, но по случайным обстоятельствам именно этот психиатр определил меня сюда.

– Я думал, он уже на пенсии должен быть как сто лет.

– Я так понимаю, что Вы сейчас посмели намекнуть на мой возраст, Джон? – Элис приподняла брови и уставилась на репортёра. Он не хотел ни на что намекать, это вырвалось само собой. Уж лучше бы намекал, тогда бы было хоть что сейчас сказать. Джон виновато улыбнулся.

– Я не хотел Вас задеть, просто не подумал о косвенных выводах от данного замечания. – Джон прокашлялся. – Простите, Элис. Давайте продолжим…

– Этот тип мне сразу не понравился.– Элис так и смотрела на Джона, будто эти слова относились и к нему тоже. — Он был слащавый, весь какой-то совсем неестественный, и хотел вселить в меня веру в его всеобъемлющее понимание моего положения. Ещё он пытался игнорировать моё презрение, и это была его самая большая стратегическая ошибка. Потоки сарказма во мне не просто не иссякали, они нарастали с непреодолимой силой. В конечном счёте, я настолько распоясалась, что встречала его словами вроде: «Доктор, несите скорей воды, я вся в огне!» или «Спаситель вернулся! Милосердные боги услышали мой клич!». Но когда он вдруг исчез, я всерьёз начала по нему скучать. Бывало, я даже принималась думать о нём. И мои мысли крайне отличались от тех эмоций, которые я выливала на этого человека. Я вдруг поняла, что именно он вернул мне «вкус» к жизни. Да! Этот маленький несуразный человек обманул меня, обвёл меня вокруг пальца. Притом сделал это так искусно, что я, думая, что веду свою игру, на самом-то деле, всё это время плясала под его дудку. Конечно, я немного пообижалась на себя за такую простоватую оплошность, но делать нечего: в итоге-то результат был положительным. И мне был назначен перевод в другую палату в конце недели.

– А Вы были несносной девчонкой, Элис! Я бы на месте этого врача устроил бы Вам «сладкую жизнь»!

– Если честно, мне прямо-таки стыдно самой вспоминать об этих событиях, – Элис покачала головой, – не знаю, что на меня тогда нашло. Возможно, это была скрытая тревога или даже отчаяние. Я была совсем ребёнком, когда всё произошло. Многие взрослые, уверена, делают и более страшные вещи.

– Спиваются, например, – Джон многозначительно посмотрел в окно, будто каждый третий его знакомый именно так и закончил свою карьеру. «Не удивилась бы даже», – подумала про себя Элис.