Читать книгу Взгляд изнутри - Тали Гофман - Страница 5

– Мое детство проходило не так безоблачно, как мне того хотелось. Наверное, так бы сказал любой подросток в моём на тот момент возрасте, – всегда всё не так и хочется другого. Меня не учили, что оттенки происходящим событиям мы придаём сами, и только нам решать, ненавидеть за это мир или благодарить. У опыта же нет оттенков. Независимо от наших чувств он усваивается без нашего на то согласия, – хотим мы того или нет.

Своего настоящего отца я не знала. Мама очень тщательно скрывала от меня любую информацию о нём, а так как она довольно грубо прерывала мои вопросы, я перестала их задавать. Но однажды, когда я была в деревне у бабушки, она под моим натиском сдалась и поведала, что отец мой спился, загремел в психиатрическую клинику, а после уехал на родину, – вестей о нем с тех самых пор не было.

Жили мы тогда в комнате, выделенной маме профсоюзом фабрики, в которой она работала. Жили бедно. Комната наша больше походила, скорей, на чулан, – тот же затхлый воздух, и вечный полумрак: наше единственное окно упиралось прямёхонько в стену того самого завода. Обои были не просто пожелтевшие, – даже хуже: если до отошедшего кусочка дотронуться пальцами, он осыпался, как труха. Уж не знаю, сколько лет их не переклеивали.

В комнате было три стула, на два из которых мы вешали одежду, а на одном я сидела, когда занималась уроками. Книги я складывала на подоконник и занималась исключительно при дневном свете, чтобы не тратить электричество, что было очень затруднительно в зимнее время. Кровать была одна, и мы спали на ней с мамой вдвоём. А ещё водились клопы, но они выходили на охоту только ночью. Бывает, заснуть не можешь, и чувствуешь, как ползёт по ноге, – и мерзко, и щекотно, а сделать ничего не можешь. Мама очень сильно уставала на своих двенадцати часовых сменах, и разбудить её было намного хуже, чем отдаться на волю клопам. Так я поняла, что у всякой боли и неудобства, да, наверное, даже у всякого чувства есть своя определённая черта. И когда ты её пересекаешь, становишься менее восприимчивым. Странно, что многие взрослые люди называют это мудростью и гордятся этим, – по мне, так лучше испытывать всё в полной мере, ещё лучше сверх меры, – так чувствуешь себя живым.

В школе, кстати говоря, у меня всегда всё было хорошо с отметками, – другое же дело люди. Так как я хотела каждый раз сделать что-то лучше, чем в прошлый раз, меня очень быстро записали в ряды зазнаек и высокомерных. Я не понимала, почему моё стремление к совершенству вызывает такую бурную реакцию, ведь это вполне нормально, когда у человека есть такие стремления. Ведь они не были бесцельны, – я отдавала себе отчёт, что от моих отметок зависит, куда я поступлю в дальнейшем, и насколько у меня будет большой выбор учебных заведений; да и вообще само существование хоть какого-то выбора подразумевало некую свободу, – а свободы мне очень недоставало.

Мама с малых лет мне твердила, что если я не хочу «остаться с носом» после школы, то нужно много работать, так как она ничем не сможет помочь, – ни физически, ни, тем более, материально. А наше существование в достаточной степени мотивировало меня на большие результаты.

У меня была подруга, Настя, она была директорской дочерью. Часто после школы мы шли до дома вместе. Не совсем, конечно, всё было так, мы ведь жили в разных сторонах. Это я провожала её до дома, потому что мне было приятно, что она со мной общается. Тем более, что мне казалось, это избавит меня от неприятных подколов и шуток других одноклассников. Иногда Настя приглашала меня к себе, и мы делали вместе уроки. У неё всегда было много сладкого, это мне запомнилось хорошо.

Настя была красивой девочкой. Её длинные волосы цвета блонд всегда были аккуратно собраны в хвостик, брови были идеальной формы, тонкие, пусть хоть и светлые, но всё равно достаточно подчёркивающие её голубые глаза. За ней всегда ходили мальчишки, и я, конечно, испытывала зависть, ведь ко мне никогда не подходили даже знакомиться. Надо полагать, я вызывала у них зависть, так как на занятиях по физкультуре с лёгкостью многих затыкала за пояс. А, может, мне просто так хотелось думать, чтобы не чувствовать обиды.

Настя носила форму с юбкой до колен, колготки у неё всегда были белоснежно белыми. А ещё ей позволялось ходить в туфлях на высоком каблуке, и никто ей ничего не говорил, по понятного рода причине. В общем, я была рада, что именно она решила стать моим другом. Потому что уже тогда у меня была тяга ко всему идеальному, а она для меня была идеальной.

Но однажды девочка из моего класса сказала мне, что Настя водится со мной только оттого, что я даю ей списывать уроки. И что за спиной моей она говорит ребятам всякие разные гадости, и смеётся надо мной. Конечно, я не поверила. Мы же почти всегда были вместе. Невозможно, чтобы человек был настолько лицемерным. Да и я бы заметила!… И тут я, действительно, начала замечать.

Сначала невольно, но потом всё более осознанно. Как будто соринка попала в глаз, и вроде бы видеть можно, но что-то все время мешает. Передо мной встал сложный выбор: либо я буду продолжать делать вид, что не замечаю этого, либо завожу неприятный разговор. И не понятно, чем для меня обернётся последнее действие. Я и так слишком долго тянула с признанием самой себе, что меня используют. Я нашла, казалось бы, идеальное решение. То есть решение без стычек и выяснений обстоятельств, – как будто все само так выходит. Я просто перестала давать Насте списывать, сославшись на неуверенность в правильности ответов.

Сначала всё шло хорошо, она начала больше со мной общаться и чаще приглашать к себе в гости. Я даже начала разубеждаться в правильности своих прошлых заключений. Но однажды она сорвалась, разболтала на весь класс, в котором я, между прочим, тогда тоже присутствовала, что я бескультурная, что я вечно за ней бегаю, как хвостик, и что она устала от меня. Там было что-то ещё, но большую часть я пропустила мимо ушей, так как меня это уже не волновало. Я только посмотрела на ту девочку, которая мне указала на лицемерие моей «подруги» и молча кивнула в знак признательности.

– Вы должны представлять, каким это было ударом для девочки из неблагополучной семьи, которая, наконец, решила, что увидела солнечный свет. Дети часто бывают жестокими. Но когда ты всеми силами пытаешься доказать, что ты очень хороший человек, а тебя обижают без причины, ты, так или иначе, начинаешь сомневаться в возможности достижения другой высоты. Вы меня понимаете? – Элис на секунду оторвалась от своего дневника и приподняла голову. Казалось, будто в её глазах стоят слёзы. Впрочем, возможно, просто так падал свет лампы, ведь, слушая Элис, каждый бы попал под влияние её эмоций, – настолько печален был её голос.

– Знаете, Элис. Самое интересное, что я сейчас почерпнул из Вашего рассказа, – Вы меня простите за откровенность, – так это то, каким способом Вы решили добиться правды. Я это так, как ремарку вставляю. Обычно таких людей не любят, так как козыри всегда у них на руках: провокация не есть прямое действие. Провокация, которая настолько искусно создана, что выглядит естественно, будто бы и не существует.

– Этот метод, – презрительно усмехнулась Элис, – так и остался со мной до самого… а я даже и не помню, когда я вдруг осознала, что рубить гораздо легче, чем гладить против шерсти. Но вернемся….

– Тогда же я начала прогуливать школу, мне было стыдно идти в класс, поэтому я ходила в ближайший парк. Я могла сидеть там целыми днями, независимо оттого, шёл дождь или светило солнце. Любые погодные условия я стала пропускать через себя. Вообще, я была склонна очень много думать. Для меня уже не было таким важным достигнуть чего-то в жизни, казалось, что есть много других интересных вещей. И что кем бы я не стала в дальнейшем, это будет лучшее, что мне уготовано судьбой. Странно было осознавать, что в голове так резко всё может перемениться от такого вот, казалось бы, маленького, совсем незначительного случая.

Не произошло ничего страшного, более того, я вполне успешно успокаивала себя тем, что такой случай будет не единичным. И тогда я отреагирую уже иначе, теперь я знаю, как такого не допустить. Да и не обрывать же общение с другими людьми, опираясь только на тот неудачный опыт. Прогуливать от этого, конечно, я не бросила, но мне заметно полегчало. В жизни есть более страшные вещи, чем презрение других людей. Людей можно сменить, можно вычеркнуть из своей памяти, а вот, например, то, что я могу не стать кем-то значительным в мире, изменить на каком-то этапе будет невозможно.

Так всё вернулось на круги своя, и я вошла в класс с гордо поднятой головой. Более того, я даже сама уладила всё с классным руководителем. Она, конечно же, поверила в моё мифическое заболевание, да и проверить это она никоим бы образом не смогла. Телефона-то у нас не было.