Читать книгу День накануне Ивана Купалы. Книга первая - Талина Март - Страница 10

Ох, трижды права была Стаськина мама, когда говорила, что утреннее море – самое лучшее. Может, приди ребята на пляж раньше, оно было бы еще лучше, но и сейчас, проснувшись наполовину, оно было прекрасно – лениво окатывало берег мелкими волнами, манило окунуться.

Мальчишки набарахтались до одури и легли на берег, в метре от прибоя. Довольного и уставшего Стасика вдруг потянуло на философию. Упершись подбородком в сложенные руки и вбирая всем телом ласковое тепло, он смотрел на волны, рассуждая про себя: «Вот это море, а это земля. Они были всегда. Они были за много тысяч лет до людей. Значит они старше, значит, мы должны их беречь».

Димка прервал его размышления:

– Чё притих?

– Да так, – засмущался Стасик и приподнялся на локтях, – хорошо тут у вас. А там что? – он показал рукой вправо.

Недалеко от берега, виднелось среди волн что-то тёмное.

– Это остров. В декабре проявился. Приходим в школу, а нам: «Куртки не снимать, идём новый остров смотреть». «Геогрызия» потом весь урок рассказывала, что это место, – Димка покрутил головой, – не старое, не такое, как Уральские горы. И море – при динозаврах – доходило до горы. Представляешь, наш огород был прям на дне. И то, что этот остров вылез, – продолжал Димка, – как раз доказывает, что здесь всё молодое. Я и сам об этом думал. Здесь же в каждой станице грязевое озеро есть. Вот как начнётся извержение! Здорово, правда?!

Стасик, начиная ощущать, как солнышко, распаляясь, прожаривает его насквозь, спросил коротко:

– А ты там был?

– Нет, – помолчав, признался Димка. – Я не доплыву. И бабушка сказала, что домой не пустит. Соседский Колька был, говорит – ничё такого.

– Всё равно интересно. Неизведанная земля.

Димка вздохнул:

– Мне профессор обещал, что катамаран на базе возьмёт, так эта Савельевна прицепилась, просится…

Помолчали. Потом Димка добавил:

– Да тут и так много хороших мест. Вот закончится эта катавасия…

– Какая? – не понял Стас.

– Да с Филиппком с этим, – Димка сплюнул и посыпал плевок сухим ракушечником из кулака. – Вот чё они детей рожают? Будет таким же вредным, как Динка.

Стаська не нашёл что ответить. Надо было идти домой, но лень было двигаться.

Димка поднялся:

– Смотри, Колька с ребятами, и мячик у них.

Трое ребят – старший, средний и младший, – подталкивая донельзя убитый мяч, шли по пляжу. Сразу было видно, что это братья – так они были похожи и фигурами, и одинаковыми, словно квадратными, головами.

– Димка! – замахал руками средний. – Мы тебя вчера искали. Где был?

– А, – кисло прозвучало в ответ, – с отдыхающим на рыбалку ездил.

– Ну и как?

– А, – подвёл итог Дима.

– А мы вот мяч достали, попинаем? – предложил старший.

– Пошли, Стась?

Стас пересилил истому и встал. Для равновесия сил взяли в команду младшего из братьев – Василия, – но просчитались. Димка вратарём-моталой приносил пользы больше, чем этот «засланец», который всё одно играл за своих. Он мешался, отдавал пасы братьям, а самое обидное – что есть дури пнул Стаса по ноге. Стаська чуть не взвыл. Потому и случилась ссора. Старшие квадратноголовые братья не признавали обвинений, а младший за их спинами ковырял пальцами ноги травяной кустик да помалкивал. Димка же, возмущённый и вспотевший, орал, доказывал право на штрафной.

И тут сквозь шум Стас услышал, что его зовут. За забором из металлической сетки стояла, помахивая сумочкой, Нелли Савельевна. Сегодня в её наряде преобладали голубые тона.

– Стасик! – позвала Нелли Савельевна ещё раз.

Стаська подошёл, прихрамывая.

– Скажи Диме – дома целый лазарет, – сказала Нелли Савельевна так, будто Димка всех заразил и ушёл. – Профессор лежит и ничего не хочет. И Рыся тоже лежит, а Диночка над ней плачет.

Сказала и пошла себе в сторону моря.

– Чё она? – послышался сзади надорванный голос.

Стас оглянулся и испугался разгорячено-грязного Димкиного вида.

– Заболели, говорит, все – и профессор, и Рыся.

– А я думал, она тебе про свой нос рассказывает.

– Чего? – не понял Стасик.

– Та-а, потом. Давай домой. Со страмцами играть – себя не уважать, – и, подхватив барахлишко, Дима, не оглянувшись на вопли братцев, двинулся к ближней дырке в заборе.

По мере приближения к дому шаг его ускорялся. Боль в ноге у Стаса прошла, но было тяжело идти по пыльным, горячим улочкам.

Казимир Степанович сидел посреди двора, в тени ореха, на низкой, не по росту, табуретке. Сейчас, сложившись, он был похож на большого красного кузнечика. Положив подбородок на колени и обняв их руками, профессор пристально смотрел на Рысю, что лежала напротив.

Не ожидая ничего хорошего, мальчики подошли ближе. Кошке было плохо. Лёжа на боку, она, не поднимая головы, тяжело дышала распухшим, как мохнатый мяч, животом.

Профессор поднял палец – тихо, мол. Но Димка спросил, словно ничего не понял:

– Как вы себя чувствуете, Казимир Степанович?

Тот зашептал, как придавленный:

– Я? Да ничего, облезаю. А вот зверушке вашей – худо.

Рыська выбрала для болезни самое приятное место во дворе. Здесь, в тени большого ореха, вблизи колонки, всегда было прохладно. Но выглядел зверёк ужасно. Рядом с круглым, готовым лопнуть, животиком лапы, хвостик и голова её казались совсем несчастными.

– Ничего не худо – ответил Дима – а очень даже хорошо. Нажралась, вот и лежит, переваривает.

Вынырнув из-за локтя профессора, вся в пятнах от слёз, Диночка зашептала с укоризною:

– Безжалостный ты, Димка. Бессердечный. Может, ей больно, а ты!

Димка оскалился:

– Может быть. Хочешь, я у бабы Симы клизму попрошу, большую? Ты будешь лечить свою кошку?

– А ты уверен, что это не опасно? – всё ещё осторожно спросил Казимир Степанович.

– Уверен, – качнул головой Дима. – Она перед пасхой тоже так лежала. Тридцать яиц стрескала, отборных, да ещё творогом закусила. Мы думали – помирает. Я её к ветеринару таскал, на гору.

И спросил Дину:

– Чё, забыла? Больше я не пойду. Она, может, чё спёрла! Вы, профессор, проверьте – у вас всё на месте?

– Да у меня и нет нечего, чтоб так раздуло.

Димка присел около Рыси и погладил ей лобик.

– Киска, а киска?

Зверюшка, узнав Димку, вздохнула, и пред её носом закачались травинки.

– Налопалась, как удав. Чё она так? Мы ж её кормим. Она ж не голодная?

Казимир Степанович, не переставая обнимать коленки, повёл ладонями, как крылами:

– Хищник. Ест про запас.

– Да, – протянул Дима, не поднимаясь, – остаётся узнать, что она съела. – И спросил у Дины: – Ты видела?

– Нет, – горячо помотала она головой, – я у Нелли Савельевны была, журналы смотрела. А потом мы профессора мазали, а потом…

В голосе девочки начали закипать слёзы.

– Потом смотрю: она идёт и шатается. Пришла сюда, вытянула лапки – и всё.

– Вытянула лапки! – передразнил её Димка и вскочил. – Пошли смотреть, может, она гусёнка схавала!

– Нет. У неё б тогда на мордочке пух был с перьями, – заверил профессор. – Кстати, сами-то вы чего замызганные? Вы ж на море были?

– Были, – согласился Димка, скорчив гримасу.

Глядя на его грязное, в полосках от пота, лицо, Стасик подумал: неужели я тоже такой? И объяснил за друга:

– Мы в футбол…

– Понятно, – качнул головой профессор и, вытянув руку, заставил его повернуться к себе спиной.

– Да-а, обгорел ты, друже, меня не хуже, – сказал он в рифму. – Давай-ка, голубчик, в душ; тебя срочно надо мазать – спасать, что осталось.

Стасик и сам ощущал, что кожу на спине и плечах сильно стягивает и печёт, но под душ он попал не скоро. Потому что по дороге Димка вспомнил о компоте и, зайдя на кухню попить, они обнаружили картину Рыськиного преступления. На полу сумрачной после света дня кухни валялась вылизанная дочиста миска из-под котлет. Рядом с ней – осколки разбитой, тоже вылизанной, Диночкиной тарелки да пластмассовая, в молодости белая, хлебница. А над всем разором в духоте крутила круги ошалевшая муха. Стаська не сразу понял, что случилось, а Димка сообразил, едва переступил порог. Он свистнул, поднял миску и, не веря глазам, заглянул под стол, под стул, в холодильник – в надежде, что части котлет удалось спастись. В сердцах хлопнул дверцей и с разворота обрушился на Дину:

– Раз-з-ява! Журналы она смотрела! Профессора она мазала! Вот приедет бабушка – она тебе покажет! Мы вчера со Стасом весь вечер фарш крутили. У меня даже мозоль! Вот здесь! Где она? Вот тут была! – И он потыкал под нос моргающей девочке потные ладони. – Трудно было убрать?! Там же куча котлет была. Бросила всё и пошла. Журналы смотреть!

Дина, прижавшись лопатками к притолоке, начала слабо отговариваться:

– Я не ела котлеты, это вы, вы должны за собой.

– Ну и что – не ела! Кто из нас хозяйка? Кто из нас женщина? – наседал Дима. – Бабушка жарила, старалась. Там же штук сто было, а эта зараза в один присест! А потом, клубнику ты ела? – возвышаясь над Диной, гремел он.

– Я, – пронеслось еле слышно.

– А почему тарелку не помыла?

– Я не доела, думала – потом, – срываясь на слезу, отвечала сломленная девочка.

– Значит, она ещё клубничкой закусила!

У Диночки начали слабеть коленки. Она сползла вдоль угла к порогу и, сгорбившись, тихо, но горестно, начала плакать.

Димка посмотрел на неё и, перестав метаться по кухне, сел на стул, барабаня пальцами по донышку миски.

– Что мы бабушке скажем? – рассуждал он. – Она думала, нам этих котлет на неделю.

И снова, не вставая, открыл дверцу холодильника, посмотрел, со вздохом закрыл и, покрутив носом, обратился к Стасу:

– Нет, ты видел дурёху? Не ела она! А то, что котлеты здесь, на жаре, остались? Ерунда? Не ела. В голове одни фантики.

Диночка всхлипывая, оправдывалась:

– Ты сам виноват, ты старший!

– Я старший! – Димка опять начал горячиться. – Да я и так всё делаю! Ты ж хитрая: гусят боишься – они бегают, кроликов боишься – они прыгают. Тебя ж ничё не заставить! На мне и куры, и гуси, и кролики, и коза эта драная!

И тут, споткнувшись о новую мысль, он, словно вырастая, начал медленно подниматься со стула с вытянутым, и без того серым, лицом.

– Коза! Коза не поена! Со вчера.

Дима метнулся, задел по пути хлебницу и хотел с налету ухватить два ведра с водой, но не осилил. Стасик, не очень-то понимая, что нужно делать, поспешил помочь. Так, толкаясь и мешая друг другу, ребята уцепили по ведру и, плеща водой, мимо сжавшейся в комочек девочки пустились бегом в конец огорода, где торчал маяком белый кол. Около кола, блистая затёртым дном, стоял железный таз с одной ручкой, но козы не было. Вокруг висела жаркая тишина, и как мальчишки не оглядывались – высокая трава нигде не шевелилась. Тогда Димка, не выпуская ведра из рук, пошёл по верёвке, которая, извиваясь, вела к горушке. Здесь, укрывшись от зноя в ажурной тени дерев, лежала, откинув рогатую голову, любимица тети Вали.

Стасик, подойдя за Димой, затормозил и прищурился на шелковицы, прикидывая – созрели ягодки или нет. Но Димка, двинув ему локтем в бок, просипел:

– Смотри. Похоже, у неё это… удар… солнечный. Лежит как дохлая.

Стаська не мог понять самочувствие козы и посоветовал шёпотом:

– Позови её.

– Контра, – коротко сказал Дима.

Коза не двигалась.

– Марька! – добавил Димка чуть громче и подёргал верёвку.

Коза не подавала признаков жизни.

– Ну, всё, сдохла. Смотри, как лежит – неестественно.

– Может, она спит.

– Понимаешь, – оглянувшись и боясь, что его услышат, заторопился Димка, – я забыл её напоить. Утром. Совсем забыл. Привязал, пошёл за водой, а тут кролики. Бабушка уехала, она сказала, чтоб я. А она… Ну, всё! Смотри – совсем не дышит. Чем бы потыкать?

Он оглянулся в поисках палки, но тут же сделал по-другому.

– Дай-ка – может, оживеет.

С этими словами, отступив на шаг, он перехватил ведро и с оттяжечкой ливанул всю воду на мирно почивавшую козу.

Та, бедная, не ожидавшая такого, дёрнулась и прыжком отскочила на сторону. Моргнула спросонок соловыми глазами и выставила рога.

– Беги! – крикнул Димка, кинул ведро и бросился наутёк.

Но Стаськины ноги стали ватными и непослушными. Он только и видел, что на рогах белеют насаженные – может, в шутку, а может, для безопасности – пластиковые пробки от бутылок шампанского.

– Беги! – надрывался Димка. – Беги!

Стаська как во сне повернулся к козе спиной и медленно, очень медленно сделал шаг. Но тяжёлое ведро мешало, цеплялась и мешала сухая трава. Слепило, мешало полуденное солнце. Боковым зрением он отметил, что Димка возвращается и, пытаясь отвлечь козу, прыгает на расставленных и согнутых в коленках ногах, трясёт над головой руками. Но, конечно, не мог видеть, как Марька, взрыв копытцами землю, рванула с места. Как она настигла его и поддела под «толстую спинку», так называла это место бабушка. Поддела твёрдым, словно железным, лбом и твёрдыми, словно железными, рогами. От удара Стас выпустил ведро и птичкой пролетел метра три и ещё столько же проехал плашмя вниз по заросшему склону.

В полёте Стаська видел, как, крича и хватая руками воздух, бегут к нему профессор и Диночка. Но что они кричали – он не слышал. А слышал только шум своего проезда по траве и заметил, как из неё прыснули на стороны букашки. И на обожжённую солнцем спину его вдруг закапало тёплым дождичком, словно кто заплакал над ним.

Подоспевший профессор затопал на Марьку, но она отряхивалась над Стасиком и не хотела отступать. На выручку пришёл Димка. Он потянул козу за верёвку и держал так, пока Стас не отошёл на безопасное расстояние.

– Да-а, – потянул профессор, оглядывая Стасика, – оно, конечно, по траве – не по асфальту, хотя…

Стасу вначале совсем не было больно, но, посмотрев на Диночку, он испугался за себя. Лицо у девочки стало некрасивым: рот квадратным, носик расплющился, а глаза совсем пропали под набрякшими веками.

– Стасик! Стасичка! Стасинька!

– Не вой! – одёрнул её подошедший Димка. – Ничего страшного, крови немного.

Он хлопнул себя по ноге и добавил в сердцах:

– Вот ведь зараза – ожила! И чё взбесилась? Водичка-то тёплая была, и, главное…

– Главное, что все живы. Ну, в общем, – добавил Казимир Степанович.

Он присел на корточки перед Стасиком и, почёсывая висок, заключил:

– Нос, лоб, подбородок – ничего, до свадьбы, как говорится… А вот локти и колени надо обработать. Давай в душ! Дойдёшь?

Стас кивнул. Не хватало ещё, чтоб его на ручках носили.

Душ был красой и гордостью в хозяйстве Валентины Николаевны. Это была не сколоченная абы как постройка, а капитальное, выложенное кафелем строение с душевой и раздевалкой.

Но вначале, в довершении ко всем бедам, на Стаса ливануло кипятком – до того нагрелась вода в душевой сеточке. Он дёрнулся в сторону, едва не упал и, прислонясь плечом к горячей стене, застонал от обиды и боли. Посмотрел сквозь слёзы, как парок, взлетев, рассеивается, вздохнул и подставил лицо под воду, смывая слёзы и грязь.

Только Стасик вышел из душа, как профессор, будто всю жизнь привечал мокрых детей, широко повёл полотенцем, накрыл мальчика и принялся вытирать ему голову. Причём, оберегая стёсанные нос и подбородок, Казимир Степанович старался натолкать как можно больше полотенца в уши Стасику, свет перед которым померк, и ему захотелось вернуться под душ. Но Димка, сгорая от нетерпения, поднырнул к нему, как под плащ-палатку, и, жарко дыша, потряс бутылочкой, из которых кормят малышей.

– Смотри, что я нашёл! Я знал, что должно быть. В холодильнике стояло. Масло облепиховое. Оно знаешь – от чего? Оно – от всего!

Стас уже вспотел от вытирания, потому что профессор всё трепал ему голову, всё запихивал в уши полотенце. Он хотел попросить Казимира Степановича остановиться, но рядом объявилась Дина. Оттирая братца плечиком, она сказала сердито:

– Стась, скажи, чтоб я тебя лечила. Я могу, я бабушку мазала.

В ту же секунду Димка закричал вверх:

– Казимир Степанович, меня не надо, я ещё не мылся.

– Да что ж это вы? Как вы сюда?.. – забубнил Казимир Степанович, и полузадохнувшийся Стас увидел его удивлённое лицо.

– Спасибо большое, – выдавил мальчик, – я бы и так высох, жарко же.

– Нет-нет, голову нужно вытирать. Голова – это главное, – изрёк профессор, промокая свой лоб.

Тут Диночка, требуя внимания, дёрнула Стаськину руку:

– Можно, я тебя помажу, я умею. Руки помою и помажу.

Стасик поморшился, а Дима аж ногами затопал:

– Лечильщица! Вцепилась, как пиявка! Человеку и так больно! Иди, убери на кухне. Да подумай, что бабушке скажешь.

– А то и скажу, что ты Марьку не поил, а на море ушёл. Что котлеты ел и всё бросил, – ответила девочка и забрала у перекосившегося Дмитрия бутылочку.

– Не ссорьтесь, ребята! – вмешался профессор, – сейчас главное – обработать раны. Пойдёмте ко мне. У меня прохладно. И места много. А потом, у меня есть перекись.

Стаська смотрел на Казимира Степановича во все глаза, надеясь, что тот добавит, как жжётся эта перекись. Сильнее йода или меньше? Но профессор об этом промолчал. Он отправил Димку под душ, а Диночку и Стаса – в «бункер».