Читать книгу День накануне Ивана Купалы. Книга первая - Талина Март - Страница 12

Стас проснулся, почувствовав, что его укрывают. Он открыл глаза и в полумраке увидел Казимира Степановича и Димку.

В окошко заглядывал нежно-сиреневый вечер.

– Ты чё стонешь? – увидев, что Стас не спит, спросил шёпотом Дима.

Профессор, перестав подтыкать одеяло, добавил:

– Мы решили, что ты замёрз.

Стасик нисколько не замёрз, потому что, пока он спал, кто-то подложил ему под бок большую горячую подушку. Он потянул воздух опухшими губами и спросил, держа рот боком:

– Бабушка приехала?

– Нет ещё. А чего ты шепчешь?

– А вы чего?

– Будить тебя не хотели.

– А может, у тебя горло болит? – спросил профессор по-прежнему шёпотом.

– Нет. Не болит, – ответил Стасик громче, не узнавая собственного голоса.

– А что болит?

У Стаса, если по правде, болело всё. Даже говорить было больно. Губы распухли и не слушалась. Но он не стал жаловаться – сказал, что колени, и добавил, кашлянув:

– Немного.

– Ты будешь, как Кощей, ходить и скрипеть, – пошутил Казимир Степанович.

Стаська криво улыбнулся и стал подниматься. Хорошо, что в полумраке никто не видел его лица.

– Дина где? – Спросил он на выдохе.

– На кухне, порядок наводит, чтоб бабушку задобрить.

Наступал час расплаты за дневное разгильдяйство.

– А Рыся?

– Спит, я её ковриком покрыл, чтоб не видно.

– А она обязательно приедет? В городе не останется? – отдыхая после каждой фразы, спросил Стас.

– Приедет, – со вздохом ответил, Дима. – Ей Марьку доить. Мы с Динкой хотим её встречать. Пойдёшь с нами?

Стаське не хотелось никуда идти, но бросить друзей он не мог. Потому кивнул легонько.

Они вышли из бункера. Сумерки сгущались, становились фиолетовыми и пахли мёдом.

Воздух был тёплым, но Стаса зазнобило, да так сильно, что он сделал усилие и, чтобы не клацнуть зубами, сказал отрывисто:

– Я оденусь – комары.

И пошёл к себе, деревянно двигая ногами.

По той же причине – больно было поднимать руку – он не стал включать свет, хотя на верандочке, увитой виноградом, было темно. Стас нащупал на стуле рубашку и начал тихонько надевать её, морщась в ожидании, когда ткань коснётся обожжённой и изодранной кожи. И вдруг, забыв обо всём, замер. Потому, что снизу, прямо из-под земли, пронёсся по верандочке протяжный вздох. Такой жуткий, такой тяжёлый, такой замогильный, что… Стаська вылетел из комнатки, бросился со ступенек, чуть не растянулся, наступил второпях на какую-то твёрдую штуковину и заскакал на одной ноге от боли, но сквозь пелену слёз увидел что-то большое, светлое и кинулся к нему.

Этим двухметровым привидением был Казимир Степанович в своём летнем полотняном костюме.

– Ты чего прыгаешь?

Стаська, одеревенев от боли и страха, смотрел перед собой, не находя слов и чувствуя, что сейчас закричит в голос, зажал себе рот скомканной рубашкой. Но ужас рвался мычанием наружу.

– Стасик, ты чего? Больно так, что ли, Стас?

Профессор погладил его по голове и добавил озабоченно:

– Какой-то заколдованный круг. Коза пропала. Обиделась, наверно. Расшатала кол и ушла. Ребята в огороде шарят – как сквозь землю провалилась. Ни кола, ни верёвки, ни козы. Если на гору пошла – где её искать?

Стас поднял голову. Лучи редких звёздочек завертелись хороводом на темнеющем небосклоне.

– Ма-а-а…, – простонал мальчик, но с разбитыми губами и через рубашку у него ничего не получилось.

– Что? – переспросил профессор.

Не в силах ответить во второй раз, Стаська помотал головой из стороны в сторону. И это мотание придало ему силы. Он снова помотал ею туда-сюда, и ещё раз, и ещё. А когда почувствовал, что больше не трясётся, оторвал лицо от рубахи и, ощущая твёрдость шва на щеке, сказал коротко:

– Марька.

– Да, ушла.

– Коза…

– Что? – наклонился к нему профессор.

– Коза…

– Что – коза?

– Коза….

– Где – коза?

– Коза, – и Стас, с шумом потянув воздух заложенным носом, качнул головой за спину.

Профессор тут же всё понял. Он выпрямился, прижал к себе Стаса и, не убирая тёплой ладони с его горячего плеча, пророкотал:

– Дина, Дима! Включите хоть кто-нибудь свет во дворе!

Свет зажёгся не сразу. Но только он вспыхнул – и у дома, и при входе на летнюю кухню, – так сразу осветил четырёхгранный кол, лежащий в стороне от дорожки.

Вынырнувший из темноты Димка кинулся на него и, не сбавляя хода, уже второй раз за сегодня пошёл по уходящей от кола верёвке.

– Тебе помочь? – только и успел крикнуть Казимир Степанович.

– Я сам, – донеслось с верандочки.

Там зажёгся свет, раздались Димкины вопли. Похоже, сейчас он мог справиться со стаей волков, не то, что с козой.

Когда же он появился, на манер бурлака перекидывая верёвку с одного плеча на другое, то орал во всё горло:

– Во! Контра! Контра и есть! Устроилась, вражина! Под кроватью!

Коза, шедшая следом, мотала бородато-рогатой головой. А потом, упершись, встала.

– Дима, ты бы осторожнее, – попросил профессор.

Но Димку ничто не могло остановить. Он схватил наперевес кол, чёрный с заострённой стороны, и пошёл на козу. И Марька одумалась, потрусила к сараю, волоча верёвку и оборачиваясь, чтоб показать Димке рога. А он всё норовил пнуть её покрепче.

Мимо посторонившихся Диночки, Стасика и Казимира Степановича коза протрюхала, качая выменем. А Дима, сияя и отряхивая ладони, сообщил:

– Она там такое устроила! Такое! Уродина рогатая! Счас веник возьму. Вот, Казимир Степанович, скажите, кому она нужна, Контрамарка эта? За что её любить? «Малых детушек кормилица-поилица», – пропел он, кривляясь. – Так бы и убил! Что мы, без её молока не прожили бы? Да в магазине этого молока – завались!

И он потряс в темноту кулаком.