Читать книгу День накануне Ивана Купалы. Книга первая - Талина Март - Страница 11

В «бункере» всё было иначе, чем в тот раз, когда здесь жил Стас с родителями. Осталась только одна кровать да стол со стулом. Зато слева от входа на полу лежали застеленные покрывалом два матраца, куда Диночка плюхнулась на колени, а Стасик присел с краешку. Казимир Степанович покопался в коробке с медикаментами, достал белый пузырёк и начал объяснять Дине, как надо обрабатывать раны. Рассказал, показал и сделал всё сам. Потому что девочка больше ойкала да ползала вокруг Стаса. Подбираясь то с одного, то с другого бока, она заглядывала ему в лицо и выпытывала жалостливо:

– Тебе очень больно, Стасик? Очень?

Где-то в середине процедуры в «бункер» явился довольный собой Димка. Он старательно потопал ногами за порогом, а в дверь вкатился спиной вперёд. Руки его были заняты большой, запотевшей до ручек, кастрюлей. Победно оглядевшись и громыхнув крышкой, Дима приземлил кастрюлю на пол:

– Вот! Компот!

И засмеялся. Волосы на голове его стояли дыбом. И было видно, что мылся он второпях: за ушами вода проложила только мокрые дорожки. Но это Стас заметил потом, а сейчас он обрадовался другу, как маленькой передышке. Потому что всё время боролся с желанием схватить руку профессора и придержать её немного.

Но Казимир Степанович, не отрываясь от дела, посмотрел через плечо:

– Опять будем дохлые витамины пить.

– Опять! – бесшабашно кивнул Димка и «козликом» выскочил за чашками.

Кроме чашек он принёс редиски и лука – свеженьких, прямо с грядки – и несколько сваренных вкрутую яиц. Да ещё мисочку со щедро политыми сметаной и мёдом варениками.

Профессор, занятый Стаськой, объяснил Диме, где в холодильнике лежит его колбаса, и спустя минуту с облегчением вздохнул:

– Ну, всё, орёл, – готов!

Невозможно передать, как благодарен был ему Стас, что обошлось без зелёнки и йода. Как благодарен!

Димка вернулся счастливый, словно охотник с большой добычей. Кроме колбасы и хлеба он принёс ещё банку шпрот:

– Это из бабушкиных запасов.

– А она не заругает? – спросил, как ребёнок, Казимир Степанович.

– Не-а. Она ж говорит, что для хороших людей ей ничё не жалко. А мы чё, плохие?

– Если бабушка будет ругаться, ты мне скажи, мы ей вернём.

– Да не будет она! – вмешалась Дина, хрумкая редиской. – Открывайте! Она вчера глянула буфет и бурчала, что покупает еду про запас – места уж нет. Привычка у неё дурацкая.

– Это привычка не дурацкая – это привычка людей, переживших войну и голод. Они потом долго, иногда всю жизнь, не могут привыкнуть, что всё можно купить. Вот и запасаются, – объяснял профессор, нарезая ровными ломтями колбасу и хлеб.

Стасик тут же вспомнил свою бабушку. Та все цены – что на одежду, что на билеты в самолёт – переводила на какие-то старые деньги и прикидывала, сколько можно купить на них продуктов.

А Казимир Степанович соорудил первый бутерброд и протянул его Стасу со словами:

– Ты вёл себя как мужчина.

Стаське стало жарко от похвалы, и он спросил первое, что пришло в голову:

– А вы, правда – профессор?

– Самый взаправдашний, как Дед Мороз.

– Медицинский?

– Казимир Степанович расшифровывает мумии, – чуть ли не по буквам сказала Диночка, за неимением вилки вылавливая вареник из медово-сметанной массы надкусанной редиской.

– Как это? – не понял Стас.

Профессор, потянувшись кружкой к кастрюле с компотом, не ответил, лишь улыбнулся, глядя на Диночкины мучения.

– Нет, правда, – как это?

– Я египтолог, понимаешь? Я изучаю старинные надписи, те, что были написаны при фараонах, в Египте. Или ты ещё не проходил Историю древнего мира?

– Проходил, – не веря совпадению, протянул Стас, – в этом году. И мама мне всякое такое читала.

– Какое – такое?

– Ну, про пирамиды. Что кошки там в мумии превращаются, а бритвы затачиваются.

– Это тебе мама всё верно читала. Я вот думаю предложить Валентине Николаевне сделать во дворе пирамиду-беседку из реек – в ней очень полезно отдыхать. Только строителей надо найти. Вот вы подрастайте, через год и займёмся.

– А что? – восхитился планами Димка, неутомимая душа которого требовала движения.

Он и сейчас, не переставая жевать, подпрыгивал сидя на пятках.

– Давай, Стас! – и, не останавливаясь, спросил профессора. – А может, в этом? А то ведь целый год?

– Нет, в этом не получится: у бабушки разрешение надо получить. Материалом запастись, рассчитать, как положено. Это – не раз-два – кружева, это – пи-ра-ми-да.

– А как вы профессором стали? – не унимался Стасик, – Зубрили-учили и стали?

Казимир Степанович улыбнулся виновато:

– Ты прав, конечно, но не совсем. Я когда вспоминаю, как всё сложилось, то нахожу три причины. Три, – весомо повторил он, потрясая поднятыми указательным, средним и безымянным пальцами левой руки.

Ребята молчали выжидая.

– А если назвать их по порядку, то первая причина простая, житейская, так сказать. Отец мой был человек малограмотный, работал в колхозе шорником. Слышали о такой профессии?

Стасик, Димка и Диночка дружно замотали головами из стороны в сторону.

– Шорник – это человек, который шьёт лошадям сбрую. Вернее, отец в молодости был конюхом. Потом началась война; он и на войне был, как говорят, при конях. Но раздробило ему осколком обе ноги, пришлось их отрезать, ампутировать. Вот он и нашёл себе сидячую работу – сбрую шить. Но сам мне всю жизнь твердил: «Учись – человеком станешь». Всё хотел меня видеть большим учёным. Даже имя мне такое дал, для солидности. Хоть сам был Степаном, а отец его Василием. Вот какая первая причина.

Ребята молчали, а профессор, глядя поверх их голов, продолжал:

– Вторая причина почти фантастическая. Потому что получился необъяснимый фокус: ведь кроме меня в нашей деревне, ну, теперь это посёлок, кроме меня ещё девять докторов наук, а кандидатов – и вовсе не сочтёшь. Больше пятнадцати человек. И деревня-то обычная, небольшая, но в каждом дворе свой учёный, а в одном – даже два. В соседних деревнях тоже есть такое, но у нас больше всех, как эпицентр, понимаете, как особое место. Феноменальный случай. Про наш посёлок даже фильм есть, это когда Зина Утина, через два двора от отца живёт, шестой из наших докторскую защитила. И в газете о нашей деревне писали, даже смешно сказать – приезжали брать пробы воды, воздуха. Искали – может, есть в наших местах микроб какой, что тягой к знаниям заражает. Но ничего, конечно, не нашли. Я и сам не знаю – это совпадение, курьёз, шутка природы или так везде должно быть? Ведь каждый человек рождается со своим талантом; главное, чтоб он этот талант мог проявить. Причём, не обязательно быть артистом или учёным. Можно быть талантливым экскаваторщиком или бухгалтером. Главное, чтоб работа тебе нравилась, и тогда твои способности покажутся во всей красе.

Профессор помолчал.

– Ну, а третья причина, самая что ни на есть банальная. Было б смешно, если б не было так грустно, – Казимир Степанович помялся и сказал смущённо. – Понимаете, в чём дело – плоскостопие у меня.

Такое слово Стасик где-то слышал, но что оно означает, сейчас вспомнить не мог.

А Димка, не поняв, переспросил насторожённо:

– Плоско… что?

– Да-да, – заулыбался профессор, – по сути дела, ты прав. Вначале было плоскостопие, а потом оно переросло в то, что ты подумал. Потому…

– Подождите, – Стасик дёрнулся и поморщился от боли. – Вы нам всё по порядку расскажите.

Тут Диночка, проглотив вареник, вытянула руки с растопыренными пальцами и затрясла ими перед профессором:

– Можно, я? Можно, я расскажу?!

– Говори, – милостиво согласился тот, поведя рукой с бутербродом, как гаишник палочкой.

– Плоскостопие – это когда вот! Когда на песок наступаешь, а нога плоская. А нога должна быть кривая, вот тут, – и девочка, крутясь, показывала ребятам свои ступни и тыкала в них сладкими мокрыми пальцами.

И Стаська вспомнил. Отец рассказывал, что когда он поступал в училище и проходил медкомиссию, то его лучший друг – дядя Стас, в честь которого Стасика назвали Стасиком, – эту комиссию не прошёл. Из-за плоскостопия, во как!

Но Димке нечего было вспоминать, и он зашипел, как драчливый кот, на Дину, что она трясёт грязными ногами перед его лицом, а толком ничего объяснить не может.

Но Диночка в долгу не осталась и заявила, что знает про плоскостопие побольше Димки. Потому что когда он ерундой занимается, она беседует с умным человеком. А профессор ей показал на песке, какое у него обширное плоскостопие. Наступил босой ногой и напечатал своё плоскостопие, а она наступила рядом и увидела, что у неё нет плоскостопия.

В подтверждение девочка кинулась к Казимиру Степановичу, сидевшему на матрацах по-турецки, с явным желанием оторвать у того ногу и показать вредному Димке, что она разбирается в чём-то лучше, чем он.

Профессор засмеялся:

– Дина, ты меня без ноги оставишь!

Димка рыкнул и полез отталкивать сестру. Получилось что-то вроде кучи-малы. Но тут за окном раздался голосок Нелли Савельевны:

– Казимир Степанович, можно к вам?

Дима и Дина, ведомые общей нелюбовью, враз успокоились, сплотились и сели рядком, настороженно глядя на вошедшую.

– Во дворе тишина, я думала – никого нет, но слышу – у вас тарарам. А это всё милые сестренки-братишки.

– Говорят «Бог леса не уровнял», а вы хотите, чтоб все были тихие да одинаковые. Тем более, дети, – улыбаясь, ответил профессор.

– Да всё я понимаю, но, думаю, потому их бабушка и не берёт с нас больших денег, что чересчур много шума от них. Словно это не человеки, а злобные карлики.

Стаська опешил. Его бабушка, мамина мама, как то отчитала его и потребовала запомнить на всю жизнь, что говорить о присутствующих в третьем лице – верх неприличия. А тут взрослая женщина говорит, как невоспитанная.

Он смотрел на Нелли Савельевну, втянув голову в плечи. Но она, сама поняв, что сказала не то, улыбнувшись, пропела шаловливо:

– Ох, детишки! Если б вы знали, как поражаете нас, взрослых, как удивляете.

Молчание было ей ответом.

А незваная гостья, поставив ногу в голубой босоножке на высокий порог, продолжила игриво:

– Ну, ладно, Казимир Степанович, я зайду к вам потом. Когда вы будете свободнее. Море сегодня – просто бархат. Льющийся бархат. Я так нанежилась – и душой, и телом. Пойду, отдохну.

И ушла.

Тишину, повисшую в воздухе, нарушил короткий вздох профессора. А Диночка, вскочив и передразнивая Нелли Савельевну, заблеяла:

– Вода изумительная, нектар, просто нектар. Так и струится по всему телу.

Видно, это была авторская фраза. Дальше пошла импровизация:

– И сюда струится, и сюда, и сюда тоже, – произнося всё это, девочка вытягивала то одну, то другую ногу и волнообразно трепетала сверху вниз и по сторонам кистями рук, изображая воду.

Покрасневший Димка цыкнул на неё. А Дина, поглядела на него свысока, фыркнула, но спорить не стала, села рядышком.

– Казимир Степанович, – попросил Димка, – если вы что помните про мумии, расскажите, пожалуйста. А то я про них мало что знаю. У нас всё история родного края идёт, а эта – Древнего мира – совсем редко. Я только про одного фараона и слышал, Брахмапутра который, а больше ничего.

Глаза у Казимира Степановича стали раскрываться, а сам он закачался, как боец, раненный в грудь. Но, собрав волю в кулак, остановился, подумал и строго сказал:

– Ну, смотрите.

Рассказывал профессор с жаром, временами забывая, кто перед ним. Убеждая, он говорил как пророк, потрясая воздетым указательным пальцем, то водил этим пальцем вокруг другой руки, показывал, как обвивали мумию пелена.

Стасу было интересно, но спать ему хотелось всё больше, хотя он держался. Диночка, свернувшись калачиком, уже давно спала. А Димка… Последние, что запомнил Стасик, прислонясь к белёной стене, – это Димка. Положив ладошки на колени, он сидел так всю лекцию, заворожённо глядя на профессора.