Читать книгу Сказки на ночь для взрослого сына - Татьяна Прудникова - Страница 5

Жил-был Кузя.

Кузя – не имя, а прозвище. Но „прозвище к Кузе прилипло, так его звали практически все. Даже родная мама частенько называла сына Кузей, а себя, соответственно, Кузькиной матерью.

Кузя отзывался на Кузю совершенно спокойно, с юмором.

Кузя – необыкновенно позитивный, не пьющий и не курящий! Самые строгие мамы, только один раз взглянув на Кузю, со спокойным сердцем отпускали с ним подросших дочерей и в театр, и в кино на последний сеанс, и в поход с ночевкой. И мамы, в отличие от дочерей, в Кузе не ошибались.

Еще он был физкультурный и общительный: пробежки рано утром в любую погоду в парке рядом с домом, турник и зарядка, причем не в одиночку, а с максимальным вовлечением в полезное дело соседей-сверстников. И утро встречало его прохладой, и река (в соответствии с утверждением советского поэта) – ветром, а не водой[1]. Вместе со всеми кудрявыми и некудрявыми, которых Кузя своим пением смог разбудить на заре.

Кузя, как любой уважающий себя молодой человек тех времен, умел извлекать звуки из гитары, любил это дело и делал его радостно. В Кузином исполнении незабвенное: «Я вас люблю, мои дожди, мои тяжелые, осенние…»[2], – вызывало скорее желание маршировать, нежели печалиться; такой уж Кузя обладал исключительной мажорностью. Мажорностью не в смысле мальчик-мажор, а в смысле до-мажор.

Всегда с друзьями и подругами, всегда – в гуще событий; ходил, посещал, навещал, смотрел и т. д., и т. п.

Но девушки у него не было.

Сей досадный пробел решила восполнить Кузина мать, которая высмотрела рядом, практически под боком, комсомолку, студентку, отличницу и красавицу, просто Варлей номер два[3].

Мама у Кузи – энергичная и целеустремленная; знакомство с родителями отличницы, а потом и самой красавицей, Кузькина мама в долгий ящик откладывать не стала.

Девушка ей понравилась. Во-первых, хорошим воспитанием, наличие которого мама Кузи установила при личном контакте. Во-вторых, умением готовить и шить, о чем свидетельствовали собранные оперативные данные. В-третьих, художественными способностями: студентка неплохо рисовала и пела. (На три голоса с матерью и сестрой «Подари мне платок» – заслушаешься!) В-четвертых, умом… Впрочем, положительные качества комсомолки не исчерпывались перечисленными.

Кузькина мама не сомневалась, что первый и второй пункты из списка сына пока не сильно заинтересуют, а вот следующие два – заинтересуют наверняка. Короче, в один прекрасный вечер Кузя, начищенный и наглаженный, снабженный мамиными инструкциями и двумя дефицитными[4] билетами в театр, позвонил в указанную ему дверь.

На следующий день Кузя звонил в ту дверь уже утром, приглашал красавицу на утреннюю зарядку. В завершение дня состоялось музицирование в дружеской компании: гитары и песни – как же без них?

Гуляния, спевки под гитару, разные совместные культурные мероприятия…

Но год для Кузи и отличницы был не простой, а преддипломный. Поэтому события развивались с поправкой на производственную практику, выпускные госэкзамены и защиту диплома.

Как известно, сказка сказывается скоро, а дело делается совсем не так. Не удивительно, что объяснение между Кузей и его подругой всё откладывалось и откладывалось.

Но – случилось.

Что сказал Кузя, что она ответила – осталось между ними. Однако доподлинно известно: примерно через полгода она вышла замуж.

Не за Кузю.

А Кузя продолжал дружить с красавицей. И с мужем ее дружил.

В Кузиной жизни началась пятилетка чужих свадеб. Его друзья, его знакомые и его собственная младшая сестра занялись активным строительством семейного счастья: женились, выходили замуж, разводились, снова женились, рожали детей, начинали копить деньги на байдарки, магнитофоны, телевизоры, мебель…

Кузя (по долгу дружбы, так сказать) побывал у многих из них свидетелем на свадьбах. Но сам – нет, не женился. Тем более что семейная жизнь друзей наглядно показывала: прежней свободы уже не видать. Ни театров тебе, ни посиделок с песнями, разве что по праздникам. В общем, в холостой жизни тоже есть определенные плюсы.

Кузя не терял времени зря – поступил в аспирантуру и в положенный срок защитил кандидатскую диссертацию. По экономике социалистической промышленности. Кузины родители тоже без дела не сидели: они поднапряглись (средствами, связями) и построили для Кузи однокомнатную кооперативную квартиру.

И превратился Кузя по всем позднесоветским меркам в очень, очень и очень завидного жениха. Женатые друзья и замужние подруги Кузи, не сговариваясь, подыскивали ему невест. Но добиться успеха на этом поприще никому из них не удалось.

Кузя влюбился без всякого дружеского участия по месту работы в научно-исследовательском институте экономики народного хозяйства в одну умную стройную замужнюю натуральную блондинку.

Он быстро оценил свои шансы. Его избранница, окруженная повышенным мужским вниманием, относилась к этому доброжелательно, но с холодноватым спокойствием, и вольностей в общении с собой не допускала: она не собиралась менять имеющееся у нее семейное положение ни на какое другое. Звали ее, ну, допустим, Ермилова. (Она предпочитала, чтобы к ней обращались именно по фамилии.)

И тут Кузю потянуло на подвиги.

Он приносил Ермиловой цветы, советские красные гвоздики – она терпеть их не могла; из цветов она больше всего любила 1е muguetde mai. Это по-французски. Что означает в переводе на русский язык «ландыш». Вообще, Ермилова когда-то в детстве жила в Париже и обожала всё французское. Всякие там Годары-Ренуары, Сартры-Прусты-Кокто и «Tombe la neige»[5] — обязательно.

Она даже посещала МИДовские курсы французского языка. Кузе казалось, что она сама пахнет ландышем, хотя с обонянием у него с детства были определенные проблемы.

При первом же представившемся случае Кузя попытался увлечь ее песнями Окуджавы и Никитина – Ермилова не любила громкой самодеятельной музыки; у нее от громкой музыки, особенно на субботниках, болела голова. А из современных советских композиторов она выше других ставила Шнитке и Канчели.

Кузя тратил кучу времени на то, чтобы занимать для нее с подружками очередь на престижные выставки и вернисажи – Ермилова относилась к Кузиным подвигам просто: разве не так должен вести себя каждый интеллигентный человек?

Они читали разные книги, смотрели разные фильмы; одни и те же события оценивались ими чаще всего противоположно. Казалось, что они говорили на разных языках и жили в разных странах.

Всё было против Кузи. В том числе и наличие у Ермиловой мужа и дочери.

Но он был влюблен, настойчив и неутомим.

Кузя думал-думал и придумал, каким образом завоевать внимание Ермиловой. А может – и нечто большее.

Кузя затеял грандиозное дело: решил, что вырастит le muguet de mai ко дню рождения Ермиловой в феврале. И подарит ей!

Воплощая свой проект в жизнь, упорный Кузя месяца два или три изучал всё обнаруженное им в Ленинской библиотеке[6] по поводу того, как растут, размножаются и цветут ландыши.

Оказалось, что его затея с досрочной выгонкой ландышей – не совсем безнадежна. Главное, найти корневища ландыша с почками. Еще Кузя выяснил: после того как почка превратится в цветок и ландыш отцветет, эту почку уже нельзя будет использовать для повторной выгонки.

Вооружившись необходимыми знаниями, Кузя организовал в своей однокомнатной квартире настоящую опытную оранжерею и заполнил ее бесчисленными цветочными горшками, в которые высаживались бесчисленные корневища ландышей, выкопанные по осени в лесу и привезенные в рюкзаке в Москву. Он четыре месяца экспериментировал с освещением, поливом, температурой…

Наверное, Кузя, рисовал себе картину: ландыш зацветет накануне ее дня рождения…

Будет идти белый серебристый снег, Кузя укутает белый майский цветок и поедет к Ермиловой на Киевскую…

Поднимется по лестнице, по ходу раскрывая горшок с ландышем, и позвонит в ее дверь…

Она откроет, он отдаст ей цветок и скажет: «С днем рождения!» И тогда…

Кузино упорство было вознаграждено. Ландыш сдался и зацвел не в мае, как заведено в природе, а к концу февраля, как этого жаждал Кузя.

Наступил тот решающий день, и все было именно так, как рисовалось в Кузиных мечтах: немного морозно, падал снег. Кузя добрался до Киевской, быстро преодолел расстояние от метро до ее дома, вошел в подъезд. Поднимаясь по лестнице, аккуратно развернул горшок с ландышем. Выдохнул с облегчением: хрупкий цветок выдержал дорогу. Кузя приблизился к той самой двери, собрался с духом и позвонил.

Ответом ему была тишина.

Кузя позвонил еще раз и прислушался. За дверями сначала послышалось какое-то шуршание, потом щелкнул дверной замок.

Перед ним стоял незнакомый ему невысокий худощавый брюнет в очках, за спиной которого пряталась светловолосая девочка лет шести – семи.

Кузя растерялся. Он, как шестиклассник, едва смог промямлить:

– А Люду можно?

– Да ее дома нет! Всё учится! Мы и сами ее ждем, – весело сказал брюнет, поглядывая на ребенка, а не на Кузю.

Кузя, опознавший в брюнете мужа, сунул ему в руки горшок с ландышем, что-то пробормотал, типа: «Вот передайте ей, пожалуйста», и бросился вниз по ступенькам лестницы.

Кузя убегал от серого холодного дома на Кутузовском проспекте, как будто совершал побег из заключения и хотел оторваться от погони. Он не обращал внимания на прохожих, которым приходилось сторониться, чтобы пропустить бегущего молодого человека.

Если бы Кузя бежал чуть медленнее, если бы крушение всех его надежд не застилало его глаза плотной пеленой, он заметил бы то, чего не заметить было невозможно.

На краю тротуара стояла пара: мужчина и женщина. Они прощались: стояли, смотрели друг на друга, держали друг друга за руки и молчали. Так прощаются те, кто не уверен в следующей встрече. Или любовники – перед возвращением к своим мужьям-женам.

Женщина увидела бегущего Кузю, вздрогнула и резко повернулась к нему спиной.

– Мне пора, – тихо выдохнула Ермилова и медленно высвободила свою руку.

Последний поцелуй, и пара распалась, как молекула на атомы, каждый из них полетел в свою сторону…

Кузя постепенно перешел с бега на быстрый шаг. Взгляд его накрепко прилип к падающему большими хлопьями белому снегу, стремительно превращавшемуся в грязное месиво под ногами идущих ему навстречу людей. Кузя миновал вход в метро, проследовал дальше по вечерним улицам зимней Москвы куда-то в направлении Царицына…

На следующий день Кузя и Ермилова встретились на работе, и Людмила сдержанно поблагодарила его за необычный подарок. В ее голубых глазах застыл вопрос, который губы ее не выговорили.

Кузя ответил Ермиловой тоже сдержанно: мол, ничего особенного, просто цветок, обыкновенный ландыш, подумаешь… Никакого вопроса он не угадал.

В начале марта Кузя подхватил на редкость злую инфекцию и, пожалуй, в первый раз в жизни оформил больничный лист. Вернулся на работу недели через две: здоровый телом и оптимистичный.

Всё у Кузи, вроде бы, наладилось: работал, общался с друзьями и коллегами, ходил в пешие и байдарочные походы. И успешно уворачивался от непрекращающихся попыток познакомить его с новой претенденткой на его свободу, зарплату и отдельную квартиру. Но все-таки… потух он, что ли…

Потом Кузя разменял свой четвертый десяток и всерьез хотел зажать празднование, тем более что смолоду исповедовал здоровый и трезвый образ жизни. Однако коллектив воспротивился, и в порядке компромисса в отделе состоялось чаепитие с тортом. Торт Кузя купил вафельный, пралине; процарапал на поверхности торта надпись: «30 лет. Жил-был я», – и засыпал процарапанные буквы и цифры мелкой солью.

Коллеги не обратили на надпись чем-то белым никакого внимания. Пили грузинский чай, хрустели вафлями, удивлялись их вкусу, но, как люди интеллигентные, вопросов не задавали, а поздравляли Кузю с круглой датой.

И только крайне непосредственный завсектором Юр Юрыч, завершив свое цветистое поздравление и вкусив торта, тут же спросил:

– А что это у торта вкус какой-то соленый?

Кузя всё честно рассказал: и про надпись, и про соль. Почему-то в комнате стало тихо. Юр Юрыч хотел грубо выругаться, но сдержался. Выругался завсектором позже, когда Кузя уже ушел.

А Кузя вскоре уволился по собственному желанию, оставив должность старшего научного сотрудника, которую он занимал, вакантной…

Долго ли, коротко ли, но Кузины друзья постепенно смирились с его холостячеством, и шутки по этому поводу отпускали всё реже и реже.

Тогда-то Кузя и познакомил их с умной стройной натуральной блондинкой. Блондинка сходила раньше замуж, но к моменту знакомства с Кузей уже успела развестись. Одним словом, у Кузи случился новый служебный роман.

Блондинку звали Людмилой; кроме того, на одной из своих школьных фотографий новая Кузина любовь разительно походила на Ермилову. Но от Ермиловой ее категорически отличало то, что она не знала французского языка и согласилась выйти за Кузю замуж.

Так всё у Кузи и срослось…

Кузя и его жена отпраздновали тридцатилетие свадьбы. У них взрослая дочь. Замужем.

Кузе уже стукнуло 65. Он немного поседел, немного пополнел, но всё еще громко и оптимистично поет под гитару песни прежних лет на редких посиделках с друзьями. До сих пор Кузя свято верит в то, что хорошую книгу найти труднее, чем встретить хорошего человека.

Правда, его давно не называют Кузей – только старинные приятели; да и те – за глаза.

Кузина дочка родила девочку, долгожданную Кузину внучку. Маленькую, беленькую и хрупкую…

Настоящий le muguet de mai.