Читать книгу Сказки на ночь для взрослого сына - Татьяна Прудникова - Страница 7

Веточки, терпко пахнущие и покрытые пушистыми желтыми шариками вместо цветов, Лешкин отец купил рядом с входом в метро. Он их купил у какой-то тетеньки в двух серых пуховых платках. Один платок у тетеньки находился, как и положено, на голове; другой платок обвивал ее довольно-таки объемную талию. Отец отдал тетеньке деньги, а обернутые в целлофан веточки мимозы – Лешке. Они пошли домой поздравлять маму и бабушку с женским днем. Мама поставила мимозу в вазу; и очень быстро странный свежий горько-медовый запах наполнил собою маленькую квартиру, в которой жили-были Лешка, крепкий молодой человек неполных пяти лет от роду, его мама, папа и бабушка.

Потом желтые шарики падали и падали на зеленую скатерть; было похоже на то, как будто крошечные цыплята выбежали погулять на зеленую лужайку… Так сказала мама. Лешка цыплят вживую не видел (картинки в книжках и мультики – не считается), поэтому поверил маме на слово.

А в конце весны кто-то из бабушкиных знакомых, по уговору с нею, принес настоящих цыплят в картонной коробке из-под шоколадных конфет со странным для конфет названием «Буревестник». Цыплят в коробку упаковали очень много; они звонко пищали, толкались, поднимали кверху широко раскрытые рты. Бабушка выпустила их из коробки на кухонный пол, и маленькие желтые комочки зацокали крошечными коготками по клетчатому линолеуму и застучали по нему клювами. Цыплята моментально рассеялись; они принялись осваивать и обгаживать пять квадратных метров внове предоставленного им пространства, а бабушка поняла свою ошибку: в одиночку собрать выпущенную из коробки живность оказалось не под силу. Она позвала на помощь ненаглядного внука Лешку, который явился на зов незамедлительно.

Он застыл на пороге кухни, крайне удивленный тем, что увидел. Бабушка, ползая на коленях, пыталась поймать пушистые желтые шарики на ножках и упрятать их обратно в картонную коробку. Вот тут-то Лешка и вспомнил про мимозу.

– Леша! Держи, держи их! Разбегутся по всей квартире! – взывала бабушка.

Лешка опустился на коленки. Поначалу он боялся взять в руки бросившихся от него врассыпную куриных детей. Но вот он осмелел и поймал двумя руками убегавшего цыпленка – маленькое цыплячье сердечко заухало в Лешкиных ладошках.

После того как они с бабушкой отловили цыплят и вернули их в коробку, бабушка сварила пшенную кашу, смешала с творогом, измельчила и рассыпала ее прямо на дно цыплячьей картонной обители; туда же она поставила тарелку с водой. Цыплятам их новая жизнь понравилась.

– Вот, Алеша, отвезем цыплят к дяде Мише на дачу. Будем там летом отдыхать. Помнишь, мы в прошлом году там неделю гостили? Там хорошо… Свежий воздух… Река, лес… Ведь дяди Мишина дача рядом с Волгой… Цыплята к твоему дню рождения как раз вырастут. И буду я вас с Ленечкой куриной лапшой кормить!

Если честно, то Лешка смутно помнил дяди Мишину дачу и двоюродного брата Леню. Самого дядю Мишу он помнил гораздо лучше, потому что дядя Миша иногда приезжал повидаться с бабушкой. Тогда все садились за стол в комнате, а не на кухне, и пили чай с пирогами и сахарными плюшками; бабушка пекла их к приезду сына обязательно.

Но про дачу – что сказать? Может, дача – маленький домик за зеленым забором? Такие домики рисуют детям не умеющие рисовать взрослые: дверь, одно окошко с двумя створками, на крыше – кирпичная труба, из которой спиралькой вьется дым; возле трубы сидит кто-то вроде кошки. По обе стороны дома – высокий зубчатый забор до краев листка бумаги. Хотел ли туда Лешка? – утверждать рискованно; но он, без сомнения, любил бабушку и ее куриную лапшу.

На самом же деле Лешка сильно ждал отпуска родителей, он собирался поехать с ними в настоящий поход на Волгу, жить в палатке, спать в спальном мешке и ловить рыбу. Он уже и кусочки свинца выменял в детском саду: папа обещал отлить из них грузила для Лешкиной удочки. Но лето – длинное-предлинное, и родительского отпуска на всё лето никак не хватало. Значит, как ни крути, Лешка должен будет поехать с бабушкой на дяди Мишину дачу. Тем более что она тоже стоит на Волге.

А бабушка очень ждала этой поездки. Еще с конца зимы она сговорилась и с сыном, и с дочкой, что летом проведет какое-то время на даче под Савеловом с обоими внуками: старшим – Леонидом и младшим – Алексеем. Она готовилась к лету так серьезно и основательно, как будто знала: оно будет для нее последним; спустя год, в июне, ее госпитализируют, планово прооперируют, на следующий день у нее оторвется тромб… и всё…

И Лешка будет сидеть в прихожей около самодельной галошницы, гладить ее старенькие клетчатые тапочки, плакать и приговаривать: «Тапочки – есть, а бабушки – нет…»

Но это будет не скоро. Это произойдет через год; впереди еще лето, осень, зима и весна…

Пока всё шло своим чередом. Цыплята в коробке освоились. Бабушка цыплят кормила и поила, чистила их жилище от помета, подшучивая над собой про то, что вот не было у нее хлопот, так завела поросят… цыплят, то есть. Каждое утро, рано-рано, когда остальные домочадцы еще спали, бабушка заглядывала в коробку, чтобы осторожно вынуть оттуда тех ее постояльцев, которые нового утра не увидели. Сама бабушка прекрасно знала: не все цыплята доживут до куриной зрелости. У нее были крепкие и утилитарные взгляды на предназначение всякой домашней живности. Совсем другое дело – дочь и внук; они родились и выросли в городе. Ничего не поделаешь! То, что естественно для деревенского жителя, чуждо городскому человеку. Поэтому, если падеж все-таки случался, бабушка прятала цыплячьи трупы в прочитанные газеты и украдкой позже выносила с мусором на помойку, чтобы не расстраивать родных.

Но вот определился день переезда дяди Мишиного семейства на дачу, и бабушка отвезла подросших цыплят к сыну для их дальнейшей переброски к месту назначения.

Лешка вернулся из похода посмуглевший, с выгоревшими волосами, заметно прибавивший и в росте, и в весе. Бабушка всплеснула руками, проговорила: «Совсем взрослый!», – а он не удержался и, как маленький, повис у нее на шее. Ему не терпелось сразу же отдать бабушке подарки, которые он с родителями приготовил для нее на Волге: маленькую ракушку, им самим найденную на берегу, вишневое варенье, сваренное мамой в котелке на костре, большие-пребольшие розовые помидоры и набор открыток с Мамаевым курганом. А рыбу – нет, рыбу не привезли, рыба в поезде стухла бы от жары!

Он торопился поведать ей про всё то новое, что он увидел и узнал в походе; он болтал без умолку, что, по правде говоря, было на него не похоже. А она слушала: изредка задавая вопросы, успевая накрыть на стол, покормить внука, убрать и помыть посуду. И только в самом конце бабушка сказала своему дорогому туристу, что папа с мамой должны будут пойти на работу, а они вдвоем поедут на дачу к дяде Мише, их там уже ждут.

Через день или два Лешка с бабушкой встали с утра пораньше и поехали. Сначала они ехали автобусом до метро, потом – на метро с пересадками до Новослободской, потом – троллейбусом до вокзала, потом – часа два электричкой до самого Савелова. После электрички они долго-долго шагали от железнодорожной станции: по городским окраинам, мимо неимоверно протяженных бетонных сооружений, по проселочной дороге, мимо покосившихся сараев и мусорных куч, дальше – мимо многочисленных садовых участков с домиками, казавшимися Лешке одинаковыми. Но бабушка каждый раз на вопрос: «Пришли?» – отвечала отрицательно. Потом он устал спрашивать, и они пришли.

Дом у дяди Миши оказался не такой уж и маленький: он состоял из кухни, комнаты и пристроенной к ним террасы. Невысокий деревянный забор из штакетника и впрямь был выкрашен в темно-зеленый цвет. На шести сотках дачной земли помимо дома, сортира и сарая, рядом с которым дядя Миша устроил куриный загон, еще располагались огород и парник, росли несколько старых яблонь, кусты крыжовника, малины и смородины. Рядом с крыльцом цвели люпины: справа – синие, а слева – розовые.

Лешка с бабушкой приехали в аккурат к обеду; обедали на террасе всей семьей: суп, куриные котлетки с картофельным пюре, ягодный компот с яблочным пирогом – вкуснотища! Вокруг разномастных тарелок и кружек постоянно вились мелкие мошки, забавляя Лешку. Он не заметил, как веки его сами собой сомкнулись; бабушка тихонько взяла внука на руки и отнесла в комнату на кровать.

Он спал долго и сладко. Спал под звяканье посуды, под разговоры про свежий воздух и отсутствие воды в только что вырытой скважине; спал под сборы дяди Миши и его жены в Москву, под их прощанье с бабушкой и Леней. Спал под передачи радиостанции «Маяк», под упоительный ночной аромат душистого табака, под стремительно пробежавший ночью теплый летний дождь…

Он спал, как будто решил хорошенько выспаться и набраться сил на всю будущую длинную жизнь.

Проснулся Лешка на следующий день под нестройное кукареканье, раздававшееся, казалось, прямо над ухом. Для Лешки просыпаться было очень рано, но для петухов – в самый раз. Петухи взяли численностью и победили Лешкин сон. Так началось дачное бытие.

И вот что открылось Лешке.

Десятилетний Леня в обществе Лешки очевидно скучал, хотя он, в послушание бабушке, как умел, пытался развлечь младшего брата. Но скоро из-за калитки послышались голоса: его звали кататься на «великах». Леня тут же, спросив у бабушки разрешения, вскочил на велосипед и до обеда исчез вместе со своими дачными приятелями; и пообедав, он убежал к ним, ровно за полминуты до бабушкиной просьбы взять с собой Лешку.

Книжки у Лени были неинтересные, с мелким шрифтом, почти без картинок; игрушек на даче нашлось немного: старые пластмассовые формочки, ведерки и совочки, да две машины, одна из которых – без колес…

Телевизора на даче Лешка не нашел, поэтому ждать вечером мультиков в программе «Спокойной ночи, малыши!» не стоило.

Про Волгу Лешке удалось за обедом узнать у брата только то, что она страшно далеко; до нее дольше идти, чем до станции. Лес – примерно там же, где и Волга. И вообще, детям без взрослых туда ходить или ездить на велосипедах запрещено.

Лешка хотел обсудить свои открытия с бабушкой, но она постоянно что-то делала то в доме, то на огороде. Тогда Лешка поиграл в войну: он обнаружил на участке много укромных углов для организации партизанских засад. Но ведь сам с собой в войну долго не поиграешь!

Лешка заглянул в парник, где бабушка подвязывала чахлые помидоры, послонялся туда-сюда по дорожке от калитки до дома, выглянул даже за калитку на улицу, но там он никого не увидел: Леня с друзьями на велосипедах катались где-то далеко. Лешка вздохнул, затворил калитку и вернулся к дому. Он сел на крылечко между люпинами, обхватил двумя руками коленки и стал думать о папе, маме, о походе.

Он вспомнил про Москву и про детский сад, который не закрывался на лето. В саду остались друзья: Петька Кобылин, Денис Мосолов, Ленка Соколова, ну и другие ребята. Там бы он не играл в войну в одиночку, не сидел бы вот так: один… там бы…

Поначалу Лешка не дружил ни с Петькой, ни с Денисом; они оба всегда дразнили и подначивали, даже поколачивали его, ему же драться с ними не хотелось. Не потому, что он их боялся. Не боялся он никого: ни худенького маленького Кобылина, ни здоровенного Мосолова; попросту драться ему совсем не интересно. Вот если бы нужно кого-нибудь защищать или спасать! Например, маму. Или бабушку. Или, может, Ленку Соколову. А защищать самого себя – не по-правильному. Особенно от Кобылина: он же маленький!

Бабушка первая поняла истинную причину Лешкиного непротивления Мосолову в компании с Кобылиным и пыталась по-своему помочь внуку. Она рассказывала ему о войне, о погибших друзьях, о пропавшем без вести брате; они вместе ставили на проигрыватель голубую гибкую пластинку и слушали песню: «Почему всё не так, вроде всё как всегда…», – и у обоих на глазах выступали слезы. Бабушка вспоминала свое деревенское детство и деда Михаила Павловича, который учил ее с братьями уму-разуму поговорками и прибаутками: «с людьми мирись, да с грехами бранись», «три раза прости, а в четвертый похворости», и много всякого другого. Вроде бы Лешка ее слушал, но все равно из детского сада частенько приходил битым.

И вот однажды, когда Денис Лешке влепил очередной синяк под глазом и порвал новые шорты, мама сказала: «Все. Хватит. Ты должен дать Мосолову сдачи. Ты меня понял? Пусть мне на тебя пожалуются в саду!» И пообещала подарить тот самый автомат, что стрелял очередями, как настоящий, и светил огоньками. Уже после мама и отец спорили: педагогично поступила мама или непедагогично? Вообще-то они очень дружно жили и спорили только из-за различных подходов к Лешкиному воспитанию.

Бабушка никогда не встревала в разговоры Лешкиных родителей; если она высказывала свое мнение, то только дочери, и только наедине. Она приложила к синяку внука свинцовую примочку, которую всегда держала для таких нужд, потом бросила с горечью: «Дураков и в церкви бьют. Вот я не пойму, Алеша, что ж такое? Ты-то у нас вроде умный?»

Лешка промолчал, только вздохнул. Вслед за ним вздохнула бабушка. Она тоже ничего больше не говорила, а занялась важным делом: она готовила ужин для семьи.

Лешка не то чтобы не поверил, что он, наподдав Мосолову, сразу получит игрушку, которую он без особых надежд попросил у родителей в подарок ко дню рождения (она, по мнению взрослых, стоила слишком дорого). Он решил: мама пообещала автомат сгоряча, следовательно, пользоваться ее опрометчивым поступком нехорошо. Хоть он – не дурак, конечно.

Следующий день в саду прошел тихо и спокойно, за ним – еще тише и спокойнее. А на третий день случилось вот что.

Время вечерней прогулки закончилось; воспитательница, Тамара Васильевна, повела свой выводок обратно в группу. Денис, подойдя к Лешке сзади, привычно и даже лениво ударил его кулаком в спину. Лешка от удара чуть не пропахал носом дорожку перед крыльцом, но удержался на ногах, взбежал по инерции по ступенькам, быстро развернулся в сторону Мосолова и из всех сил толкнул его двумя руками. Мосолов от неожиданности потерял равновесие и шлепнулся на землю, разбрызгивая вокруг себя мокрый снег и грязь. Денис не сразу сообразил, какая незадача с ним произошла. Когда же он понял, то на лице его проступила горькая обида. Тем более что у него не получилось подняться с первого захода: ноги, обутые в валенки с галошами, заскользили, и он грохнулся во второй раз. Ребята из группы окружили их и начали потихоньку хихикать над неловким Мосоловым. Тот вскипел, вскочил на ноги и бросился на Лешку с кулаками; Лешка же, не покидая занятую им стратегическую высоту на крыльце, позволившую преодолеть разницу в росте между ним и Денисом, удачно отбил атаку противника. Денис опять не удержался на ногах. Он упал и заплакал; опять вскочил, крепко вцепился в рукав Лешкиного пальто, тужась стянуть Лешку со ступенек. Лешка повалился на Дениса; мальчишки, осыпая друг друга тумаками, покатились по земле, чуть прикрытой мокрым снегом.

Тут Тамара Васильевна, на глазах у которой происходило это безобразие, разняла дерущихся и наказала обоих, расставив их по возвращении в группу по разным углам игровой комнаты.

Лешка с Денисом встретили своих мам, примчавшихся после работы забирать сыновей из детского сада, подпирая лбами углы.

Тамара Васильевна строго выговорила обеим мамашам за недостаточное внимание к воспитанию сыновей, она напирала на недопустимость выяснения отношений между детьми посредством кулаков.

Мама Дениса Мосолова привыкла к подобным проработкам, а для Лешкиной мамы это было внове, она слушала Тамару Васильевну, перекладывая сумку из руки в руку, ее щеки постепенно окрашивались пунцовым цветом. Лешка хорошо видел ее из угла; ему стало жалко мать и одновременно стыдно перед нею.

Воспитательница закончила проработку и удалилась, а Лешкина мама помогла сыну надеть грязное и мокрое пальто. Она сама застегнула на нем все пуговицы и повязала шарф под цигейковым воротником, нагнулась, заглянула Лешке в глаза и спросила: «Больно?»

– Не, – ответил сын, и мама обняла его. И тут Лешка понял, что она ни чуточки не сердится на него ни за Мосолова, ни за пальто, ни за Тамару Васильевну.

Когда Лешка с мамой добрались до дома, мама передала сына на попечение бабушки, заняла у нее денег до зарплаты и поехала в «Детский мир».

Вернулась она поздно вечером. Бабушка на кухне чистила, сушила и приводила в порядок Лешкино пальто, а папа и Лешка, начитавшись на ночь книжек и наговорившись друг с другом всласть, крепко спали в комнате: один – в постели на раскладном кресле, а другой – на стуле рядом.

Мама привезла то, что обещала; и отправился Лешка утром в сад с автоматом, который стрелял почти как настоящий. В группе придумали играть в войну, и Лешка всласть настрелялся из автомата, отбиваясь от наступавших противников. Тут его понарошку ранили в бою и отнесли в госпиталь, а он отдал автомат однополчанам. Все ребята из группы постреляли из автомата. И Денис Мосолов тоже. И Ленка Соколова.

Тогда-то все очень подружились и больше не дрались всерьез, а на Ленке Соколовой Лешка решил жениться, потому что она добрая и хорошая, но очень скучная, и еще у нее кривые худенькие ноги. Кто ж на ней женится? И Лешка принял решение: на ней должен жениться он, чтобы она не плакала всю жизнь без мужа.

Лешка сообщил вечером о своем решении маме, когда она пришла пожелать ему перед сном спокойной ночи. Мама от его слов развеселилась. Едва сдерживая смех, она сказала, что женитьба – важный вопрос, который нельзя решать с кондачка; она поцеловала Лешку в лоб, укрыла одеялом и пообещала всё подробно обсудить поутру. Но утром они с отцом, как всегда, торопились на работу, и никакого разговора у них с Лешкой не получилось.

Бабушка не стала смеяться над внуком; она выслушала его внимательно по дороге в детский сад и подытожила:

– Ну, женись, если решил. Но по закону ты сможешь жениться только через четырнадцать лет.

Бабушка замолчала на минуту. Наверное, ей хотелось представить себе Лешку восемнадцатилетним.

Немного погодя она задала вопрос:

– А Соколова-то согласна за тебя замуж выйти?

Вот тебе и раз! А Лешка даже не подумал о том, что надо у Ленки спрашивать: хочет она за него замуж выйти или нет… А вдруг не захочет? Может, подойти, да и спросить? Лешка так и решил сделать, тем более что у него в запасе целых четырнадцать лет, как говорит бабушка.

…Лешка погрустил-погрустил и пошел к куриному загону посмотреть на цыплят.

Маленькие желтые пушистые шарики, за которыми ухаживала в Москве бабушка, исчезли. Вместо них Лешка увидел в загоне голенастых грязно-белых кур и петухов.

Дядя Миша смастерил куриный загон из подручных средств, исходя из справедливого соображения, что куры – все-таки домашние и не очень летающие птицы, поэтому монументальностью его постройка не отличалась. К тому же постояльцы загона норовили выклевать или выковырять в нем всяческие прорехи и подкопы. Покинуть загон выросшим и окрепшим курам не составляло особого труда: надо только свалить веник, подпиравший дверцу загона, что куры от случая к случаю с успехом проделывали.

Лешка оказался рядом как раз в тот момент, когда курам удалось открыть дверцу и вырываться на свободу. Они толпой устремились на грядки с петрушкой, укропом и зеленым луком. Какая в этом беда, Лешка не знал, но он подхватил лежавшую рядом с загоном хворостину и побежал спасать от захватчиков дяди Мишины грядки, стараясь преградить курам дорогу.

Куриный народ не ожидал таких препон на своем пути. Пометавшись, молодые петухи потеснили кур, внезапно сгрудились и единым фронтом напали на Лешку, желая его обезоружить. Лешка не дрогнул. Он отчаянно размахивал хворостиной и, вынужденно отступая назад, близко петухов к себе не подпускал. Тут подоспела бабушка, и агрессоры бесславно ретировались. Бабушка загнала их в загон и плотно закрыла дверцу, подперев ее для надежности небольшим чурбачком, а не веником.

И тут выяснилось, что в пылу схватки бабушка и внук не увидели одного петушка, который не участвовал в общей потасовке и безмятежно прогуливался около люпинов.

Петух непугливо и, казалось, с явным интересом глядел на Лешку с бабушкой. Поглядел-поглядел и двинулся прямо на Лешку; остановился перед ним, дважды чиркнул левой лапкой по земле, словно раскланивался, похлопал крыльями по бокам, кукарекнул один разок и смешно покрутил головой с маленьким подсвеченным солнечными лучами гребешком. Бабушка рассмеялась и пошутила:

– Лешка! Смотри-ка! Это он тебе представился. Наверное, познакомиться с тобой хочет… Вот какой тебе друг нашелся!

Бабушка зашла в дом, вынесла оттуда солидный кусок белого хлеба и передала его Лешке:

– На! Угости-ка его…

И Лешка с петухом на двоих умяли кусок хлеба, скрепляя тем самым свою дружбу.

Лешка назвал петуха Максом; ему казалось, что петух откликается на это имя.

Лешка с охотой помогал бабушке в курятнике: приносил курам крупу, мелко нарезанные овощные очистки, воду, выпускал кур погулять. Макс всегда покидал сотоварищей, и они с Лешкой гуляли вместе. Бабушка даже разрешала им выходить на улицу, но только по будним дням. Возвращаясь с прогулки, Лешка просил у бабушки хлеба, чтобы вместе с Максом подкрепиться.

Конечно, у Лешки на даче нашлись потом приятели-сверстники, он играл с ними, но Макс был его лучшим другом.

Число сородичей Макса быстро сокращалось – на обед регулярно ели куриную лапшу, которую бабушка варила лучше всех на свете. Она все чаще говорила Лешке, что куры долго не живут, Максу на даче не перезимовать, а в Москве петуха держать негде.

Пришло время – в загоне уцелел один Макс.

Через пару дней надо уезжать домой, в Москву. Вот уже и дядя Миша приехал упаковывать вещи, забирать Леню и готовить дачу к зиме.

Следующим утром, не разбуженный кукареканьем, Лешка проснулся позже, чем обычно.

В доме нестерпимо пахло куриной лапшой.

Лешка вскочил с постели и побежал на улицу к загону.

Загон был пуст.

Когда Лешку позвали обедать, он обедать не пошел. Никто не видел, чтобы он плакал. Просто не пошел обедать – и всё.

Он сидел на крылечке, как всегда обхватив коленки руками. Из дома вышла бабушка с ломтем белого хлеба в руке, присела рядом.

Они долго сидели молча, не обращая внимания на суету сборов за спиной, размышляя каждый о своем…

Потом бабушка спросила:

– Чего ты обедать-то не стал?

Лешка помедлил и сказал куда-то в сторону:

– Друзей не едят…

Бабушка вздохнула, протянула внуку хлеб и тут же поняла, что сделала это зря. Лешка почувствовал мгновенно и очень остро: поделиться хлебом ему уже не с кем…

…Бабушка гладила и гладила его по голове, по непослушным белобрысым вихрам…

– Поехали, мой милый, домой. В Москву.