Читать книгу Авантюра цвета фуксий - Татьяна Сергеевна Скобелева - Страница 6

Деловая часть поездки завершилась удачно, Дворжецкий весьма преуспел в переговорах с партнерами. Как знать, возможно, близость Вероники вселяла в него уверенность в себе, которой ему и раньше было не занимать, а теперь он, казалось, удвоил бесценное качество. По вечерам они гуляли по Парижу, доставляли себе удовольствие изысканной парижской кухней. Вернувшись в отель, уже не расставались до утра. Эдуард был все так же предупредителен, но прежняя осторожность исчезла, и он уже не сдерживал своих чувств и желаний.

А Вероника? То, что начиналось, как охота на мужчину, теперь превратилось в острую необходимость быть с ним и только с ним. Он был и сильным, и надежным, и деловым, и удачливым, но, кроме того, он оказался чрезвычайно привлекательным сексуально. Она сразу поняла, что Дворжецкий будет ей приятен. Теперь же она находилась полностью в его власти. Каждое движение, каждое слово его любви были наполнены мощной энергией. И медлительные изощренные ласки, и страстный, почти животный натиск возбуждали ее невероятно, она словно растворялась в его желании, разделяя с ним наслаждение. Оставаясь нежным, он подчинял ее себе, она только покорялась ему, и это дарило ей необычное ощущение, новое и неожиданное. С бывшим мужем Вероника чувствовала себя скорее равноправным партнером, чем женщиной.

Она влюбилась.

Но время шло, и парижские каникулы заканчивались.

Вероника надеялась, что Дворжецкий все как-то устроит, но как именно – не представляла себе. Ее тревожил банальный квартирный вопрос: будут ли они жить вместе после возвращения в Москву? Если да, то где? Бытовые проблемы часто губят романтические отношения, медленно и мучительно обрывая им крылышки и лапки. Здесь, в Париже, они жили в отеле, ночевали обычно в номере Дворжецкого, а где они будут встречаться в Москве? Слово «встречаться» ее раздражало, в нем сквозила неопределенность любовной интрижки с женатым мужчиной, которая заканчивается ничем. Не мог же Дворжецкий переехать на постоянное проживание в квартиру Вадима. Принимать его там иногда означало закрепить положение любовницы – это опасно. Встречаться в его квартире, пока супруга на даче – это пошло. По ее понятиям период «встреч» миновал, а чтобы жить вместе, нужно решить вопрос о его разводе, но об этом до сих пор не говорилось и слова.

В минуты наивысшего наслаждения Веронику пронзало желание: она не просто хотела ребенка, она хотела его ребенка. Но Вероника была разумной женщиной и понимала, что жизнь маленького человечка – не игрушка, знала, что убить эту жизнь не сможет. Вместе с тем она считала, что заводить ребенка без согласия его отца чревато проблемами, а растить детей одной и вовсе ужасно. Да, многие идут на это, но Вероника сознательно отказалась от такого варианта с Вадимом. Теперь Вероника каким-то животным женским чутьем ощущала, что может забеременеть, что это почти неизбежно. Но Эдуард был несвободен.

Сама Вероника этой темы не поднимала, опасаясь, что давление, которого не любят мужчины, отпугнет хрупкое и неопределенное счастье. Но, видимо, она так болезненно и так пронзительно думала о жене Дворжецкого, что где-то там, в «общем информационном поле», ее услышали, и поздно ночью накануне отъезда раздался телефонный звонок.

Они вернулись с прощальной прогулки по Парижу. Она уже нежилась в постели, слегка задремав, а он ушел в душ. Вдруг на столике у кровати громко запиликал мобильник. Автоматически, спросонья Вероника схватила его.

– Алло?

– Эдик, алло! Эдуард!

Незнакомый женский голос испугал Веронику своей внезапностью. Она недоуменно взглянула на мобильный и с ужасом поняла, что схватила телефон Эдуарда, сердце замерло от странной уверенности: жена! Вероника медлила с ответом.

– Алло, это телефон Дворжецкого? – снова зазвучало в трубке.

– Да, это телефон Дворжецкого, – проговорила наконец Вероника и опять замолчала, выжидая. Она могла солгать или отключить мобильник. Абонент решит, что ошибся номером и перезвонит, тогда на экране отразится непринятый звонок. Однако любопытство и намерение приблизить развязку жгли как раскаленное железо. Но что можно сделать сейчас? Говорить гадости жене любовника, возбуждать ревность или подозрения, намекать на измену? Все это не в характере Вероники и никогда не входило в ее планы.

– С кем я говорю? Где Эдуард Николаевич? Если это его телефон, что с ним случилось? – в голосе звонившей женщины послышалось беспокойство.

– К сожалению, в настоящий момент он не может подойти к телефону. Кто его спрашивает? – как можно более официально, дежурным тоном ответила Вероника, не называя себя.

– Это его жена. С кем я говорю? – беспокойство сменилось вполне понятным раздражением.

В Москве уже три часа ночи, в Париже всего лишь на два меньше. Особа женского пола, отвечающая по личному телефону Дворжецкого в столь поздний час, не могла не вызвать у супруги подозрений вполне определенного рода.

– Он может вам перезвонить минут через десять? – Вероника не могла удовлетворить любопытство, но и причинять зла не хотела.

Дворжецкая не ответила. Связь оборвалась.

В комнату вошел Эдуард.

– Кто-то звонил?

– Твоя жена. Я сказала, что ты перезвонишь. Возможно, она сама перезвонит. Связь оборвалась.

Вероника не стала оправдываться за то, что взяла его телефон. Что сделано, то сделано.

Он не упрекнул, сел на край кровати и, уткнув подбородок в сжатые кулаки, молча стал ждать. Веронике показалось, что он растерялся от неожиданности. Интересно, станет ли он оправдываться, выкручиваться, если жена спросит: кто ей отвечал среди ночи? Пикантность положения можно объяснить вполне деловыми обстоятельствами.

– Быть может, ты сам позвонишь? – решилась она прервать тягостное молчание.

Он не ответил.

Прошло минут пять, звонок не повторился, тогда Эдуард, видимо, тоже желая покончить с затянувшейся паузой, набрал номер.

Вероника подозревала, что к откровенности он был не готов, а лукавить не хотел. Но теперь отступать было некуда, словно потолок вдруг дал трещину, а убежать от нависшей и готовой вот-вот обрушиться глыбы уже невозможно. Либо у них все серьезно, либо он будет врать жене.

Дворжецкий почувствовал ее беспокойство и, обернувшись, взглядом попросил подождать немного.

В Москве долго не отвечали, наконец из трубки послышалось «алло».

Эдуард опередил ее вопрос:

– Маргарита? Ты мне звонила? Что случилось?

Пока ровный голос в трубке объяснял причину ночного звонка, он не прерывал жену, но как только в нем появились высокие нотки, нахмурив брови, произнес:

– Завтра я буду в Москве, сам разберусь. Не суетись. Все нормально. Спокойной ночи, – и в ответ на какие-то настойчивые реплики, теперь уже с вопросительными интонациями, твердо повторил, отчеканивая слова: – Спокойной ночи.

Разговор закончился. Дворжецкий отключил телефон. Затем лег рядом с Вероникой и положил под голову руки, глядя на роскошную лепнину потолка, подсвеченную отблеском уличного фонаря.

Он не лгал, это вселило в Веронику надежду. Ей не терпелось спросить его о жене, но она не решалась начать. Так не хотелось портить эту последнюю парижскую ночь! Однако делать вид, что ничего не случилось, невозможно. Она не уличная девка, этот звонок ей не безразличен: ведь ясно, что звонила жена. Только что в комнате, хоть и виртуально, сошлись две соперницы.

Кому из них принадлежит Эдуард?

Он, вероятно, опять почувствовал ее волнение и, повернувшись лицом к ней, сначала обнял, а потом заскользил рукой по напряженному телу, успокаивая и возбуждая одновременно. Но желанное расслабление не приходило, и она не выдержала.

– Ты ее любишь?

Рука остановилась и больно сжала ей бедро.

– Ты сама не веришь в то, что говоришь.

– Скажи.

– Это другая любовь.

– Общечеловеческая? – Вероника говорила тихо и очень медленно, вкладывая в слова все свое упорство. Ей было больно от его пальцев, но эта боль смягчала охвативший ее жгучий и противный страх.

– Просто человеческая, – снисходительным тоном наставника внушал ей Дворжецкий, возобновляя свои поглаживания. Она с усилием вырвалась и, оседлав, придавила его к кровати.

– Ты слишком мужик, самец, ты слишком сексуален, чтобы любить женщину только по-человечески. И она тебя любит только по-человечески? А это как? Вот так? – и Вероника, точно разъяренная кошка, набросилась на Эдуарда, вцепившись острыми ногтями в тугие мышцы предплечий и пытаясь зубами захватить мощную шею. Однако жертва была сильнее ее. Заходясь довольным, азартным смешком, Эдуард принял вызов, легко сбросив ее с себя, распластав и подчинив своей воле. Опять словно огромная океанская волна накатила на Веронику, увлекая за собой в пучину, ударяя ритмичным прибоем, обволакивая и притупляя разум, забирая силы и возможность сопротивляться. Вероника задыхалась, теряла сознание, даже не пытаясь спастись, пока волна не начала поднимать ее выше и выше, затем, стиснув в последний раз, пробежала по всему телу, растекаясь и отзываясь в каждой его клеточке, медленно отступила и оставила ее умиротворенной и расслабленной. Он опять победил ее, усмирил, покорил, а ей только того и надо было.

Когда страсть насытилась и успокоилась, Дворжецкий встал, наполнил высокие бокалы золотистым вином и один из них подал подруге.

– Ты хочешь знать, какие у меня с женой отношения, так?

Вероника промолчала. Она размякла и расслабилась, ей хотелось спать, а не обсуждать чужих жен. Меж тем Дворжецкий продолжал, не дожидаясь ее ответа:

– Ты считаешь, что я не могу жить с женщиной без секса, но мы с женой живем раздельно. Ведь ты это знала с самого начала, верно?

– Да, Эмилия мне сказала, но она не знает причины. Еще она сказала, что ты не оставишь жену.

Дворжецкий отошел к окну и, глядя в черноту ночи, обращаясь, то ли к ней, то ли к богу, то ли к самому себе, произнес:

– Я виноват в смерти ребенка, в том, что Марго не сможет больше рожать, и даже в том, что она теперь не может иметь близости с мужчиной. Маргарита – экзальтированная женщина, с фантазиями, – Эдуард покрутил пальцами над головой и болезненно поморщился, – склонна все преувеличивать. Она производит впечатление человека спокойного, но в душе у нее либо рай, либо ад, середины не бывает. Теперь еще трагедия с ребенком. Боюсь, как бы она не сделала с собой… что-то нехорошее. Понимаешь, Вероника, я кругом виноват перед ней. Я хочу и готов уйти, но я в капкане.

Он обернулся и развел руками. В этом жесте и его глазах было отчаяние и бессилие, которых она никогда не видела в нем, сильном и уверенном в себе человеке. Не столько умом, сколько сердцем она поняла его боль, хотя названная причина показалась ей неприятно банальной, казалось, он чего-то не договаривает. Ну, виноват, и что? Раз уж так случилось, почему нельзя развестись? Наоборот, расставание облегчит участь обоих, со временем жена забудет и его, и обиду, а постоянное лицезрение друг друга только растравляет душу…

Внезапно он подошел к ней и схватил ее за плечи.

– Только не уходи от меня.

– А если у нас будет ребенок, – задала Вероника главный вопрос.

– Будет? – удивился и насторожился он. – Как стихийное бедствие?

– Нет, видишь ли, я не предохранялась… как и ты… я думала, нам это не нужно. Я неправильно поступила?

Вид у нее сделался растерянным и беспомощным. Она почувствовала, как напряглись его руки.

Он улыбнулся спокойно, ласково и отпустил ее плечи.

– Правильно, если ты сама этого хочешь, если ты решилась.

– Но что будет тогда? Я хочу знать.

Дворжецкий глубоко вздохнул и погладил свою девочку по щеке.

– Кто же знает, что будет? Я суеверен и не хочу говорить об этом.

– Но ты не будешь против? Потому что если ты возражаешь… – досадливо заторопилась Вероника, но он остановил ее.

– Я? Против? – и, смеясь, обнял, прижимая к себе. – Дурочка, вот ты чего боишься. Я тебя по-другому понял, – затем пристально посмотрел ей в глаза лукавым принизывающим взглядом. – Но ты говорила, что не всякий годится в отцы твоим детям. Я бы не хотел, чтоб ты ошиблась, Вероника. Ты меня мало знаешь.

– Мне хорошо с тобой, – аргумент был прост и весом.

– Это сейчас, – парировал он. – Быть любовниками и жить вместе, имея детей, не одно и то же. Такие решения не принимаются под влиянием страстей.

Вероника прикусила губу, уж очень сложно он изъяснялся там, где ей нужен был краткий ответ, но давить на него становилось опасно. Она чувствовала, что приближается к черте, но сделала еще одну попытку.

– Скажи только да или нет. Ты хочешь, чтоб я родила тебе ребенка?

Было видно, как трудно давался ему этот прямой разговор, как не хотел он отвечать на этот вопрос.

– Вероника, это значило бы спровоцировать тебя. Я не хочу второй раз наступать на одни и те же грабли, – он отвернулся и замолчал, надеясь, что допрос окончен.

– Грабли? – не поняла Вероника.

Эдуард, не поворачиваясь к ней, энергично провел по лицу ладонями, снимая напряжение, и ровным голосом, в котором, однако, уже присутствовали нотки раздражения, добавил:

– Я делаю то, что хочу, и даю тебе то, что могу, а уж что из этого тебе нужно, а что нет, ты должна выбрать сама.

– Ты не свободен, – напомнила Вероника.

– Потому и не принуждаю тебя.

– Но я не знаю, как мне быть…

– Не знаешь? То, как я любил тебя только что, как ты откликалась – это все пустое? Какие тебе нужны гарантии? Что я не подлец?

– Нет, – испугалась Вероника такого поворота.

– Что не кретин и знаю о последствиях?

– Ну, ведь я не о том, – забеспокоилась она.

– Просто ты все еще не любишь меня, – он потянулся и передернулся, как от озноба.

– Люблю, – убежденно сказала женщина, – даже телом я никогда прежде так не чувствовала.

– Да, телом ты любишь, но твоя умная головка боится любить.

– Что же мне с ней делать, – искренне огорчилась она, понимая, что он прав.

– Ничего. Тут уж ничего не поделаешь, – почти безучастно пожал он плечами.

– Но я хочу тебя любить, – Вероника с ужасом чувствовала, как между ними возникает и ширится пропасть, в которой может исчезнуть все, чего она достигла в последние дни, – я хочу тебя любить, как ты говоришь, совсем любить.

– Не надо себя неволить. Ты не виновата, это либо есть, либо нет.

Он явно устал от разговора. В полумраке Вероника смотрела на его мускулистую спину с трогательными бугорками позвонков. Он казался таким отстраненным, одиноким, там, на краю кровати, совсем близко и бесконечно далеко. Она приподнялась, придвинулась к нему и обвила его тонкими гибкими руками, затем поцеловала напряженные плечи легкими быстрыми прикосновениями губ, точно бабочка вспорхнула и улетела. Он немедленно отозвался на зов, повернулся и, крепко обхватив, прижал к себе ее грудь и бедра, словно она стремилась сбежать, а он ее удерживал. И тотчас, почувствовав его сильное, готовое к любви тело, Вероника потянулась к нему, в предвкушении неги и блаженства строптивый разум заволокло туманной дымкой.

– Я люблю тебя, – пролепетала она, слабея в его объятьях, и услышала ответный шепот:

– Вот так и люби, всегда так люби, хорошая моя…