Читать книгу Синий туман - Татьяна Солодкова - Страница 4

Капитан Маккинзи, похоже, очень хочет упоминания своего участка в репортаже «Пятого канала», потому как отправляется провожать к заключенному лично. По взгляду видно, что он придушил бы меня прямо сейчас собственными руками, но улыбается во все тридцать два и, кроме того «черт с тобой», ни разу не оговаривается. Молодец, старается. Похвалю, как обещала, я свое слово тоже держу.

Коридоры участка ярко освещены. Везде металл и пластик, все серое и блестящее – чуть ли не стерильное. Признаюсь, приятно впечатлена. То полицейское управление, в застенки которого я попала в двадцать лет, и рядом не стояло с тем, что находится под руководством капитана Маккинзи, – в том было сыро и грязно. Но то столица – там таких мелких участков понатыкано через улицу, за всеми не уследишь. А тут окраина вблизи космопорта. Да и размах не сравнится – само здание размером с неплохую гостиницу. А в отелях я спец, можете мне поверить.

Вышагиваем по пустым коридорам. Капитан по правую руку от меня, еще два молодца в фиолетовом – сзади. Сверлят взглядами – еле сдерживаюсь, чтобы не передернуть плечами.

А Маккинзи все улыбается и вещает:

– Как видите, мисс Вейбер, арестованные содержатся в отличных условиях. Камеры все одиночные, питание сбалансированное, никакого насилия.

Энергично киваю, крутя головой по сторонам, и время от времени выдаю многозначительное «угу».

Камеры здесь и правда одиночные: коробки из серого пластика два на два метра с прозрачной со стороны коридора стеной. Изнутри они, надо полагать, непроницаемые потому как наше шествие не вызывает у заключенных в такой же серой, как и стены, униформе никакой реакции. Кто-то лежит на койке, кто-то вышагивает от стены к стене, один парень сидит на полу, спрятав лицо в коленях и подпирая плечом унитаз. Унитаз этот приятно радует глаз своей блистающей белизной, однако его расположение прямо напротив прозрачной из коридора стены лично у меня вызывает вопросы.

– Книги, видео? – не слишком вежливо прерываю своего «экскурсовода». Так ведь и с ума сойти недолго, если сидеть в четырех стенах, где единственное твое развлечение – сходить в туалет напротив «окна».

– Музыка, – важно отвечает Маккинзи.

– Да-а? – тут же заинтересовываюсь. В коридоре тихо, только шаги моего эскорта гулким эхом отражаются от стен. – А можно послушать? – Улыбаюсь одной из самых своих невинных улыбок.

Ну а что? Надо же знать, что заставляют слушать заключенных. Классика, наверное, что-нибудь общепризнанное: Вивальди, Бетховен, Моцарт. Моцарт, говорят, вообще благотворно действует на психику, его даже душевнобольным включают.

Шеф участка бессильно вздыхает и дает короткую команду в коммуникатор на запястье. Ему кто-то отвечает, а потом…

– О. Мой. Бог! – вырывается у меня, когда коридор наполняет мелодия, которую не могу описать иначе, как: «тыц-тыц-бамс».

Ты разбила мои мечты.

Виновата во всем лишь ты.

Трупом я лежу под столом

И во всем получил облом…

– Выключите, пожалуйста!

Кажется, начинаю понимать, почему тот парень обнимался с унитазом. Это же просто кровь из ушей! Мало того, что музыка – яркий пример примитива, а молодой мужской голос вызывает ассоциацию с котом, которому наступили на причиндалы. Так еще и текст уровня третьеклассника с задней парты.

– Это новый метод пытки? – спрашиваю на полном серьезе, когда снова становится тихо.

Лицо Маккинзи вытягивается – не ожидал от меня такого вопроса в лоб. Потом возмущенно багровеет.

– Это песня о любви!

Ну да, а поет ее, похоже, сын какого-нибудь мэра или министра. Надо будет поискать в сети – добавит репортажу местного колорита.

Я тот еще меломан, могу слушать разное, но на откровенно бездарное у меня аллергия. А на купленную славу – чуйка, как у собаки. Разоблачающая статья выйдет что надо – уже мысленно потираю ладони.

– Пришли, – буркает капитан. И лицо у него такое обиженное, что у меня закрадываются сомнения, не его ли сынок надрывает гланды на записи.

Передо мной открывают двери, как я понимаю, допросной и приглашают войти. Шаркаю подошвами тапок размера этак сорок третьего (свой у меня тридцать шестой) и чудом преодолеваю высокий порожек, таки не распластавшись на сером полу. К счастью, тапки не скользят. Ну да грех жаловаться: если бы один из подчиненных Маккинзи не поделился со мной содержимым своего шкафчика, щеголять бы мне босиком по холодному пластику. И так в носу свербит – перемерзла еще в космопорте.

Я не ошиблась, это действительно допросная. Такая же серая и безликая, как и все здесь. А одна из стен чем-то неуловимо отличается от остальных трех, и я начинаю подозревать, что с другой стороны она такая же прозрачная, как и камеры вынужденных слушать потуги юного дарования бедолаг, мимо которых мы только что прошли.

Интересно, за стеной кто-нибудь есть? Хотя что мне? Пусть смотрят.

Помимо стен, пола и потолка с ярко горящими длинными узкими лампами, в помещении имеется только стол. Серый, гладкий, холодный даже на вид. А посередине фигурная скоба, к которой наручником пристегнут тот, к кому я пришла.

Он в тюремной робе (тоже серой – какой же еще?), поза обманчиво расслабленная, но меня не обманешь, вижу, что напряжен. Смотрит в упор единственным незаплывшим глазом. Лицо ему вообще подправили знатно, однако автоматически обращаю внимание на костяшки лежащей на столешнице руки – целехоньки. Его били, он – нет.

– Оставьте нас наедине, – оборачиваюсь к Маккинзи.

– Мисс Вейбер, – предупреждающе качает головой, – это опасный преступник.

– Он пристегнут к столу, – напоминаю.

А еще у него, кажется, сломана пара ребер, а то как-то его чересчур перекосило на один бок, да и не поверю, что в таких случаях бьют исключительно по морде. Не сомневаюсь, что в документах будет сказано: «Оказывал сопротивление при аресте». Жаль, что мой комм во всеобщей суматохе не записал сам момент задержания, а то можно было бы прижучить местных еще и за подтасовку фактов.

– Я буду за дверью, – сдается капитан.

– Спасибо. – Расплываюсь в улыбке и шаркаю к своей новой жертве.

Черт, не думала, что его так разукрасят. С интервью на камеру будут проблемы.

Дверь за моей спиной со змеиным шипением ползет к стене, закрываясь. Маккинзи и его помощники остаются в коридоре.

Не переставая улыбаться, вышагиваю к столу. Бывший красавчик, теперь, правда, заметно подрихтованный, смотрит на меня в упор. Сначала в лицо, потом его взгляд спускается ниже, на мгновение задерживается на разорванных на колене колготах и уже затем добирается до тапок. Выражение лица не меняется, а вот одна бровь ползет вверх. Давай еще посмейся, я тут при исполнении, и мелкие издержки не в счет.

Решительно подхожу к столу и протягиваю ладонь.

– Мистер Рассел, меня зовут Кайя Вейбер, я журналист из «Пятого канала» Нового Рима…

– Я знаю, кто вы, – невежливо перебивает меня заключенный.

У него приятный голос, люблю такие – не бас и не писк. Чуть хрипловат, но, полагаю, если бы меня так разукрасили, я бы тоже не разливалась соловьем.

В наручнике у мужчины только одна рука, вторая лежит на колене, однако он не спешит подавать ее для приветствия. Моя кисть зависает в воздухе. Как невежливо. Ладно.

Сажусь. Пластиковый стул ледяной, чтоб его, а у меня короткая юбка. Еле держу на лице улыбку и не морщусь. В бедра впивается миллион ледяных иголочек. Заболею, как пить дать, после таких приключений. Хорошо хоть тапочки теплые. Не буду думать о том, кто носил их до меня.

– А раз вы знаете, кто я, то вы должны понимать, что я сейчас единственная, кто может вам помочь, – выдаю с оптимизмом тупоголовой идиотки.

Нет, я, конечно, могу и посерьезнее. И статьями ему посыпать из свода законов, но, как показывает практика, мужчины лучше воспринимают улыбающихся женщин. Да и капитан явно смотрит через стену – так и хочется повернуться и помахать ему.

Запрещаю себе смотреть на стену-окно в мир и с удовольствием врубаю на своем коммуникаторе глушилку. Выкуси, Маккинзи, я хорошо подготовилась – смотреть смотри, а подслушать не получится.

Мое действие не ускользает от внимания арестованного. Он мрачно смотрит на мой комм, будто я только что активировала смертоносное взрывное устройство.

– Бросьте, – говорю, – это всего лишь антипрослушка.

Комплектация моего комма – это то, чем я безумно горжусь. Индивидуальный заказ. Недаром я обожаю технику «ТК» – качество и функциональность по любому запросу.

– Я знаю, что это, – отвечает не более дружелюбно.

Вот засранец, все-то он знает.

– Мистер Рассел, – иду на второй заход. – Вас уже приговорили к смертной казни без суда и следствия. Все, что будет дальше, всего лишь формальность. Я была на месте событий, и …

Его бровь издевательски изгибается. На фоне разбитого лица – выглядит зловеще.

– Вы уронили туфли, – перебивает бессовестно.

И из-за меня ему пришлось мгновенно принимать решение, иначе с прожженной головой лежал бы не его сослуживец, а ни в чем не повинная девочка, которой просто не повезло подвернуться под руку запаниковавшему преступнику. Я в курсе. Потому и пытаюсь не только получить ценный материал, но и вытащить этого типа. А он мне… не помогает!

– Вы вовремя среагировали и спасли ребенка, – продолжаю бодро, игнорируя его выпад. – У меня есть видео, которое уже получило широкое распространение. При правильной подаче информации вы можете превратиться из сообщника в героя. Если вы согласитесь сотрудничать…

– Не соглашусь, – размыкаются разбитые губы, снова меня перебивая.

Да что ты будешь делать! Вот и пытайся после этого кому-то помочь.

– …То вам будет предоставлен высококвалифицированный адвокат, – продолжаю. – От вас в ответ требуются сущие мелочи: поулыбаться перед камерой и дать небольшое интервью о том, как вы попали на «Козерог» и что произошло позже. Гарантирую, вы проснетесь героем.

Взгляд единственного функционирующего на данный момент темно-карего глаза становится снисходительным. Похоже, в гробу он меня видел вместе с адвокатами канала, ага. Камикадзе?

– Вот так поулыбаться? – Одаривает меня оскалом, отчего свежая корка на припухшей нижней губе лопается и по небритому подбородку бежит алая струйка крови. Подхватывает ладонью. Взгляд по-прежнему издевательский.

Да ладно, я не падаю в обморок от вида крови. Меня даже от сожженной головы Уоллеса Доджа не стошнило.

Отвечаю своей улыбкой.

– Так не надо. А вот когда подлечитесь…

Взгляд карего глаза становится раздраженным, давящим. На меня так начальница смотрит, когда недовольна.

– Сделайте милость, идите вон, – кривятся когда-то красивые губы.

Шире распахиваю глаза. Правда, что ли, суицидник?

– Мистер Рассел, – делаю последнюю попытку. – Вас же казнят в течение ближайшей недели. Вы слышите меня?

Однако взгляд не смягчается.

– Глушилку выруби. – Смотрит на меня в упор.

Инстинктивно отшатываюсь. Я, конечно, в курсе, что в мире есть идиоты, но чтобы вот так подставить свою шею…

Пожимаю плечами и даю команду на комм. Я сделала все, что могла, моя совесть чиста.

Убедившись, что нас снова слышно из соседнего помещения, где наверняка собралась целая толпа наблюдателей, мужчина дергает рукой, запястье которой пристегнуто к скобе на столе, отчего цепочка грохочет.

– Э-эй! Уберите ее от меня!

Это как пощечина. Обидно.

Возмущенно хватаю ртом воздух. А дверь за спиной уже ползет в сторону.

– Мисс Вейбер, пойдемте, – показывается на пороге капитан Маккинзи. – Я же вам говорил.

Что он там мне говорил? Что преступник заслуживает смертной казни. Что тот погонит свою единственную заступницу «идитевоном», меня точно никто не предупреждал.

Встаю, бросаю на Рассела разочарованный взгляд.

И тут меня осеняет. Подаюсь вперед, опираясь ладонями на столешницу. Была бы выше, получилось бы нависнуть над собеседником, но чертовы тапки не дают мне такой возможности.

– Вас запугали, да? – говорю быстро-быстро, потому как зловредный капитан уже шагает ко мне. – Если так, не верьте им. Вы не гражданин Альфа Крита. Закон на вашей стороне и… Эй, уберите руки! – Выдергиваю локоть из капитанского захвата. Терпение у него, видите ли, кончилось, так и у меня тоже. Что за цирк тут творится? – Рассел, ну же! – Уже откровенно психую.

– Отвали, – получаю ответ.

Это фиаско.

Мои плечи опускаются.

Шеф меня убьет. В переносном смысле, конечно. А этого парня убьют в самделешном. Неужели не ясно?

– Пойдемте, мисс Вейбер, – настаивает полицейский, правда, больше не распускает руки.

Подписавший себе приговор мужчина с разбитой физиономией и уже напрочь заплывшим глазом смотрит на меня насмешливо и самоуверенно. Не выдерживаю и гримасничаю в ответ. Хочет умереть – ради бога, я за свободу во всех ее проявлениях.

– Пойдемте, – отвечаю капитану, сдаваясь. – И спасибо… за тапочки.

Оборачиваюсь уже на пороге. Этот Джек Рассел так и не поменял позы, сидит и смотрит мне вслед.

Погодите-ка, смотрит явно не в спину, а… Черт! Запоздало соображаю, что, пока я ерзала на холодном стуле, моя юбка бессовестно задралась. Ну, Маккинзи, хоть бы сказал!

Резко одергиваю подол под пристальным насмешливым взглядом и, уже не таясь, приподнимаю руку, показывая этому наглому самоубийце средний палец. Он дергает бровью.

Выхожу.

Не мой, не мой день.