Читать книгу Битва при Гастингсе - Тигран Осипов - Страница 13

В которой встречаются два главных соперника.

– Послушай Роби! Мне нужно с тобой очень серьезно поговорить. – еле слышно прошелестел главный распорядитель турнира Стюарт Рубан – Ты все же большой авторитет, к тому же знаешь русский и тебе проще найти к ним подход.

– А что случилось? – так же тихо без нарушения турнирной дисциплины прошептал Уотсон.

– Творится самое настоящее безобразие. Русские используют технологии КГБ.

– Да что ты? Что уже кого-то завербовали или похитили?

– Ты все время шутишь с Рубаном, друг мой, а Рубану не до шуток. – толстяк, когда хотел быть особенно убедительным, говорил о себе в третьем лице – Вчера этот Гаров довел до истерики Алмонда.

Уотсон кивнул: знаю.

– И ты так спокойно к этому относишься? Русский чуть ли не полчаса думал над первым ходом. И если б думал! Это просто какие-то разработки психологов из КГБ, я уверен.

– Да брось, дружище. Все проще гораздо. Он действительно думал над первым ходом. И больше ничего. – успокоил его Уотсон.

– Откуда ты знаешь? – не унимался Рубан.

– Да от него самого.

– И ты поверил?

– А почему мне не верить?

– А тогда скажи мне, почему твой ученик Бишоп, гордость нашего города, носится по залу с бешеными глазами.

– Где?

– Да вон там, в правой части зала, где детский турнир.

И действительно Ричард Бишоп ходил от столика к столику, наблюдая за игрой детского турнира, а около его доски тикали часы его соперника, Гарова. Гриша опять думал над первым ходом. Разница состояла в том, что вчера он играл белыми, а сегодня черными. Ровно в 15—30 судья дал гонг, и Бишоп, поприветствовав партнера, сделал свой обычный ход, отправил в бой белую ферзевую пешку, переставив ее с клетки D2 на D4. И тут Гриша, выражаясь шахматным языком, уснул. Подогнул ноги под стул, локоть уперся в стол, а кулак в подбородок. Интересно с кого Роден ваял своего «Мыслителя»?

– Роби, я прошу тебя поговорить с ними.– беспокойство распорядителя нарастало – Так больше не может продолжаться.

– Давай все же подождем. Во-первых, ты же видишь я подписываю книги, а потом все равно до конца партии поговорить не удастся.

Рядом с судейской комнатой стоял стол, за которым девушка продавала литературу, прессу, инвентарь. И если вчера покупателей было не много, то сегодня целая очередь и главным образом из-за книги Уотсона. Было объявлено, что выручка за весь тираж идет в счет турнирного комитета, а во-вторых, здесь же стоял автор, и по ходу разговора с Рубаном подписывал книги покупающим.

– Но с тренером его можно сейчас поговорить?

– Ты же видишь: не могу. Вон сколько людей ждут подписи.

– Да! Кстати, Роби, не забудь и Рубану подписать два… нет три экземпляра.

– Тебе одного не хватит?

– Рубану хватит и одного. Но Рубан должен сделать подарок влиятельной персоне, возможно будущему меценату нашего фестиваля.

Тут подошел Пауэр. Услышал последние слова Рубана и как всегда не смог обойтись без шутки:

– Ну что, будем готовить посылку в Букингемский дворец, в Белый дом, в Кремль?

Рубан почесал ухо и часто-часто, кивая головой, сказал:

– Вы смеетесь над старым евреем. Если так, сами руководите турниром, сами, все сами. Да, Рубан ради вас, ради многолетней дружбы все делал всегда и… даже по субботам.

Пауэр сменил тон.

– Дорогой Руби! Мы все тебя любим, уважаем твой организаторский талант и очень ценим твою жертву по субботам.

Уотсон тоже вставил словечко:

– А шутим мы, потому что в нашем возрасте чем-то надо себя подбадривать. Чем если не шуткой?

– Хорошо, друзья мои, Рубан остается.

Наконец где-то к четверти пятого толпа покупателей поредела и Уотсон, честно выполнив работу, решил, что имеет право посетить курительную комнату. Сначала конечно прошелся по турнирному залу, посмотрел позиции, и после этого уже направился в курительную. Эта комната пустовала редко. Но такого зрелища в разгар турнирных баталий Уотсону видеть не приходилось. Человек десять окружили единственный в курилке шахматный столик и наблюдали как Слонов и Босвел играют блиц партию. Обычно во время турнира люди анализируют играющиеся партии, но чтоб блитцевать… Да и зрители при таком блице редкость: все же в зале зрелище поинтересней. Босвел сквозь клубы голубоватого дыма разглядел друга:

– Роби! Ты гениальную штуку придумал! Мы сыграли несколько партий – жутко интересно. Теории никакой, все на одном умении.

– О чем ты?

За Босвела ответил Слонов:

– Мистер Босвел говорит об идее, простите, о вашей идее переставить черного короля.

– А мистер Босвел не хотел бы заняться своими прямыми обязанностями? – это Пауэр строго спросил. На этом игра конечно сразу закончилась. Босвел нехотя пошел в турнирный зал. Некоторые курильщики тоже решили, что доза никотина достаточна и направились к двери.

Слонов предложил папиросу, и Уотсон с удовольствием взял, понюхал, смял воздушный фильтр и прикурил.

– Скажите коллега, а не будет с моей стороны выглядеть выведыванием тайн, если я спрошу, почему ваш подопечный опять так долго думал над первым ходом?

– Сам ничего не понимаю. Мы готовили сегодня с утра один вариант, а он долго думал и сыграл совсем другой.

А дело было так. Утром проснулись довольно поздно. В будни турнир начинался не в десять утра, а в половине четвертого. Чуть прогулялись, позавтракали и сели готовиться к партии, благо соперник известен, и очень силен. Ричард Бишоп. Но, во-первых, с сильными играть намного интереснее, а во-вторых, известно к чему готовиться. Партии Бишопа опубликованы в прессе, а тут еще Владислав прихватил у Уотсона несколько свежих номеров Английского шахматного журнала. Изучая это издание, друзья наткнулись на две партии, в которых Бишоп играл против Гришиного любимого построения «Волжского гамбита» и применил новое и очень сильнодействующее средство. В обеих партиях черные получали неприятные позиции. За оставшиеся до игры три часа найти опровержение возможным не представлялось, поэтому Слонов предложил Гарову «Вечное» решение – ферзевый гамбит. Однако если за три часа опровержение не найти, то новый дебют подготовить тем более невозможно. Но ферзевый гамбит (не скажу любит), но знает в той или иной степени каждый шахматист. В этом построении пробить оборону черных труднее. Владислав показал кое-какие возможные хитрости и на этом направлении решили остановиться. Захочет противник сыграть на победу, немного перегнет палку и у Гриши появятся встречные шансы. Любой зрелый шахматист с удовольствием следовал бы этим путем, но в шестнадцать лет выдерживать осаду сложно и прежде всего психологически. Самому хочется в бой с гвардейцами кардинала со шпагой наголо. Когда главный распорядитель турнира перед началом партии представлял Уотсона и рассказывал о его книге, перед глазами юноши всплыла комната с портретами чемпионов и даже показалось, что ему подмигнул сам Капабланка! И тут подумалось: неужели стоило приезжать на такой турнир, чтобы трусливо сидеть в глухой обороне. И когда Бишоп сделал первый ход, захватив центр ферзевой пешкой, Гриша крепко задумался: как уклониться от нового, сильного варианта, но при этом получить обоюдоострую позицию. Вот он (мысленно конечно) избирает «Волжский гамбит», жертвует пешку, белые ее едят, но дальше играть как обычно нельзя – очень уж сильна новинка Бишопа (а может Уотсона, его тренера?). И вдруг Гришу осенило! А что если нанести удар по центру. Начинается сложнейшая тактическая перепалка. А пускаться в такие дебри можно только представляя последствия. И как этот удар не пришел в голову дома в Москве или хотя бы сегодня утром! Можно было бы не торопясь, с тренером расставить фигурки и прикинуть возможности. А тут не варианты, сплошной бурелом! Надо считать ходов на десять вперед, мыслимое ли дело! И на каждом ходу легко зевнуть удар.

Но мозг штука хитрая, а у шахматиста особенно. Капабланка, например, часто ошибался в анализе после партии. Многие находили ошибки в его статьях, комментариях, книгах, но попробуйте, отыщите ошибку в его партии. Он почти не ошибался. Помните? Сверх концентрация.

Двадцать пять минут прошло, а Гриша все думал. Решение он уже принял. Просто перепроверял. Наконец к исходу получаса черный королевский конь вышел на боевую позицию. Гриша откинулся на спинку стула, посмотрел по сторонам. Надо было дать мозгу небольшую передышку. Сейчас Ричард вернется, отшлепает три известных в теории хода и получит новинку (редчайший случай!) придуманную за доской. Вот тут начнется битва! Но соперник продолжал гулять по залу. Наконец увидел, что идут его часы, подошел и уверенно передвинул слоновую пешку. И тут на четвертом ходу Гриша раскрывает свои карты. Новинка на четвертом ходу – огромная редкость. Во многих дебютах новинки начинаются хода с двадцать пятого, а тут четвертый ход! Конечно, Бишоп погрузился в размышления. У него были все основания думать, что получасовое раздумье не более чем спектакль, чтобы вывести его из душевного равновесия, усыпить бдительность, а тут еще и новинка. Кто знает, а вдруг она подготовлена дома и белых на каждой клетке поджидают мины. И тут, как в русской сказке, три дороги. Налево пойдешь, коня потеряешь, направо, еще чего-то произойдет. А дорогу выбирать надо. И он выбрал путь, как ему казалось, понадежнее. Было у Гриши предчувствие, где-то в глубине души, что так и произойдет. Вообще у него была такая способность предугадывать действия соперника в минуты сверх концентрации. Тут-то гром и грянул. Такой начался обмен ударами, что зрители столик обступили. Шахматисты, как по зову волшебной флейты, устремили взоры на доску фаворитов.

Казалось бы, после серии форсированных (вынужденных с обеих сторон) ходов белые получают решающее преимущество. Все понимающе кивали головами, но не отходили: интересно, чем дело кончится. А Гриша ни минуты не думая выдал ходы, заготовленные во время своего получасового размышления. Как читатель помнит, любая задача решается на раз-два. И в любой комбинации есть два ключевых хода. Первым ходом был тот, которым Гаров начал эту рискованную линию, а вот получите и второй ключевой ход. Теперь подумать предстоит белым, и подумать крепко. Черные объявили шах, а закрыться от него можно двумя способами, но один уж очень рискованный. На такое идти просто страшно, даже если ты фаворит, а второй способ дает черным возможность сделать ничью повторением ходов.

Есть такое правило в шахматах: если позиция три раза повторилась – ничья.

Бишоп думал. Крепко думал. В такой позиции ошибка может стать последней, как у сапера. А Гриша второй раз с начала партии получил возможность расслабиться. Пока мозг можно выключить. Если соперник пойдет в борьбу, мозг легко включится заново, да еще посвежевшим.

Еще Гриша любил на время выключаться, потому что после возвращения удавалось взглянуть на позицию другими глазами, увидеть то, что раньше в голову не приходило. Он встал, прошелся вдоль столов, посмотрел, как играют другие. Приятно было размять спину – затекла.

Ричард Бишоп все думал. Но глаза от доски иногда отводил – постреливал в сторону Гарова. Словно пытался угадать его настроение.

А Гриша прошелся по залу, заглянул в ту часть, где играли дети и конечно не мог пройти мимо стола с книгами Уотсона. Там опять скопилась очередь покупателей. Одного из них узнал сразу. Браун старший, аптекарь. Поздоровались. Тут как тут и Браун младший.

– Как у вас дела, Макс?

– Сегодня ничья. А вчера выиграл. Вы тоже вчера выиграли?

– Да посчастливилось.

– Ну, теперь моя судьба в ваших руках

– В моих? – удивился Гриша

– Да. Если сыграете вничью, то мне завтра сражаться с Бишопом, скорее всего.

Гриша сделал неопределенный жест: мол, в шахматы двое играют, не все от меня зависит и пошел к своему столику. Краем уха услышал: «Дед! Не забудь найти Уотсона и попросить у него дарственную надпись.» Дед Браун послушно отправился на поиски.