Читать книгу Таксист. Маша - Тимофей Абакумов - Страница 2

Теплым осенним субботним вечером 1978 года возле Дома Культуры имени Куйбышева в поселке Становое было оживленнее, чем в обычный день. Студенты института нефти и газа имени Губкина, называвшегося в народе «керосинкой», и еще пары столичных ВУЗов, нагрянувших по направлению «на картошку», получили заслуженное право сходить на танцы.

Специально по такому случаю Дом Культуры было велено украсить залежавшимися на складе искусственными цветами, а из соседнего села был вызван Иван Никитьич, которому было поручено нарисовать свежий плакат с надписью «Студенческий танцевальный вечер».

Студенты и студентки заполонили всю площадь перед Домом Культуры. Кто-то стоял неподалеку в сквере и втихаря разливал в маленькие граненые стаканы вино, кто-то бодро обсуждал планы на грядущий семестр.

Из общей толпы выделялись два человека. Одним из них был Сергей Соболев: жгучий брюнет, вечно серьезный, не любивший болтать по пустякам и постоянно погруженный в какие-то, известные только ему, размышления. Сегодня он, как и всегда стоял поодаль от шумной компании однокурсников. Стоял он возле покосившегося здания сельской библиотеки и задумчиво смотрел куда-то вдаль, на бескрайние колхозные поля, простирающиеся, насколько хватало глаз, далеко за околицу.

Второй «белой вороной» была девушка по имени Наташа. Маленькая, миниатюрная, застенчивая, она всегда здоровалась с окружающими так, как будто была перед ними виновата. Особо дружеских отношений у нее не было ни с кем, разве что с тучной однокурсницей Галей, приехавшей учиться из Перми. Галя заботливо называла Наташу «зайкой», созвучно фамилии, и постоянно напоминала ей, что нужно больше жрать, иначе ее как-нибудь унесет ветром обратно в ее родной Орел, и поминай как звали.

В эту субботу Галя не пошла на танцы, сославшись на занывшую от картошки поясницу. Наташа поначалу обрадовалась этому и уже сказала: «Ой, ну я тогда тоже не пойду», на что суровая Галя безапелляционно заявила, что в таком случае, невзирая на больную спину, она немедленно отнесет Наташу к Дому Культуры самостоятельно, если она тут же не отправит на танцы свою стройную талию, по которой сохнут мужики.

Наташа по привычке смущенно отмахнулась, мол, мало ли что – мужики! Тоже мне! На что Галя ответила уже уставшим голосом, что это ей можно говорить «тоже мне» и «я уже всякого повидала». «А тебе, мать, надо. Иди и не спорь».

Наташа шла позади толпы однокурсниц и судорожно соображала, что же она будет делать на этих танцах, раз с ней нет Гали? Наконец она решила, что постоит в сторонке, и от этого на душе стало легко, как будто ею было принято единственно верное решение. Она шла, не глядя по сторонам, разглядывая каждый камешек на дороге, пока вдалеке не показалась площадь перед Домом Культуры.

На площади гомонила разношерстная толпа (танцы еще не начались, поэтому молодежь томилась на улице). Ничего не значащие мысли роились в голове Наташи, она робко наблюдала за студентами, исподтишка переводя взгляд с одного лица на другое, пока в поле ее зрения не попал жгучий брюнет Соболев.

И тут Наташу словно ударили обухом по голове, в которой пронеслось сразу столько мыслей, что Наташе даже немного поплохело. Она тут же приняла твердое решение вернуться в общежитие к Гале и также безапелляционно заявить, что она решила сегодня никуда идти. Но все планы нарушил сам виновник тумана, застилавшего Наташину голову.

Соболев уверенным шагом подошел к ней и протянул руку:

– Сергей. Вы, кажется, Наташа?

Наташа застенчиво кивнула и несмело пожала его руку.

– Я видел вас на линейке, когда была перекличка. Послушайте, давайте я вас сегодня в Дом Культуры провожу. Тут геологи уже успели принять на грудь для храбрости, – сказал он и кивнул в сторону сквера, в котором исподтишка наливали портвейн, – и я не хочу, чтобы они эту храбрость опробовали на вас.

Наташа кивнула и Сергей вежливо, но при этом как-то очень серьезно, чуть ли не по-отечески, предложил ей взять его под руку. Она безропотно подчинилась.

* * *

Сергей Соболев заканчивал четвертый курс и, по настоянию декана, вместо пятого курса поехал на недавно открытое газовое месторождение на севере Советского Союза. Декан обосновывал свое решение тем, что видел в Сергее уникального управленца.

– Ты, Соболев, из того, что вам будут рассказывать на пятом курсе, и так все знаешь лучше их всех. Езжай-ка ты и поживи на реальной добыче. Тебе это на пользу пойдет. Туда отправили академика Лопухина – ученый он отличный, а людьми руководить там некому.

– Как же я руководить буду, Сергей Ильич? – Недоуменно спросил Соболев. – Там же ого-го какие чины есть, я-то там кто буду? Неоперившийся, с четвертого курса?

– А ты поезжай. Я Лопухину напишу все как надо. Ты умеешь ненавязчиво давать советы, как сделать лучше. Пусть там все думают, что они сами придумали то, что ты им порекомендуешь. Они тебе спасибо скажут, ты внакладе не останешься, опыт хороший получишь, а про месторождение напишешь диплом.

* * *

Наташа взяла академический отпуск и поехала на север вместе с Соболевым. Она теперь уже не представляла себе, как она будет жить без него, поэтому не могла поступить по-другому. Она с жадностью следила за всем, что он делал и наслаждалась не только каждым его движением, но и поступком, мыслью, минутой разговора. Она болела и переживала за него, она жила только одним: у Сережи все должно быть хорошо. И если так будет, то и она будет счастливее всех на свете.

Они вернулись через год. Соболев защитил диплом и в мае 1980 года в Грибоедовском ЗАГСе столицы Сергей Соболев расписался с Натальей Зайцевой, которая теперь тоже стала Соболевой.

Команду, с которой Соболев работал на севере, перебросили на новое, теперь уже нефтяное месторождение. Соболева отправили туда. Что именно было на этом месторождении – газ, нефть, золото или алмазы – значения не имело. Имело значение то, что если это место было перспективным, то в первую очередь там нужны были такие люди как он. Соболева любили, уважали, немного побаивались, но, что самое главное, даже в самых сложных ситуациях его слушались. Слушались беспрекословно. И хаос под руководством Соболева всегда превращался в порядок.

Однажды задиристый карьерист Левин спросил товарища:

– Коль, вот скажи, чего мы все время делаем так, как Соболев говорит, а? Ну ведь есть же кто постарше Соболева-то, ну?

– А он, Ген, дело говорит, потому что. Вот ты посуди сам: ну разве он хоть раз сказал что-нибудь нелогичное? Вот мы от начальства сколько бесились? Круглое носи, квадратное катай, потому что так партия приказала. А от Соболева ты такое когда-нибудь слышал? Нет? То-то же!

* * *

Наташа ни разу не заикалась о том, чтобы они с Соболевым завели ребенка. Она понимала, что у мужа вечно много работы, поэтому, как могла, помогала ему. Однажды он сам завел разговор об этом, и Наташа попыталась сгладить углы, сказав, что мол, всему свое время, торопиться не надо. Но Соболев почувствовал, что Наташа безумно хочет ребенка. Он попытался уговорить ее на то, чтобы она осталась в Москве, в их новой квартире, которую они получили от министра Мальцева за успешную работу на месторождениях и занялась воспитанием ребенка, пока Соболев будет ездить по командировкам. Но Наташа и слышать про это не хотела. Она хотела всегда, каждую минуту, быть рядом с Сергеем.

– Сереж, ты всю жизнь ездить не будешь. Я еще молодая. Как осядешь где-нибудь стабильно, так все и решим. Хочешь кушать? Я приготовила.

Соболев не стал спорить с Наташей. Он безумно любил ее, хотя сам не мог дать слову «любовь» никакого внятного определения. Ему просто было спокойно, когда она была рядом. Ему нравилась ее стряпня, он очень ценил ее заботу и преданность. И красивое, миниатюрное тело, которое доставляло ему нечеловеческое удовольствие, когда они уединялись в постели.

* * *

Соболев все больше уходил в работу. Он часто не ночевал дома из-за бесконечных авралов и совещаний. Он понимал, что Наташу это очень изматывает. Она не ходила в рестораны и кафе с подружками, хотя Соболев неоднократно предлагал ей даже уехать в заграничный тур. «Ну что я там без тебя буду делать?» – говорила она. Она терпеливо ждала его и, во сколько бы он не приходил, вскакивала на ноги и принималась разогревать ему ранний обед или поздний ужин, в зависимости от того, во сколько он возвращался.

Он чувствовал, что она чахнет без него и в какой-то мере страдал от этого. Но что он мог поделать, когда обратного пути уже не было? После сытной еды он, измотанный бесконечным рабочим днем, ложился в постель. Наташа ложилась рядом и несмело клала свою маленькую ладошку на его мощную грудь. Он обнимал ее и чувствовал, что в такие моменты Наташа словно оживает. Он хотел заснуть вот так, не шевелясь, прижав ее к себе еще чуть-чуть сильнее, только чтобы не раздавить это хрупкое создание, но в этот момент звонил телефон и уважительный голос в трубке говорил:

– Сергей Петрович, простите, что беспокою, но на стяжку снова не привезли насосы, мы простаиваем. Скажите, что делать?

И Соболев, так и не успев даже толком отдохнуть, вставал, одевался, целовал Наташу и ехал обратно на работу. А Наташа провожала его безумно влюбленным и полным тоски взглядом.

Союз разваливался. Никто ничего не знал. Никто ни за что не отвечал. Про такую должность как «антикризисный менеджер» никто и слыхом не слыхивал, а именно таковым, причем первоклассным менеджером, и был Соболев, спасший пару стратегически важных предприятий как раз в тот момент, когда их хотели разнести на запчасти ради сиюминутной наживы.

Возвращаться домой стало уже совсем невмоготу. Тяжело было смотреть на Наташу, которая словно угасала с каждым днем, узнавая об очередной поездке Соболева в то или иное место. Поездки все чаще были кратковременными и Наташа, конечно, не летала и не ездила с ним каждый раз, тем более что зачастую они были чересчур короткими и напряженными: самолет, совещание, самолет, доклад в Москве, дом.

Поэтому, когда Соболев в очередной раз встретился с возглавлявшим в то время нефтянку Динковым, он категорично сказал:

– Василь Саныч, хватит. Посадите меня в Москве. Я не могу больше ездить. Радиотелефоны появились, поставьте на борты «Алтай» и давайте я отсюда рулить буду.

– Справедливо, Сергей. Будь по-твоему. Тут как раз назревает один проект…

* * *

С этого момента Соболев осел в столице, о чем незамедлительно сообщил Наташе и через год, когда у них родилась долгожданная дочка, внес ее на руках в только что купленную просторную квартиру в Черемушках.

Наташа изменилась до неузнаваемости. Она помолодела, расцвела, стала еще красивее и милее. Как она умудрялась готовить ему все ту же вкусную еду, стирать пеленки, следить за дочкой, возить ее в поликлинику, ходить в магазин – Соболев не понимал. Но искренне восторгался своей любимой Наташей. Уют в доме, улыбающаяся дочурка, работа в графике – кажется, в его жизни удалось буквально все.

На дворе был 1998 год. Маше исполнилось шесть лет. Наташа ждала второго ребенка.

Беда нагрянула совершенно неожиданно. В один из вечеров, Соболев, в очередной раз задержавшийся допоздна на работе, вернулся домой и застал Наташу такой, какой не видел никогда прежде.

– Наташ, что с тобой? – Испуганно спросил Соболев, глядя на заметно посеревшее лицо супруги.

– Не знаю, Сереж, что-то не очень хорошо, – вяло попыталась улыбнуться Наташа.

Соболев не на шутку испугался. Он тут же позвонил в «скорую». Когда по вызову приехала машина, фельдшеры развели руками и предложили отвезти Наташу в больницу. На счастье Соболева тут же подоспела и машина клиники, обслуживающей компанию, в которой работал Соболев. Спровадив уставших фельдшеров городской неотложки, врач внимательно осмотрел Наташу, задал ей несколько вопросов, затем знаком попросил Соболева выйти в коридор и, оставшись с ним наедине, мрачно спросил:

– У вас есть контакты в ЦКБ? Если есть – я бы рекомендовал звонить туда немедленно, потому что мы тут, кажется, ничего не сделаем.

Соболев поднял на ноги всех, кого только мог. Наташу, перебудив весь двор, увезли в ЦКБ на Маршала Тимошенко на вертолете. С дочкой осталась присланная кем-то из подчиненных приятная женщина, назвавшаяся Ангелиной Петровной и заверившая, что с Машей все будет в порядке, пока Сергей Петрович будет отсутствовать.

Соболев терпеливо ждал в приемной, когда к нему вышел худощавый высокий врач, и сказал ему, чтобы он ехал домой, потому что его команда сейчас «делает все возможное» и когда что-то станет известно, ему позвонят.

Соболев среди ночи уехал на работу, где и провел в неотложных делах все утро и весь день. Ближе к вечеру позвонил главврач ЦКБ и сообщил, что Наташи не стало.

Соболев не плакал на похоронах. «Вот человек! Никогда не смеется и теперь выясняется, что еще и не плачет», – сказал один часто мелькающий и очень важный в государстве человек другому, не менее известному и важному человеку, стоя на Наташиных похоронах под дождем.

Не плакала и шестилетняя Маша. Она просто смотрела своими маленькими, еще не понимающими до конца произошедшее глазами, на то, как маму опускают под землю и что-то тихо шептала себе под нос.

«Маша немного замкнулась после того, как вашей супруги не стало», – сказала спустя полгода бессменная няня Ангелина Петровна. – «Но она очень сильная девочка, поверьте, Сергей Петрович».

Соболев не запил и не ушел в себя после того, как Наташи не стало. Он лишь выбил себе отпуск на неделю и пешком прошел не один горный хребет с рюкзаком за спиной, вдали от городов и людей.

Когда он вернулся на работу, он безапелляционно заявил, что в современных технологиях нефтяной разведки есть серьезные недостатки. Вызвал на совещание группу профессиональных геологов, поделился с ними своими соображениями, наблюдениями и предположениями, чем вызвал неподдельный восторг специалистов, после чего запустил в работу совершенно новый нефтяной проект и занял кресло генерального директора крупнейшей частной нефтяной компании страны.