Читать книгу Игрушечные люди. Повести и рассказы - Тимофей Ковальков - Страница 6

Утро понедельника начиналось тихо, ни ветерка. Пух от бесчисленных тополей висел в сером мареве и не желал опускаться вниз к прибитой солнцем городской траве. Эфраим Мишин выполз пораньше из крысиного однокомнатного отнорочка на последнем этаже типовой девятиэтажки, спустился на лифте вниз, привычно вдохнул полной грудью канализационно-кошачьи ароматы темного подъезда и вышел во двор.

Мишин выполз пораньше из крысиного однокомнатного отнорочка на последнем этаже типовой девятиэтажки

Беззубая, сухая, как палка, дворничиха Наталья в такую рань уже скребла метлой пыльный асфальт. Муторные часы до открытия винного магазина она коротала за вялой имитацией уборки территории. Наталья и ее муж слесарь Санька представляли собой пьющую, многодетную и далеко не образцовую семью. Лишенные зубов в жестких семейных баталиях, с надорванными в надсадных криках глотками, оба супруга страшно шепелявили, и ни один собеседник не улавливал без помощи переводчика ни малейшего смысла в их речи. Впрочем, занудное тявканье двух забулдыг мало кого в районе интересовало, лишь дворовые собаки отзывались под стать шепелявым и хриплым лаем.

Мишин вежливо бросил дворничихе Наталье дежурное приветствие:

– Здрасте вам с прицепчиком, Наталья Гавриловна.

Дворничиха в ответ хотела попросить в долг копеек семьдесят с возвратом на опохмел и придумала уважительную причину. Однако из шепелявого рта вылезло нечто вроде арии Варяжского гостя в исполнении Шаляпина, если слушать в записи на истертой довоенной граммофонной пластинке:

Мишин не дослушал арию и шмыгнул хитрыми тропинками в сторону метро. Путь пролегал мимо пустых детских площадок, песочниц, открытых входов в подвалы, затопленных по колено загадочной темно-коричневой жижей. Пейзаж оживляли ржавые трубы, бетонные плиты, гудящие бойлерные и стеклянная витрина пивного бара-аквариума, закрытого в ранний час. На Мишина снизошло умеренно бодрое и беззаботное настроение, впрочем, как и всегда после пьяных выходных. Он, не торопясь, шел и напевал въевшуюся в мозг вместе со вчерашним пивом мелодию:

– А куда я так несусь, за мыслью не успеваю? – сказал сам себе Мишин.

Эфраим Мишин с детства мечтал работать сотрудником органов, майором в строгом сером костюме. Эх, какая романтика – тыкать в удивленные рыла сограждан красным, пахнущим кожей удостоверением, передавать позывные по хрипящей рации, носить табельное оружие в кобуре и мчаться по центру города на черном автомобиле с синим огоньком. Мечту, в основе своей несбыточную, пришлось оставить. Советским органам не пригодился худенький нервный юноша с невыразительной внешностью и плоским лицом. Да и происхожденьице подкачало: отец, Иосиф Мишин, всю сознательную жизнь предпочитал молитвы в синагоге любым видам партийной активности. Отказавшись от романтической мечты, Мишину ничего не оставалось, как заняться практическим ремеслом. Закончив Московский энергетический институт, Эфраим устроился старшим электриком в депо Краснопресненской линии метрополитена, на станции «Ждановская». В июне 1982 года Мишину исполнилось двадцать семь лет.

Работа в электродепо не отнимала жизненную энергию: рядовые проверки линий, щитков, оборудования, устранение сбоев. Однообразная суета на благо социализма – повод сбегать пораньше к одному из четырех окрестных магазинов за «кеглей» портвейна. Распить ее полагалось по традиции тут же, у откоса путей, с приятелями или подчиненными, травя анекдоты про густые брови генерального секретаря или цитируя самиздатовские романы. Товарищи подшучивали над Мишиным и его фамилией, дескать, вот фамилия-то простая, слишком простенькая. Поэтому в узких кругах электрик заработал смешную кличку Мишин фон Кац с двойным намеком на национальное происхождение и начальственную должность. Кличка-кличкой, а ребята в цеху уважали старшего электрика. Свой парень, пьющий в меру, Мишин ни от чего не отказывался, порол матерую антисоветчину и знал свое дело не хуже других.

Вечерами после работы Мишин пропадал в стареньком отцовском гараже. Ему удалось заполучить за бесценок, по накладной, списанную «Волгу», и летними длинными вечерами новоиспеченный автолюбитель полеживал под ней на коврике, разложив рядом инструмент. Привести в порядок ржавое корыто непросто, но Мишин фон Кац никуда и не торопился. Времени тогда хватало, что называется вагон и маленькая тележка.

Проживал Мишин неподалеку от депо и на работу ходил пешком, дворами, среди однообразных сереньких девятиэтажек, заросших зеленью со всех сторон. Последний участок пути, если идти напрямик, казался сложным. Требовалось перебраться через железнодорожные пути, примыкавшие к наземной линии метро, спуститься с откоса, миновать недостроенный фундамент и перелезть через бетонную ограду. А там уже виднелись слова плаката «На страже социализма и мира» у родного цеха. И вот не иначе как профессиональная интуиция Мишина фон Каца, мать ее, заставила его в то утро остановиться на заброшенном фундаменте и заглянуть вниз. А может быть, интуиция тут ни при чем, а просто утонченный музыкальный слух Фон Каца уловил шум воды.

А там уже виднелись слова плаката «На страже социализма и мира» у родного цеха

Мишин изогнулся и пролез ужом через бетонную дыру внутрь, спустился по шатающейся железной лестнице. Торкнулся башкой о трубу, остановился. В темноте отчетливо слышалось, как хлещет вода. Несмотря на летний день ощущался жуткий холод, как в морозильнике. Мишин вытащил и зажег карманный фонарик. Из пробитой водопроводной трубы хлестало вовсю. На бетонном полу лежал навзничь рабочий в синем комбинезоне и зеленой вязаной шапочке. Широко открытые глаза спокойно смотрели в потолок, из нагрудного кармана выглядывал циркуль, в уголке губ торчала папироска. С виду как живой. Только дохлый. А самое главное, Мишин сразу узнал в рабочем приятеля и завсегдашнего собутыльника Игоря Стасина. Мишин окаменел, как рептилия, и ощутимо замерз.

– Что же, еж морковный, тут в натуре происходит? – выругался он.

Надлежало вылезти наружу, принять меры. Следовало мчаться в депо, названивать в милицию, сообщать начальству. Дело скверненькое. Мишин выкарабкался на свежий воздух, бросился к бетонному забору, ограждающему линию метро, принялся перелезать. По ту сторону забора, на заднем дворе у кудрявой кучи спиральных опилок цветных металлов, бродила знакомая работница в халатике и цветастом фартучке. Это была активистка Нюрка по прозвищу Паскуда. Бедная женщина приобрела столь нелестное прозвище за кипучую деятельность под знаменем комсомола, собирая членские взносы и неукоснительно требуя посещаемости собраний. В данный момент Нюрка держала в руках накладную и сверяла номера на громадных фанерных ящиках с новыми электронно-вычислительными машинами, привезенными недавно в депо и сброшенными в грязь во дворе.

– Нюрка, там Игорек Стасин лежит, ласты склеил! – прокричал Мишин.

– Где лежит? Опять небось нажрался в сиську? – спросила Нюрка.

– Да нет, дохлый он, остекленел, сволочь, милицию надо! – орал Мишин.

– Да не сверли ты мне мозг! Где он? – поинтересовалась Нюрка.

– Да там, в фундаменте, у холодильной системы, левый выход.

Припрыгали вместе, как два встревоженных кенгуру, к телефону в пустом цехе. Похмельный народ так рано в понедельник обычно не подтягивался. Набрали сакральное ноль два.

– Дежурная часть! – рявкнул бодрый мужской голос в трубке.

– Але, милиция? У нас тут слесарь откинулся в подвале, Стасин его фамилия.

– Кто говорит? – спросила трубка.

– Это я, Мишин, старший электрик депо Краснопресненская! – выкрикнул Мишин.

– Адрес?

– Хлобыстова, пятнадцать, только труп-то не у нас, за линией.

Растолковать бодрому дядечке милиционеру ситуацию представлялось архисложной задачей. Несмотря на то, что злополучный объект было видно из окна, он не относился к территории депо. Формально строение принадлежало другому району, оно располагалось за веткой метро, где проходила административная граница. Нормального человеческого адреса у бесхозного строения не существовало. Там возводили лет пять-семь назад некий цех, успели поставить холодильную установку под землей, потом строительство остановили и рабочих перекинули в Магадан на более важные народные объекты.

Мимо цеха никто не ходил, кроме рабочих депо, обитавших неподалеку за веткой и сокращавших путь. Однако милиция настойчиво требовала уточнить место происшествия, чтобы понять, к какому району оно относится. Вдруг не та опергруппа приедет, важен правильный учет, едрена-корень. Нюрка-Паскуда поползла змеиным телом в пыльные шкафы искать пожелтевший план застройки и нашла. На плане, у железнодорожного откоса аккуратная трапеция обозначала фундамент, снизу написано: «система КХ5-М8Б». Кроме того, обозначены два выхода: левый и правый. Окочурившийся Стасин лежал у левого. Парадоксально, но в недостроенном комбинате подключили телефонную линию и на плане значился номер: 225-05-76.

– Але, дежурный, записывайте: телефон двести двадцать пять, ноль пять, семьдесят шесть, система ка-ха-пять-эм-восемь-бэ, – прокричал в трубку Мишин и сам удивился наступившей мертвой тишине.

В депо посерело как перед дождем. Воздух уплотнился, дышалось труднее. Нюрка-активистка примолкла рядом, выпучив мутные глаза, как рыба в аквариуме. За окнами, в стороне того самого фундамента за линией, сверкнула вспышка. Мишин вяло взглянул туда, а Нюрка, подобно замороженному палтусу, поплыла к выходу.

– И где весь народ-то, выхухоль тебе в темя? – произнес Мишин.

Если пораскинуть мозгами, пора бы уже появиться заспанной ранней твари типа прораба, но не приперлось ни души. Мишин оцепенел, сердце давало аритмию. Наконец удалось прийти в себя, электрик почапал за Нюркой. Та была уже у забора и неловко перелезала его. Мишин бросился вслед. Нюрка, очутившись на рельсах линии метро, там и застыла. У фундамента вспыхнуло еще раз, как молния. Нюрка оглянулась, посмотрела на Мишина взглядом обиженной на судьбу незамужней женщины и легла тощей тушкой поперек рельса. Внезапно выскочил поезд метро и на скорости промчался по бедной Нюрке. На инцидент ушло меньше минуты, Мишин не успел подбежать к забору…

Следующие две недели старший электрик Мишин фон Кац помнил смутно. Точнее, ни капли не помнил, а воспроизводил в голове картинки по услышанным от товарищей рассказам о происшедшем. Приезжала милиция, подробно зарегистрировала события в протоколе. Разрезанную ровно надвое Нюрку увезли в морг, прикрыв окровавленные части ее же цветастым передником. Пока протоколировали Нюрку и вызывали вторую опергруппу из соседнего района, фундамент, где лежал Стасин, успело затопить водой метра на три. Поскольку ходильная установка работала исправно, вода превратилась в лед и труп основательно вмерз в него. В подвал вели слишком узкие отверстия в бетоне, и милиция не смогла, да и не захотела извлекать застывшее в толще льда тело рядового строителя коммунизма. Требовались, мать их, специалисты. Накалякали ментовской лапой хитрый запросец в Министерство горной промышленности. Ожидали.

Самого Мишина обнаружили без чувств. Геройски преодолевшая расстояния скорая оказала посильную помощь. Невыспавшаяся зачуханная врачиха в грязном халате вколола в вену препарат, и электрик очнулся. Позже ребята налили стакан-другой. Ни на какие разговоры Мишин оказался не способен. Пострадавшего отправили домой, оформили больничный. Дома электрик лежал и время от времени залпом глотал очередной стакан из новой бутылки, принесенной соболезнующими.

Оклемавшись маленько, Мишин вернулся к работе, но узнать несчастного не мог ни местком, ни парторг цеха. Эфраим посерел, высох, приобрел задумчивый и грустный вид. В первый же рабочий день электрик отправился к фундаменту. Мертвый Стасин еще скучал там, во льду. Сквозь прозрачную хрустальную толщу были видны равнодушные глаза, спокойное лицо. Блестел циркуль, торчавший из нагрудного кармана. Похоже, никого на свете ситуация не волновала – ни труп во льду, ни циркуль в кармане трупа. «Вот тебе и слава труду!» – подумал горестно электрик. Выносить душераздирающее зрелище оказалось не под силу, не заходя больше в депо, Мишин метнулся в ближайший винный магазин.

Оклемавшись маленько, Мишин вернулся к работе, но узнать несчастного не мог ни местком, ни парторг цеха

На улице действовала на нервы нестерпимая духота, тополиный пух заполнил закоулочки дворов, лез в ноздри. Небо посерело, а воздух уплотнился. Чувствовалось, что вот-вот грянет гроза. Пока Мишин шел к магазину, улицы заметно опустели. Воцарилась непривычная тишина. Несмотря на угнетенное состояние, Мишин поразился отсутствию толкучки у винного отдела. Такого не наблюдалось сроду. Электрик, пошатываясь, вошел в темный пустой зальчик, подошел к прилавку, не глядя произнес: «Плодовое, скинь, птичка, четыре кегли». И только потом поднял глаза вверх. За прилавком в синеватом халатике и цветастом передничке сидела, как ни в чем ни бывало, Нюрка-активистка. Она застенчиво улыбалась и, взяв из дрожащих рук Мишина смятые рубли, выставила требуемое на прилавок. Мишин потерял сознание и упал навзничь, затылком на пол. Грязная кафельная плитка издала глухой звук.

Через полчаса Мишина забрала скорая и отвезла в больницу. С тех пор электрик на работе не появлялся, никто из прежних приятелей не встречал его. Ходили слухи, что Эфраим Мишин помещен в подмосковный невропатологический санаторий «Бодрость», где такими сложными случаями занимался профессор психиатрии Йолкин.