Читать книгу Игрушечные люди. Повести и рассказы - Тимофей Ковальков - Страница 7

Школа №318, что находится у метро «Ждановская», в районе «Вешняки» города Москвы, в ноябре 1982 года5 переживала воистину адские времена. Сразу две заслуженные учительницы русского языка и литературы старших классов дезертировали с обострением хронического обсессивно-компульсивного расстройства. Заменить несчастных было решительно некому. Пригласили на время практики аспиранта из Московского университета. Однако пижон, прибывший в американской шляпе, устроил выход с коленцем. Он ввел в соблазн мягкотелого, податливого учителя химии, и два приятеля накачались в стельку лабораторным спиртом в учебном кабинете. Спьяну принялись ставить взрывоопасные опыты с магнием. Чуть не спалили школу. Повезло, что старый, заматеревший среди миниатюрных токарных станков трудовик Самуил Маркович Пецкер случайно вечером обнаружил безобразие, когда забрел пополнить личный истощенный запасец спиртика.

В дополнение несчастий две молоденькие учительницы физики и математики, ровесницы и тезки по имени и отчеству – две Аделаиды Алексеевны, одновременно и так некстати ушли в декрет. Завуч старших классов Антонина Марковна Шафкнер, известная римским стоицизмом и хладнокровием, слегла с обширным инфарктом. Мускулистый физрук Суцкандер, не замеченный ни в чем до сего дня, ушел в тихий, но долгий запой. А престарелую учительницу географии Виолетту Адольфовну Крымц накрыл маниакальный психоз. Она выставила аккуратные единицы в журнал учащимся пяти параллельных восьмых классов за недостаточную глубину знаний африканской фауны, схватила в руки гигантский тубус с политической картой мира и скрылась в неизвестном направлении. Географичку разыскивали по телефону участковые врачи – во время последней диспансеризации она забыла пройти кабинет флюорографии.

Ученики реагировали на происходящее с утроенной энергией, не ограниченной интеллектуальными импульсами. Оставшиеся в строю учителя кое-как поспевали на бесчисленные замены. Флегматичный жирный военрук-полковник Альберт Львович Рыбоглаз и две непоколебимые преподавательницы истории, ровесницы той великой партии6, историю которой они вдалбливали в умы, прослыли героями дня, укротителями разъяренных зверинцев в классах. В душных помещениях раздавался невообразимый гвалт, слышалось потрескивание отгрызаемых зубами и отдираемых ногтями частей школьной мебели. На переменах воцарялся первородный хаос. Школа сотрясалась от дикарских воплей, звенела выбитыми окнами, дымила поджигаемыми вонючими ракетками из селитрованной бумаги и фольги, булькала вывернутыми с корнем унитазами. То и дело районный травмпункт выпускал из дверей очередную забинтованную жертву – ученика, изуродованного товарищами.

На фоне небывалой деградации учебного процесса до директора школы Инессы Карловны Грязноконь дошли вести о невероятных и отвратительных хулиганствах, учиняемых старшими классами на улицах района после школы. Так, согласно слухам, ученики десятого «В» вечером проникли на территорию депо метрополитена и с любовью к делу высадили камнями стекла в огромной стене цеха ремонта вагонов. Появившийся из будки, шатающийся от передозировки плодового винца, сторож не смог спугнуть банду. Школьники невозмутимо продолжали мерзкое дело в его присутствии.

Вскоре, неподалеку, на территории того же депо, ученики школы подожгли громадные деревянные ящики из-под отечественных ЭВМ7 и целую ночь молча наслаждались силой пламени. Ни милиция, ни работники депо не желали вступить в сражение с возрастающим подростковым вандализмом. Ходили леденящие кровь сплетни, что школьники не осознают, что делают. Говорили, что в момент выходок ребята впадают в загадочное полугипнотическое состояние или своеобразное первобытное отупение, транс, если хотите. Слухи и сплетни требовалось поверить. Интуитивно, насчет отупевшего состояния и первобытности физиономий учеников, директор Грязноконь никогда и не сомневалась.

А пока новая проблема морщила правильный и прочный лоб уважаемой и строжайшей Инессы Карловны. Предстояла организация траурной линейки по случаю смерти генерального секретаря Коммунистической партии. Огромная ответственность напирала свинцовой тяжестью на женские, но весьма крепкие плечи директора.

Похороны вождя, ознаменовавшие начало конца эпохи застоя, проходили с особой пышностью. По центральным каналам шла прямая трансляция похоронной процессии, гудели гудки остановленных заводов и автомобилей. Каждой школе страны предписывалось обязательное траурное мероприятие. Надлежало собрать ораву орущих малолетних вандалов в актовом зале, построить ровными рядами, заставить заткнуть пасти, поставить венки, водрузить бюст Ленина на кумач, втащить включенный телевизор с прямой трансляцией похорон и произнести краткую речь о постигшей народ горькой утрате.

Учителя во главе с тучным военруком-полковником кое-как справились с задачей построения: шумные стада учеников по очереди втащили в актовый зал и построили в две шеренги. Угрозами и криками, а кое-где и подзатыльниками, наворачиванием ушей, добились полнейшей тишины. Директор, военрук и кучка училок в черненьких куцых платьицах столпились в центре, выжимая из себя протокольную партийную слезу. Телевизор мерно завывал траурным маршем. Школьники, возбужденные невиданным событием, едва сдерживались. Устоять молча в шеренгах было не под силу. Как нарыв, назревал недозволенный смех. Так и готовилась на глазах прорезаться олигофреническая выходка очередного переростка.

Инесса Карловна просвечивала ряды мутным взглядом добрых лошадиных глаз. Школьники дальней шеренги отводили взгляд и опускали головы, глядя на ноги товарищей, что выстроились напротив. И тут случилась крошечная провокация: один из шестиклашек пришел небрежно обутым. Маленький бунтарь нацепил кеды разного размера и фасона и притом оба не на ту ногу. Эта, казалось бы, ничтожная деталь гардероба привлекла внимание двух-трех учеников, они уставились на кеды с дебильными, застывшими улыбками на лице. По рядам пошла цепная реакция, и через десять секунд весь актовый зал, включая черную, «воронью», группку скорбящих педагогов, смотрел во все глаза на злополучные кеды. Улыбки расплывались, расплывались, и наконец волна удушающего смеха грянула по рядам, как гроза в мае. Такое не сдержишь ничем. Мелко хихикали две закаленные исторички, сотрясаясь жирненькими тельцами, не в силах сдерживаться. Инесса Карловна находилась в обморочном состоянии, лицо побледнело, как халат медсестры, лошадиные добрые глаза помутнели, руки дрожали. На экране телевизора продолжалась бесконечная траурная процессия.

Массовую истерику в виде смеха удалось остановить через двадцать три минуты и четыре секунды. Такой случай тянул на ЧП8 районного масштаба, настоящий скандал. «Если только какая-нибудь шмакодявка гавкнет в сторону РОНО9, мне крышка. А ведь обязательно гавкнет», – думала про себя Инесса Карловна непедагогическим манером. И она была права: донести о происшедшем кто-нибудь да и догадался бы. Вдобавок ситуация усугубилась вечерним вандализмом и гипнотическим трансом бунтующих учеников.

Хотелось бы разобраться в происшедшем и до прихода комиссии установить виновных. В помощь директору вызвали участкового психоневролога Риву Вениаминовну Спивун. Признанный специалист по нервным болезням и почти родная в каждой семье учителя, Ривочка Спивун охотно согласилась помочь. Задачу ей поставили так: объединив усилия с тучным военруком-полковником Рыбоглазом и вооружившись биноклем, проследовать вечером в естественную среду обитания хулиганствующих отщепенцев. На месте произвести наблюдение, установление личностей моральных уродов и связей оных, а на следующий день, вызвав в кабинет, произвести строгий разбор под бумагу с печатью. Цель у той бумаги намечалась благородная, двойная. С одной стороны, прикрыть тело от пытливой и кусачей мелкоинтеллигентской сволочи из РОНО, а с другой стороны, прижать хвосты вонючим волосатым орангутангам из десятого «В». Надлежало устроить показательный разнос, а исключать тварей, увы, не с руки, хоть и вандалы.

Скопление недостойных элементов происходило в так называемом Сучьем лесочке, располагавшемся вдоль железнодорожных путей

Учительский актив досконально изучил среду обитания подростков. Скопление недостойных элементов происходило в так называемом Сучьем лесочке, располагавшемся вдоль железнодорожных путей. Прилегающий пустырь также служил излюбленным местом встреч временно оторванной от дела Ленина молодежи. Туда и направили стопы два разведчика – психоневролог Рива Спивун и тучный полковник-военрук Рыбоглаз. Вечер выдался тихий, падал легкий ноябрьский снежок, подмораживало. Гудели скорые поезда, мчавшиеся на восток. Стемнело, и бинокль не мог пригодиться. У самого полотна железной дороги собралась группа подозрительных школьников: пять или семь мальчиков и одна девочка в яркой малиновой шапке с помпоном. Военрук признал в девочке заводилу и лидера компании Лидочку Апрелькину. Подростки направлялись к трубе газопровода, протянутой над полотном. Один за другим школьники перебирались на другую сторону железной дороги по узкой и скользкой металлической трубе. Ребята выглядели как загипнотизированные. Полковник Рыбоглаз и доктор Спивун кинулись за ними, но не по трубе, а через пути, спотыкаясь о рельсы и падая.

Временно оторванная от дела Ленина молодежь

За путями, под откосом, находился бетонный фундамент недостроенного цеха. Забытый и загадочный объект многочисленных строек социализма. Группа подростков шеренгой проскользнула в темную глубину. Полковник и доктор обследовали строение сверху и вскоре нашли неровное узкое отверстие. Наблюдатели пристроились рядом и устремили любопытные взгляды внутрь. Их глазам предстало загадочное зрелище.

Внутри фундамента имелось просторное помещение, зал с серыми бетонными стенами и потолком. Пол был полностью затоплен, возможно еще летом, чистой водопроводной водой и сейчас замерз, превратившись в трехметровый слой прозрачного льда. Школьники успели зажечь несколько факелов, и в их мерцающем свете лед сверкал как хрусталь. И вот ужас, в толщу льда вмерз труп человека, вероятно, рабочего, в синем комбинезоне и зеленой вязаной шапочке. Тело отчетливо просматривалось сквозь лед. Рабочий лежал лицом вверх с открытыми глазами и упрямо держал во рту навеки потухшую папиросину «Беломор», из кармана комбинезона торчал циркуль. Военрук и доктор Спивун так и застыли с открытыми ртами. А школьники не обращали на труп никакого внимания. Их целиком поглощало более важное занятие.

Ребята достали из старых хозяйственных сумок принадлежности: портативный кассетный магнитофон на батарейках и медицинские белые халаты. Скинули куртки и шапки и нацепили на себя халаты, на голову водрузили гнусные с виду самодельные островерхие колпаки с узкими полями и кисточками наверху. Магнитофон опустили рядом на лед и включили.

Заиграла необычная ритмическая музыка: били африканские барабаны, гудел ханг10, выли австралийские диджериду11, слышался завораживающий струнный перебор индийских ситар12. Школьники начали невообразимый танец вокруг магнитофона. Жаль, учеников не видел сейчас физрук Суцкандер, на уроках физкультуры такому не учили. Ребята вертелись вокруг своей оси в такт ритма, били друг друга по плечам и спинам руками, приседали, подпрыгивали к самому потолку, синхронно вскрикивали, бесновались. Музыка ускоряла гипнотизирующий ритм. У наблюдателей замелькало в глазах, они лежали рядом, прижавшись лицами к отверстию в бетоне. Только пар от дыхания шел из открытых ртов.

И вот, в самом разгаре демонического танца случилось происшествие: начал звонить телефон. Непонятным образом в заброшенном фундаменте, на аккуратной маленькой полочке, прикрученной к стене, оказался телефонный аппарат. Школьники резко остановились, выключили музыку, после пятого гудка Лидочка Апрелькина уверенно сняла трубку и сказала: «Алло». Трубка отчетливо и громко механическим голосом произнесла в полной тишине зала: «Система ка-ха-пять-эм-восемь-бэ, левый выход, повторяю, система ка-ха-пять-эм-восемь-бэ, левый выход».

Тучному военруку показалось, что закружилась голова и перехватывает дыхание, полковник тупо посмотрел в сторону напарницы по разведке Ривы Спивун. Она лежала навзничь, лицом вверх, утратив всякий интерес к происходящему в подвале. Полковник наклонился, Рива была без сознания, но мерно дышала. Полковнику сделалось не по себе, заныло сердце. Несчастный военрук схватился руками за грудь, издал вопль и обессиленный упал на бетон рядом с неподвижным врачом-психоневрологом.

Очнулись оба приятеля-наблюдателя одновременно и, широко открыв глаза, смотрели вокруг. Бедолаги сидели на узких кушетках в приемном отделении психиатрического отделения подмосковного невропатологического санатория «Бодрость». За окном в кромешной тьме вертелся назойливый мелкий снежок. Пришла медсестра для оформления госпитализации. Потерпевшие отказались снять с себя зимнюю одежду и получить казенные пижамы. На Риве Спивун осталось черное длинное пальто с каракулевым воротником и коричневатая шапка-ушанка из кролика с загнутыми назад ушами. Военрук не желал вылезать из плотного брезентового плаща. Теплая шляпа с полями примостилась у него на макушке. Разведчики чувствовали себя постаревшими лет на пять, замерзшими и больными. Бледные, мучнистые лица у обоих опухли и покрылись складками. Неудачливые преследователи ничего не помнили из происшедшего. Светило психиатрии профессор Йолкин уже готовился разгадать таинственный случай.