Читать книгу Эта ласковая земля - Уильям Крюгер - Страница 15

В ту первую ночь мы плыли под луной. На полях вокруг не было ни огонька, и мне казалось, будто мы в своем собственном мире. Ветви тополей нависали над рекой, и их тени проплывали над нами, единственными звуками были редкий шелест листвы от ночного ветерка и плеск двух весел. Железнодорожные пути шли параллельно реке, время от времени пересекая извивы русла. На берегу под одним из мостов мы различили красный свет углей, и я догадался, что это костер, разведенный кем-то вроде нас, бродягой – в те дни их было много. Моз с Альбертом придержали весла, и мы тихо проплыли мимо.

Малышка Эмми наконец легла на одеяла, которые отдал нам Вольц, и заснула. Я же при всем желании не мог сомкнуть глаз. Несмотря на то, что убийство ДиМарко лишило меня чего-то – наверное, последнего дыхания детства, – когда река и Альберт с Мозом несли нас сквозь темноту, я думал только о том, что получил. Тогда я считал это свободой, и мне не хотелось упустить ни секунды. Воздух, которым я дышал, казался чище, чем когда-либо. Белая шелковая лента освещенной луной реки, серебристые тополя и черное бархатное небо, усеянное миллионами алмазов, казались мне самым прекрасным, что я видел в жизни. В итоге я решил, что, возможно, убив ДиМарко, потерял старого себя, а мои ощущения означали рождение нового. Второе рождение Оди О’Бэньона, у которого впереди настоящая жизнь.

Через несколько часов Альберт сказал:

– Нам надо отдохнуть.

Мы пристали к берегу, разбудили Эмми и забрались туда, откуда было видно окрестности. В миле к югу или около того светилась кучка огней, маленький городок. Между нами и городом лежали открытые поля. Мы расстелили одеяла, по одному на каждого, и легли.

– Темно, – сказала Эмми. – Мне страшно.

– Вот. – Я передвинул свое одеяло, чтобы оно наложилось на ее. – Возьми меня за руку.

Она сжала мою руку, сначала крепко, но через какое-то время ее пальцы расслабились, и она заснула. Я слушал глубокое дыхание Моза – он тоже отрубился. Но я чувствовал, что Альберт на соседнем одеяле не спит.

– Мы свободны, – прошептал я. – Мы наконец-то свободны.

– Ты так думаешь?

– А ты нет?

– С этого момента мы должны быть еще осторожнее, чем когда-либо. Нас будут искать повсюду.

– Не мистер Брикман. У тебя есть компромат на него.

– Меня беспокоит не он.

Я понял, о ком он. За исключением ДиМарко у Черной ведьмы было самое черное сердце из всех, кого я знал. Мы украли у нее Эмми. Она выследит нас, даже если это будет последнее, что она сделает. И расплачиваться будем не только мы с Альбертом и Мозом. Если Черная ведьма нас поймает, жизнь Эмми будет хуже, чем в аду.

– Надеюсь, у мисс Стрэттон все хорошо, – сказал я.

– Тебе надо беспокоиться о себе.

– Откуда ты знал про нее и мистера Брикмана?

– Я не знал.

– Тогда зачем мы вломились к ним в спальню?

– У меня было на него кое-что другое.

Я вспомнил, что Вольц сказал в кабинете: «И не забудьте про нелегальный виски, Клайд». Потом я подумал про все разы, когда Альберт с Вольцем уходили вместе, и про то, как мне показалось, что у них сложился крепкий союз, который не включал меня.

– Ты вел дела с Брикманом, – сказал я. – Нелегальный алкоголь?

– Не удивляйся так. Это наш семейный бизнес.

– Но мистер Брикман?

– Оди, этот человек настоящий мошенник. Готов спорить, что контрабанда алкоголя – лишь малая часть его дел.

Утром Альберт взял доллар из пачки купюр, которую украл из сейфа Брикманов, и отправился в городок, огни которого мы видели ночью. Пока его не было, я открыл наволочку, достал две толстые пачки и пересчитал наличность.

Я сел ровно и посмотрел на Моза:

– Двести сорок девять долларов.

«Мы можем купить машину», – показал Моз.

– Как насчет новых ботинок для вас? – мудро предложила Эмми.

У Эмми были новые крепкие оксфорды, купленные Брикманами. Я посмотрел на свои старые башмаки. В Линкольнской школе нам выдавали одну пару обуви на год. Из-за того, что они изначально были дешевыми, а еще потому, что мы носили их все время, подошвы протирались до дыр намного быстрее. Большинство из нас подкладывали внутрь картон, чтобы хоть как-то уберечь ноги.

– Новая обувь, новая одежда, новая жизнь, – сказал я, ощущая себя богаче, чем когда-либо представлял.

Я убрал деньги обратно и вынул одну из стопок писем, перевязанных шпагатом. Я развязал узел и начал разглядывать конверты. Все они были адресованы директору Линкольнской школы-интерната для индейцев. Обратные адреса были со всей Миннесоты, Равнин и дальше. Я достал одно наугад и начал читать.

Уважаемый директор,

Наш сын Рэндольф Летящая Сова учится в вашей школе. Нам очень сложно приехать навестить его. Мы хотели бы, чтобы он получил подарок на Рождество. Пожалуйста, купите ему что-нибудь особенное на доллар, который мы посылаем. Передайте, что мы попытаемся навестить его, когда сойдет снег и можно будет передвигаться по дорогам. Искренне ваши, Лоис и Артур Летящая Сова.

Я знал Рэнди Летящую Сову и знал, что он ничего не получал на Рождество. Никогда.

Я открыл и прочитал другое письмо, на этот раз от семьи из Игл-Бьютта в Южной Дакоте. Как и прочие, письмо было написано в уважительном тоне и содержало просьбу к директору разрешить их дочери, Луизе ЛеДюк, поехать домой на похороны бабушки. К письму прилагались пять долларов на автобус.

Я помнил, когда умерла бабушка Луизы. Она плакала целую неделю. Но домой так и не поехала.

Все письма были похожи друг на друга, те или иные просьбы с небольшими суммами денег. Я посмотрел на наволочку и подумал, что каждый доллар в ней символизировал надежду, надежду, которая так и не сбылась. Все письма были от семей, чьи дети, как мы с Альбертом и Мозом, никогда не ездили домой на лето и не могли сообщить об украденных деньгах.

И тут я наткнулся на письмо родителей Красного Рукава, отправленное из Чадрона в Небраске.

Уважаемый директор,

Билли Красный Рукав наш единственный сын. Он нужен на нашей ферме. Дела обстоят плохо. Его мать сильно плакала, когда его забрали. Она плачет до сих пор. Мы не знаем, к кому обратиться. Поэтому обращаемся к вам. Мы можем прислать деньги, чтобы он доехал домой на автобусе. Пожалуйста, скажите нам, что делать. С уважением, Элвин Красный Рукав.

Я опустил письмо и ощутил, что та огромная пустота все еще во мне. Найдут ли когда-нибудь тело Билли? Скажут ли его родителям, что с ним стало? Или они вечно будут высматривать на горизонте Южной Дакоты маленькую фигурку, шагающую к дому? Наволочка лежала открытой, и я видел револьвер, которым нам угрожал мистер Брикман. Мне хотелось взять его и убить Винсента ДиМарко еще раз.

Альберт вернулся с мешком, в котором лежали хлеб, баночка арахисового масла, баночка яблочного повидла и четыре апельсина – большая редкость. Я не ел апельсинов с тех времен, как приехал в Линкольнскую школу, но те, что принес Альберт, оказались сухими и безвкусными. Я убрал все обратно в наволочку и решил не рассказывать о том, что узнал. По крайней мере про Билли и про то, откуда вероятнее всего взялся потраченный доллар. Я знал Альберта и его моральные принципы. Я боялся, что если он узнает, откуда эти деньги, то не притронется к ним, теперь уже дважды украденным, и нам не позволит.

– Слышал что-нибудь про нас? – спросил я.

– Ничего, – сказал Альберт. – Но еще рано. Новости еще не разошлись.

Мы поели на одеялах. Моз показал Альберту: «Много денег в кармане».

– Надолго не хватит, – сказал брат.

– Мы можем купить одежду, – предложила Эмми.

Альберт посмотрел на нашу школьную униформу – темно-синие рубашки, штаны и дырявые башмаки:

– Неплохая мысль, Эмми.

Тогда я еще больше утвердился в намерении не рассказывать ему о деньгах, по крайней мере до тех пор, пока мы не наденем обновки.

Когда мы закончили есть, Эмми сказала:

– Я хочу почистить зубы.

– Разберемся с этим позже, – сказал ей Альберт.

Моз постучал моего брата по плечу и показал: «Фермер». Он кивнул на поле, граничащее с тополями, под которыми мы спали. Мужчина шел между рядами молодой кукурузы, время от времени наклоняясь, чтобы проверить качество урожая. Рядом с ним бежала черная собака. Они были на середине поля, в паре сотен ярдов от нас, и шли в нашу сторону.

– Собирайтесь, – сказал Альберт. – Уходим.

Мы собрали еду обратно в мешок и сложили одеяла, но не успели спуститься к реке, как черная собака заметила нас – а может, учуяла наш запах – и залилась лаем.

– Ложись, – скомандовал Альберт, и мы легли на землю.

Фермер посмотрел в нашу сторону и что-то сказал собаке, которая рванула к нам, потом побежала обратно, потом снова к нам.

– Ползем, – сказал Альберт.

Мы поползли вниз по берегу и, оказавшись под его прикрытием, быстро побросали все в каноэ и отплыли. Альберт и Моз гребли как сумасшедшие, а я сворачивал шею, озираясь на деревья, которые укрывали нас ночью, не появится ли фермер с собакой.

– Думаешь, он нас заметил? – спросил я.

– Не знаю, – сказал Альберт. – Но мы не станем задерживаться, чтобы выяснить это. Продолжай грести, Моз.

Той ночью мы устроили лагерь возле большого поваленного тополя, наполовину перегородившего реку. Журчание воды между его ветвями напоминало по звуку сильный ветер. Вдалеке виднелся еще один маленький городок, и пока не стемнело, Альберт взял еще один доллар и отправился купить что-нибудь из еды. Он вернулся с продуктами, вечерним выпуском «Миннеаполис Стар» и обеспокоенным выражением лица.

– Все знают, – сказал он и показал нам заголовок: «Чудовищное похищение!» Под ним располагалась фотография Эмми, а рядом с ней фото водонапорной башни с последним посвящением, которое я оставил черной краской. Альберт зачитал нам статью.

В репортаже говорилось, что Мартин Грини, главный воспитатель мальчиков в Линкольнской школе-интернате для индейцев, обнаружил Клайда Брикмана, помощника директора школы, связанным в его кабинете. Брикман заявил, что на него напали трое неизвестных в масках. Они застали его врасплох в кровати и потребовали открыть сейф. Когда он отказался, они его избили. (Там была маленькая фотография Брикмана с синяком вокруг правого глаза.) Он упорствовал, они схватили Эммалин Фрост и стали угрожать ей. Тогда Брикман открыл сейф. Нападавшие выгребли все содержимое, связали Брикмана, но забрали девочку, поклявшись, как сказал Брикман: «Сделать с ней что-нибудь ужасное, если кто-нибудь попытается последовать за ними».

В статье приводились слова шерифа округа Фремонт Боба Ворфорда, грузного мужчины, которого мы частенько видели в компании Брикманов. Обычно он занимался поисками сбежавших и иногда забирал старших девочек для допросов. Когда они возвращались, было видно, что их били, а может и того хуже. Еще они были явно до смерти напуганы и никогда не рассказывали, что происходило с ними у шерифа.

«Мы быстро поймаем этих преступников, – сказал Ворфорд газетчикам. – Это не станет вторым делом Линдберга».

В Линкольнской школе мы не сильно следили за новостями из внешнего мира, но все знали про похищение Линдберга и провальный выкуп. Как и все американцы, мы скорбели, когда узнали, что тело ребенка нашли с разбитой головой. И мы знали, что с тех пор похитителей детей преследовали без жалости.

– Маски? – удивился я. – Мы были без масок. Брикман знал нас. Почему он не сказал?

– Не знаю, – ответил Альберт. – Это неважно. Скоро округ будет кишеть копами.

– Но вы меня не похищали, – сказала Эмми. – Я хотела уйти.

– Без разницы.

– Я не хочу обратно, – сказала Эмми, и я увидел, что она вот-вот расплачется.

Моз показал: «Мы не дадим им тебя забрать. Обещаю».

– Кто связал мистера Брикмана? – спросил я.

– Должно быть, мисс Стрэттон, – предположил Альберт.

– В газете ни слова про нее. Как и про Вольца, – заметил я, и мне стало легче. По крайней мере им не грозит опасность.

– Тут сказано, что один из работников школы пропал без вести, – сказал Альберт, читая страницу дальше. – Винсент ДиМарко. Власти его ищут, хотя не подозревают в похищении.

Солнце село, и света становилось все меньше. Река была серебристо-серой, цвета закаленной стали. Нависающие деревья казались черными на фоне бледнеющего голубого неба. Воздух стоял неподвижно, как затаенное дыхание.

Альберт взял палку и швырнул в реку, и та моментально застряла в ветвях поваленного тополя.

– Неважно, что мы всего лишь неизвестные нападавшие. Фотографии Эмми будут на всех первых станицах. Как только ее кто-нибудь узнает, нам конец.

– Простите меня, – сказала Эмми и заплакала.

Моз обнял ее. Я чувствовал, как на нас опускается тьма, не имеющая никакого отношения к ночи, и во мне всполыхнул костер сопротивления.

– Послушайте, – сказал я. – Фотография Эмми, опубликованная в газете, сделана до торнадо. Там у нее длинные кудрявые волосы. Но теперь они так коротко острижены, что она похожа на мальчика. Мы оставим ее в этом комбинезоне и проследим, чтобы никто не видел ее близко. Черт, она будет выглядеть как наш младший брат или в этом роде.

Альберт ничего не ответил. Я видел, что Моз обдумывает сказанное. Эмми же сразу повеселела.

– Я не прочь побыть мальчиком. Я умею все, что умеют мальчики.

Моз пожал плечами и показал: «Почему бы и нет?»

Альберт медленно кивнул.

– Может сработать. Достать бы ей кепку с большим козырьком, чтобы скрывал лицо. – Он посмотрел на меня и скупо улыбнулся. – Может сработать.

Брат принес из города сыр и большой кусок болонской колбасы. Он нарезал их своим бойскаутским ножом, мы положили их на оставшийся хлеб, это и был наш ужин. После еды мы расстелили одеяла на траве, и Эмми сказала:

– Оди, сыграешь что-нибудь на гармонике?

– Никакой музыки, – резко сказал Альберт, но, увидев разочарованное личико Эмми, смягчился. – Кто-нибудь может услышать. Нельзя рисковать.

– Как насчет сказки? – предложил я.

– Да, сказку, – сказала снова счастливая Эмми.

Моз показал: «Придумай получше, Оди».

Весь день, пока мы плыли по Гилеаду, у меня в голове складывалась история. Не знаю, откуда она пришла, но складывание кусочков вместе помогало скоротать время. Ее-то я и рассказал.

– Жила-была маленькая сирота, которую звали Эмми.

– Как меня, – сказала Эмми.

– В точности как тебя. Ее отправили жить к тете и дяде, двум очень злым людям.

– Это были мистер и миссис Брикман? – спросила Эмми.

– К слову сказать, Эмми, именно так их и звали. В доме у злых Брикманов девочка была ужасно несчастна, – продолжил я. – Однажды она исследовала огромный темный дом и обнаружила в высокой башне дверь, которая обычновсегда была закрыта, но в тот день ее забыли запереть. За дверью оказалась уютная комната с книжными полками, игрушками, симпатичным мягким диваном и маленькой настольной лампой. В углу стояло высокое старое зеркало в резной деревянной раме. Эмми решила, что это лучшая комната во всем доме, подальше от отвратительных Брикманов. Она достала с полки книгу «Ребекка с фермы «Солнечный ручей».

– У нас была такая книжка, – сказала мне Эмми. – Мама читала мне.

– Какое совпадение, – сказал я и продолжил рассказ. – Эмми устроилась на диване почитать, но вскоре услышала тихое «Привет». Это было странно, потому что Эмми была одна в комнате. «Привет», – снова окликнул голос. Эмми посмотрела в большое зеркало в углу и увидела сидящую на диване маленькую девочку, совсем как она. Но это не было ее отражение. Это была другая девочка. Эмми встала, и девочка в зеркале тоже встала. Эмми подошла к зеркалу, и девочка подошла тоже.

«Кто ты?» – спросила Эмми. «Присцилла, – ответила девочка. – Я призрак в зеркале». – «Призрак? Настоящий призрак?» – «Не совсем, – сказала Присцилла. – Это сложно объяснить». – «Меня зовут Эмми». – «Я знаю, – сказала Присцилла. – Я надеялась, что ты придешь. Давно уже здесь не было того, кто может видеть меня». – «Миссис Брикман тебя не видит?» – спросила Эмми. «Меня видят и слышат только хорошие люди». «Как ты туда попала?» – спросила Эмми. «Положи ладонь на зеркало, и я расскажу», – сказала Присцилла.

Но как только Эмми коснулась зеркала, то оказалась внутри, а Присцилла снаружи. Присцилла захлопала в ладоши и заплясала от радости. «Я свободна! – воскликнула она. – Я так долго была заточена в этом зеркале, но теперь я свободна!» – «Что случилось?» – крикнула Эмми. «Это проклятие зеркала. Меня заточила сюда девочка, которая была внутри до меня. А теперь я – это ты, а ты – это я, и ты заперта там. Мне жаль, Эмми. Правда жаль. Но я так сильно хотела снова стать свободной».

Внезапно в комнату зашла миссис Брикман. Она грозно посмотрела на девочку, которая только что поменялась местами с Эмми, и строго спросила: «Что за крики? Эмми, что ты здесь делаешь?» – «Это не Эмми! – крикнула малышка Эмми в зеркале. – Я Эмми». Но миссис Брикман не видела и не слышала ее, потому что она вовсе не была хорошим человеком. «Идем, Эмми, – сказала она. – Я покажу тебе, что случается с маленькими девочками, которые ходят туда, куда им не положено». Она схватила Присциллу за ухо и потащила прочь из комнаты.

Эмми попыталась выбраться из зеркала, но безрезультатно. Поэтому она устроилась с книгой, которую читала с другой стороны, решив извлечь лучшее из ситуации. И знаете что? Она поняла, что действительно счастлива одна в той уютной комнатке с другой стороны зеркала.

Но прошло не так много дней, как в комнату ворвалась Присцилла и подбежала к зеркалу. «Ох, Эмми! – воскликнула она. – Пожалуйста, пусти меня обратно в зеркало. Миссис Брикман такая ведьма. Я ее терпеть не могу. Прошу, пожалуйста, пусти меня обратно». – «Понимаю, – сказала Эмми. – Жизнь с миссис Брикман была ужасной. Но мне нравится здесь, так что, думаю, я останусь здесь, пока в дом не переедет другая семья, хорошая семья с хорошей маленькой девочкой. Может быть, тогда я выйду». Присцилла грустно отвернулась, а малышка Эмми села читать новую книжку, которую выбрала на полках. Она называлась «Алиса в Зазеркалье».

Альберт взглянул на меня и одобрительно кивнул.

– «Алиса в Зазеркалье». Впечатляюще, Оди.

Той ночью звезды казались особенно яркими. Эмми не потребовалось держать за руку, чтобы она заснула. Моз с Альбертом, которые гребли большую часть дня, быстро заснули. В моей голове теснилось столько мыслей, что она едва не лопалась. Фотография водонапорной башни с моей надписью, моими словами во всей красе на первой полосе «Миннеаполис Стар» заставила меня чувствовать себя знаменитостью. Не как Бейб Рут, потому что его имя знали все. Но я чувствовал себя чем-то бóльшим, чем никому не известный сирота. Я начал представлять все чудесные возможности, которые могут открыться перед нами. Может, нам изменить имена? Просто на всякий случай. Может, я назовусь Баком в честь Бака Джонса, звезды вестернов? Слушая журчание реки сквозь ветки упавшего тополя, я начал надеяться, по-настоящему надеяться, что мы, как Эмми из сказки, наконец оказались с безопасной стороны зеркала.

Меня разбудила маленькая ладошка на груди. Я открыл глаза. Эмми стояла, освещенная лунным светом, и осоловело смотрела на меня.

– Эмми, что такое? – прошептал я.

Она протянула руку, в которой держала две пятидолларовые купюры из наволочки.

– Положи их в ботинок.

Она говорила рассеянно, словно в трансе, и я понял, что это лунатизм. Некоторые дети в Линкольнской школе были лунатиками, и Вольц всегда предупреждал нас не будить их. Поэтому я взял деньги.

– В ботинок, – сказала она.

Я спрятал их в ботинок.

– Не говори никому, ни Альберту, ни Мозу.

– Что мне с ними делать? – спросил я.

– Узнаешь, когда придет время.

Она вернулась на свое одеяло и легла. По ее размеренному дыханию я понял, что она снова крепко спит.

Я раздумывал об этом случае лунатизма, гадая, следует ли предупредить Альберта и Моза. Но было что-то в ее действиях и в том, с какой серьезностью она говорила своим тоненьким голосом. Так что я решил сохранить все в тайне.