Читать книгу Эта ласковая земля - Уильям Крюгер - Страница 7

Часть первая
Бог есть торнадо
Глава четвертая

Оглавление

Мы все узнали автомобиль Брикманов, серебристый седан «Франклин». Он был покрыт пылью проселочных дорог и стоял посреди подъездной дорожки, как большой голодный лев.

– Ох, братишка, – сказал Альберт. – Теперь нам конец.

«Беги», – показал Моз.

– Но мистер Брикман разрешил нам работать сегодня здесь, – сказал я.

Губы Альберта сжались в твердую линию.

– Меня беспокоит не мистер Брикман.

Они сидели в комнате, которую миссис Фрост называла салоном, небольшой гостиной с диваном и двумя стульями с цветочной обивкой. На полке над маленьким камином в рамочке стояла фотография мистера и миссис Фрост с Эмми между ними, они выглядели такими счастливыми, какой и должна была выглядеть семья по нашим – детей, лишенных семьи, – представлениям.

– А, вот и вы наконец-то, – сказала Черная ведьма, как будто нас не было десять лет и наше возвращение ее безгранично обрадовало. – Хорошо покатались?

– Эмми хотела поплавать, а мы не могли оставить ее на реке одну, – сказал Альберт.

– Конечно не могли, – согласилась миссис Брикман. – И кататься на лодке по реке намного приятнее, чем работать в поле, да?

Не переставая улыбаться, она повернулась ко мне, и я ожидал в любой момент увидеть между ее губ раздвоенный язычок.

– Мальчики сегодня хорошо поработали, – сказала миссис Фрост. – Мозес выкосил всю траву в саду, и они втроем поставили вокруг моего огорода забор от кроликов. Без них я бы пропала. Спасибо, Клайд, что разрешили взять их на денек.

Мистер Брикман бросил взгляд на жену, и появившаяся было на его губах слабая улыбка быстро угасла.

– Мой Клайд чрезвычайно мягкосердечен, – сказала миссис Брикман. – Боюсь, это недостаток, когда имеешь дело с детьми, которым требуется твердая рука. – Она поставила свой стакан с холодным чаем. – Нам пора ехать, иначе мальчики пропустят ужин.

– Я собиралась покормить их здесь, перед тем как везти обратно, – сказала миссис Фрост.

– Нет-нет, дорогая. И слышать не хочу. Они поедят с остальными в школе. И сегодня вечером фильм. Мы же не хотим, чтобы они его пропустили? – Она поднялась со стула, как завиток черного дыма. – Идем, Клайд.

– Спасибо, мальчики. – Миссис Фрост ободряюще улыбнулась нам на прощание.

– Пока, Оди, – сказала Эмми. – Пока, Моз. Пока, Альберт.

Мой брат придержал дверь машины для миссис Брикман, потом мы с ним и Мозом забрались на заднее сиденье, а мистер Брикман сел за руль «Франклина». Миссис Фрост стояла на дорожке, рядом с ней Эмми озабоченно поджимала губы. Они так печально махали нам вслед, что можно было подумать, будто мы едем на казнь. Что было недалеко от истины.

Довольно долго никто не произносил ни слова. Мистер Брикман давил на газ, так что мы поднимали за собой облако пыли. Я, Альберт и Моз бурно переговаривались знаками.

Моз: «Мы покойники».

Альберт: «Я все улажу».

Я: «Черная ведьма съест нас на ужин».

– Хватит там, – приказала миссис Брикман, и я подумал, что у нее, наверное, глаза на затылке.

По прибытии в школу мистер Брикман остановил машину на подъездной дорожке директорского дома, который находился недалеко от административного здания. Это был симпатичный двухэтажный кирпичный дом с лужайкой и клумбами, чью красоту поддерживал тяжелый труд учеников школы. Мы все вышли, и миссис Брикман любезно сказала:

– Как раз успели к ужину.

Приемы пищи проходили строго по расписанию: завтрак в семь, обед в полдень, ужин в пять. Если опоздал к началу, остался без еды, потому что никому не разрешалось входить в столовую после того, как все остальные сели. Я был голоден. Мы хорошо поработали, хотя и не так тяжело, как на полях Бледсо. Слова Черной ведьмы меня приободрили. Несмотря на то, что она сказала Коре Фрост, я решил, что шансы поесть тем вечером у нас были, как у Кастера разгромить сиу у Литтл-Бигхорн[7].

И я оказался прав.

– Клайд, я считаю, тут нужен наглядный урок. Думаю, сегодня эти мальчики обойдутся без ужина.

– Миссис Брикман, это я виноват, – сказал Альберт. – Надо было переспросить у вас перед отъездом.

– Да, надо было. – Она улыбнулась ему. – Но поскольку ты это осознал, то не останешься без ужина.

Альберт взглянул на меня, но ничего не сказал. В тот миг я его ненавидел, ненавидел все его подхалимство. «Хорошо же, – думал я. – Надеюсь, ты подавишься своей едой».

– Мальчики, – сказала миссис Брикман, – хотите что-нибудь сказать?

Моз кивнул и показал знаками: «Вы какашка».

– Что он сказал? – спросила Черная ведьма у Альберта.

– Что он очень сожалеет. Но миссис Фрост велела ему ехать с ней, и было бы невежливо отказать учительнице.

– Он все это показал?

– В общих чертах.

– А ты? – обратилась она ко мне. – Тебе нечего сказать?

«Я мочусь на ваши клумбы, когда вы не видите», – показал я.

– Не знаю, что ты показал, – сказала она, – но уверена, что мне бы это не понравилось. Клайд, думаю, что малыш Оди не только пропустит ужин. Он также проведет ночь в тихой комнате. А Мозес составит ему компанию.

Я понадеялся, что Альберт бросится нас защищать, но он просто стоял.

«Погоди, – показал я ему. – Когда ты уснешь, я помочусь тебе на лицо».


Они лишили меня ужина, но оставили мою гармонику. Вечером, когда солнце село и все остальные дети собрались в актовом зале смотреть фильм, я в тихой комнате играл наши с Мозом любимые мелодии. Он знал слова песен и жестикулировал под музыку.

Моз не был немым. Когда ему было четыре года, ему отрезали язык. Неизвестно, кто это сделал. Его нашли избитым, без сознания и без языка в зарослях тростника в придорожной канаве рядом с застреленной матерью недалеко от Гранит-Фоллз. Он не мог общаться, не мог сказать, кто оказался способен на такой ужас. Он всегда утверждал, что ничего не помнит. Даже если бы он мог говорить, то понятия не имел о своей семье. Он не знал отца, а маму всегда называл просто мамой и понятия не имел, как ее звали. Власти утверждали, что сделали все возможное, но поскольку он был индейским ребенком, это означало лишь расспросы местных сиу, но никто из них не признал мертвую женщину или ребенка. В четыре года он попал в Линкольнскую школу. Поскольку мальчик не мог ни сказать, ни написать свое имя, тогдашний директор, мистер Спаркс, дал ему новые имя и фамилию – Мозес, потому что его нашли в тростниках, и Вашингтон, потому что это был любимый президент Спаркса. Моз мог издавать звуки, пугающее гортанное мычание, но не слова, поэтому обычно просто молчал. За исключением смеха. У него был хороший заразительный смех.

До нашего с Альбертом появления в Линкольнской школе Моз общался примитивными жестами, которых ему хватало. Он выучился читать и писать, но из-за отсутствующего языка никогда не участвовал в классных обсуждениях и большинство учителей просто игнорировали его. Когда приехали мы с Альбертом, мы научили его жестам, которые знали. Наша бабушка во время беременности переболела германской корью, и в результате наша мама родилась глухой. Бабушка, которая до замужества работала школьной учительницей, выучила американский язык жестов и научила ему свою дочь. Так моя мама общалась, поэтому общаться жестами я выучился раньше, чем говорить. Когда миссис Фрост увидела эту способность, она настояла, чтобы мы научили их с мужем. Малышка Эмми впитывала его как губка. Получив возможность общаться с Мозом, миссис Фрост стала его наставницей и сподвигла его на успехи в учебе.

У Моза была душа поэта. Когда я играл, а он жестикулировал, его руки грациозно танцевали в воздухе и непроизнесенные слова обретали легкость и прелесть, которую, по моему мнению, им не мог придать ни один голос.

Перед тем как на небе погас последний лучик света и тихая комната погрузилась в полную тьму, Моз показал: «Расскажи сказку».

Я рассказал историю, которую придумал предыдущей ночью, сидя один, если не считать Фариа, в каменной камере. Вот эта сказка.

– Эта история случилась одной темной ночью в Хэллоуин с тремя мальчиками. Одного звали Мозес, второго – Альберт, а третьего – Маршал. (Альберт не был в восторге, когда я вставлял его в свои истории, а Мозес просто обожал. Маршал Фут был еще одним учеником Линкольнской школы, сиу из резервации Кроу-Крик в Южной Дакоте, в котором подлость пустила глубокие корни.)

– Маршал был задирой. Ему нравилось жестоко шутить над другими двумя мальчиками. В тот Хэллоуин они поздно возвращались с гулянки в доме друга, и Маршал рассказал им про вендиго. Он сказал, что вендиго – ужасный великан, чудовище, когда-то бывшее человеком, но обращенное черной магией в людоеда, одержимого неутолимой жаждой человеческой плоти. Он нападает на тебя сверху, а перед этим зовет по имени голосом потусторонней ночной птицы. Однако это бесполезно, потому что куда бы ты ни бежал, вендиго все равно догонит, вырвет сердце и съест у тебя на глазах. Другие два мальчика сказали, что он псих, таких созданий не существует, но Маршал поклялся, что это правда. Когда они дошли до его дома, он оставил их, предупредив опасаться вендиго. Альберт и Мозес пошли дальше, подшучивая над тварью, но вздрагивали от каждого звука. И вдруг впереди кто-то позвал их тоненьким голоском: «Альберт. Мозес».

Моз схватил меня за руку и написал на ладони: «Чудовище?»

– Возможно, – сказал я. – Слушай дальше. Мальчики побежали, обезумев от страха. Когда они пробегали под нависавшей над тротуаром веткой большого вяза, оттуда спрыгнула темная фигура и приземлилась прямо перед ними. «Я съем ваши сердца!» – крикнула она. Мальчики заорали и чуть не обделались прямо в штаны. Темная фигура засмеялась, и они поняли, что это Маршал. Он обозвал их девчонками и слабаками и сказал убираться домой под защиту мамочек. И пошел прочь, все еще смеясь над своей проделкой. Мальчики шли в молчании, им было стыдно, но еще они злились на Маршала и решили, что больше он им не друг. Не успели они уйти далеко, как услышали кое-что еще. Имя Маршала, произнесенное с неба потусторонним голосом, словно это была ночная птица. И уловили ужасный запах, похожий на гниющее мясо. Они подняли головы и увидели, как луну пересекла огромная черная тень. Через минуту позади раздался душераздирающий вопль, очень похожий на Маршала. Они развернулись и побежали обратно. Но нигде его не нашли. И никто его больше не видел. Никогда.

Наша камера погрузилась в полную, зловещую тишину. И тут я как заору. Моз тоже завопил, гортанно, без слов. А потом засмеялся. Он схватил меня за руку и вывел на ладони: «Я чуть не обделался. Как дети из сказки». После этого мы легли, глубоко задумавшись каждый о своем.

Через некоторое время Моз похлопал меня по плечу и взял за руку и написал на ней: «Ты рассказываешь сказки, но они настоящие. Там есть чудовища, и они пожирают детские сердца».

После я слушал глубокое дыхание засыпающего Моза. Через некоторое время я услышал тихое шуршание, это Фариа выглянул из своего укрытия проверить, не принес ли я ему крошек. Крошек не было, и вскоре после этого я тоже уснул.


Проснулся я в темноте от скрежета ключа в замке железной двери. Я тут же вскочил. Первая мысль заставила запаниковать: «ДиМарко». Я не думал, что он попытается что-то сделать с нами, особенно когда один из нас Моз. Но, как и вендиго, ДиМарко был существом с непомерными темными аппетитами, и все мы знали, что он делал с детьми по ночам. Так что я напрягся и приготовился брыкаться и царапаться, даже если он убьет меня.

В двери показался свет керосинового фонаря. Моз тоже проснулся и затаился, все его тело напряглось, напомнив мне тетиву, готовую послать стрелу в полет. Он взглянул на меня и кивнул, и я понял, что он не уступит мерзкому ДиМарко без боя.

Но лицо, показавшееся в свете фонаря, принадлежало не ДиМарко. Приложив палец к губам, нам улыбнулся Герман Вольц и знаком велел следовать за ним.

К западу от школьной территории лежало обширное поле горного шлака и высокого бурьяна, а за ним громадная яма заброшенного карьера. Мы пересекли поле по тропинке, вытоптанной за многие годы детьми и другими желающими улизнуть, чтобы побыть в одиночестве или побросать камни в глубокую выработку, но в случае Германа Вольца – по другой причине. У края карьера стоял старый сарай для оборудования, скрывающий тайну, известную только Вольцу, Альберту, Мозу и мне. Дверь Вольц запирал на тяжелый замок.

Рядом с сараем горел небольшой костерок, и я уловил аромат жарящейся колбасы. Когда мы подошли ближе, свет от костра выхватил лицо держащего сковороду Альберта.

Вольц улыбнулся:

– Не могу позволить вам умереть с голоду.

– Садитесь, – сказал Альберт. – Еда скоро будет готова.

На сковороде обнаружилась не только колбаса, но еще яичница, нарезанная кубиками картошка и лук. Альберт хорошо готовил. Когда мы путешествовали с папой, готовил по большей части Альберт. Иногда на открытом костре, как сейчас, а иногда в дровяной печи какого-нибудь маленького мотеля в богом забытом месте. Но он не был волшебником и не мог просто наколдовать еду. Я понял, что наша еда – из кладовки Вольца.

Теперь я пожалел о своей ненависти к Альберту за то, что Черная ведьма не отправила его в тихую комнату вместе со мной и Мозом. Интересно, он уже тогда спланировал, как накормить нас? Или это была идея Вольца? В любом случае я больше не мог злиться.

– Какой фильм сегодня показывали? – спросил я, когда мы сели на землю около костра.

– Что-то под названием «Грабители караванов». Вестерн, – ответил Альберт.

Ну конечно, вестерн. Я бы посмотрел его. Я любил перестрелки. Но мне всегда казалось странным, что в Линкольнской школе показывают фильмы, в которых индейцы в основном ужасные люди и лучшим решением оказывается их убить.

Я взял палку и ткнул в костер.

– Хороший?

– Не знаю, – сказал Альберт. – Я не смотрел.

«Почему нет?» – показал Моз.

– Сразу после ужина миссис Брикман отправила меня мыть и полировать ее «Франклин».

– Ох уж эта женщина со своими машинами, – покачал головой Вольц.

Каждый год мистер Брикман покупал жене новую машину. Они оправдывали это необходимостью иметь приличный транспорт для миссис Брикман, поскольку она много времени ездит по округе и добывает средства для школы. Что было правдой. Однако правдой было и то, что в результате жизнь детей в Линкольнской школе лучше не становилась.

– Она покупает первоклассную тачку, а дети носят обувь чуть ли не из картона. – Вольц махнул рукой, той, на которой было только четыре с половиной пальца, в темноту за костром. – Мистер Спаркс, должно быть, переворачивается в гробу.

Мистер Спаркс был первым мужем Черной Ведьмы. Он был директором школы, но скончался задолго до нашего с Альбертом появления. Хотя умер несколько лет назад, до сих пор все говорили о нем с уважением. Директором стала миссис Спаркс. Вскоре после этого она вышла замуж за Брикмана и сменила фамилию. Я подумал, как ей подходят обе фамилии. Когда она злилась, искры сыпались. Но когда она была спокойна, создавалось впечатление, будто она только ждет подходящего момента, чтобы обрушиться на вас, как тонна сами знаете чего[8].

– Ненавижу эту ведьму, – сказал я.

– Ведьмами не рождаются, – заметил Альберт.

– Что это значит?

– Иногда, когда я работаю у нее и она выпьет, то проступает что-то другое, что-то печальное. Однажды она сказала мне, что, когда ей было восемь лет, отец продал ее.

– Неправда. Люди не продают людей, особенно собственных детей.

– Тебе надо почитать «Хижину дяди Тома». Я ей поверил.

– Продал ее в бродячий цирк, чтобы она выступала в комнате ужасов, я уверен.

Я засмеялся, но Альберт серьезно посмотрел на меня.

– Мы потеряли папу, потому что он умер. А ее отец продал, Оди. Продал человеку, который… ну, ты знаешь, что ДиМарко делает с детьми.

Что должно было сделать ее более похожей на нас. Но для меня это делало ее еще чернее, потому что, если она знает, что такое боль от порки – или хуже, – то должна понимать, а она все равно отдает детей в лапы ДиМарко.

– Я буду ненавидеть эту женщину до самой смерти.

– Осторожно, – сказал Альберт. – Может, именно такая ненависть сделала ее сердце жестким. И еще одно. Когда она выпьет, у нее проскальзывает озаркский выговор.

– Хочешь сказать, что она из хиллбилли?[9]

– Совсем как мы.

Мы выросли в маленьком городке в глуши Озарка. Когда мы впервые приехали в Линкольнскую школу, то все еще говорили с сильным озаркским акцентом. За годы, проведенные в школе, этот выговор, как и многое в нас, исчез.

– Я в это не верю, – сказал я.

– Я просто говорю, Оди, что люди не рождаются злыми. Жизнь корежит ужасными способами.

Может и так, но я все равно ненавидел ее жесткое черное сердце.

Когда еда была готова, Альберт поставил сковородку на плоский камень, потом достал хрустящую горбушку черного хлеба и жестянку с топленым салом. Он дал нам вилки, и мы с Мозом разломили хлеб, макнули его в сало и принялись за яичницу, картошку и лук.

Вольц сходил в старый сарай и вернулся с бутылью прозрачной жидкости – спиртом, который он гнал из зерна при помощи спрятанного в сарае самогонного аппарата.

Он собрал самогонный аппарат, пользуясь помощью и знаниями Альберта. Задолго до того, как начать возить контрабандный алкоголь для других, мой отец сам был бутлегером. Альберт помогал ему собирать незаконные перегонные установки, это умение пользовалось особенным спросом после ратификации восемнадцатой поправки[10]. Когда Вольц заработал доверие Альберта и понял, что тоже может доверять ему в ответ, самогонный аппарат стал, как любил говорить Альберт, делом решенным. Мы знали, что Вольц гнал алкоголь не только для себя, но и продавал его, чтобы дополнить нищенскую зарплату, которую получал в школе. С любым другим эта информация была бы для нас опасной. Но Вольц был нам как крестный отец, и мы не выдали бы его тайну даже под пытками.

Мы с Мозом ели. Вольц пил свой спирт. Альберт следил за востоком, чтобы быть уверенным, что нас не увидят.

Когда мы закончили есть, Моз показал мне: «Расскажи им сказку».

– Как-нибудь в другой раз, – ответил я.

– Что он сказал? – спросил Вольц.

– Он хочет, чтобы Оди рассказал нам одну из своих сказок, – перевел Альберт.

– Я за.

Вольц поднял свою бутылку, словно в знак поощрения.

– Она детская, – сказал я.

Моз показал: «Я знатно испугался».

– Что он сказал? – спросил Вольц.

– Что можно и в другой раз, – сказал Альберт.

– Хорошо, – пожал плечами Вольц и сделал глоток. – Тогда, может, сыграешь нам на губной гармонике, Оди?

Эта идея мне больше нравилась, и я достал из кармана рубашки свою бедняцкую арфу.

– Не знаю, не знаю. – Альберт смотрел в ту сторону, где под слабым желтым светом восковой половинки луны выделялись черные силуэты зданий Линкольнской школы. – Кто-нибудь может услышать.

– Значит, играй тихо, – сказал Вольц.

– Чего бы вам хотелось? – спросил я. Но я знал, что это будет. Когда Вольц пил, мелодия всегда была одна и та же.

– «Встретимся в Сент-Луисе», – сказал старый немец. Именно там он познакомился со своей давно покойной женой.

Вольц никогда не напивался. Не потому, что был невосприимчив к алкоголю, а потому, что хорошо понимал, как важно не напиваться. Он пил, пока не ощущал теплую расслабленность, легкую дистанцию между собой и своими проблемами, и тогда останавливался. Когда я доиграл мелодию, он достиг этой точки. Он заткнул бутылку пробкой и встал.

– Пора возвращать вас в кутузку.

Он отнес бутылку в сарай и запер тяжелый замок. Альберт убрал сковородку, тарелки и вилки в старый скаутский рюкзак и залил огонь водой из фляги. Он разворошил пепел и угли и еще полил водой, пока огонь не угас полностью. Вольц зажег свой керосиновый фонарь, мы покинули карьер и все вместе пошли навстречу растущему месяцу.

– Спасибо, мистер Вольц, – сказал я, прежде чем он закрыл дверь в тихую комнату. Потом сказал брату:

– Извини, что сказал, что помочусь тебе на лицо. Я бы не стал этого делать.

– Стал бы.

Он был прав, но в сложившихся обстоятельствах мне не хотелось это признавать.

– Выспитесь хорошенько, – сказал Альберт. – Завтра вам это понадобится.

Дверь тихо закрылась. В замке повернулся ключ. И снова мы с Мозом остались одни в темноте.

Я лежал на соломенной подстилке, вспоминая, как сильно ненавидел Альберта, когда решил, что он выслуживается за нас счет. И подумал о том, как сильно люблю его в этот момент, хотя никогда не сказал бы ему этого.

Я услышал тихое шуршание лапок вдоль стены и сунул руку в карман штанов за последним кусочком черного хлеба, который сохранил для Фариа. Я бросил его в угол и услышал, как крыса шмыгнула к добыче, схватила ее и бросилась обратно к дыре в каменной стене.

Я уже засыпал, когда моей руки коснулся Моз. Его рука скользнула к моей ладони и разогнула пальцы. На моей ладони он знаками написал: «Мы везучие».

7

Имеется в виду сражение 1876 года при Литтл-Бигхорн между американскими войсками под командованием Джорджа Кастера и союзом индейских племен лакота и шайенны. Битва закончилась полным разгромом Кастера.

8

Sparks, «спаркс» (англ.) – искры и brick, «брик» (англ.) – кирпич.

9

Хиллбилли (англ. hillbilly) – особая группа людей, проживающая в сельской местности горных районов США. В большинстве своем потомки ирландских и шотландских эмигрантов хиллибилли имеют свою культуру и быт. Их стереотипно представляют как независимых, но отсталых противников прогресса.

10

Восемнадцатая поправка к Конституции США ввела на территории страны сухой закон, продлившийся до 1933 года.

Эта ласковая земля

Подняться наверх