Читать книгу На расстоянии дыхания, или Не ходите, девки, замуж! - Ульяна Подавалова-Петухова - Страница 3

Глава

 II

.

Начало авантюры.

Когда Ингеборга проснулась, в комнате царил полумрак. Она вскочила с дивана и бросилась бежать, тут же споткнулась обо что-то и рухнула на пол. Нога напрочь застряла где-то, да еще и локоть ушибла. Ингеборга шарила рукой вокруг, но всё время на что-нибудь натыкалась. Тут рядом произошло какое-то движение. Сильные руки оторвали тяжелое тело от пола, нога была освобождена, и девушка, наконец, могла стоять самостоятельно, не опираясь на своего спасителя.

– Вы как? Живы? – осведомился Вадим и оглядел ее со всех сторон.

– Который час?

– Сколько вы уже не спали?

– Что?

– Я спрашиваю, когда вы в последний раз нормально спали?

– Что? О чем вы? Я не понимаю.

– Не проснулись еще?

– Ну что она там? Жива? Ноги-руки на месте? – поинтересовалась Алька, заглядывая в комнату.

Ингеборга посмотрела в том направлении, откуда шел голос, но, конечно же, ничего не увидела.

– Я спросила, который час? – повторила она свой вопрос.

– Пол-одиннадцатого.

– Сколько? – от изумления Ингеборга снова ринулась бежать, опять чуть не упала, благо Вадим вовремя успел ее подхватить. Она тут же убрала его руки.

– Уместнее было бы спросить чего! – проговорила весело Алька.

– В смысле «чего»? – не поняла гостья и вновь прищурилась.

– Не щурьтесь, она слишком далеко от вас, вы ее всё равно не разглядите, – тут же вставил хозяин дома и за руку потащил к двери Ингеборгу.

– Вадька тоже, бывает, устает, но даже он сроду не спал столько часов подряд. Да еще и с таким музыкальным сопровождением! – ответствовала его сестрица.

– Каким сопровождением? – не поняла Ингеборга.

– Музыкальным. С доминирующими духовыми. А если точнее валторнами. И этим… как же его? Такая труба узкая, кривая… вечно забываю, как она называется…

– Фагот? – проговорила совсем ошарашенная Ингеборга.

– Точно! – воскликнула Алька, и даже прищелкнула пальцами. – Я бы назвала это «Сюитой для фагота и валторны».

– Аля, отстань от человека! Не обращайте на нее внимания!

Гостья вдруг остановилась и вытащила свою ладонь из пальцев Вадима.

– Я что? Храпела? – прошептала она, тут же покрываясь пятнами.

– Ингеборга, да бросьте вы! – воскликнул хозяин дома.

– Как храпела? – не унималась несчастная.

– Пропорционально так сказать, собственным габаритам, – продолжала потешаться Аля. – Зычно, бодро, как в мультике про богатырей.

– Ужас!

– Ха, ужас был бы, если бы такая симфония исходила, так сказать, из другого органа.

– Алька! – рявкнул брат и шлепнул сестру ниже поясницы. – Марш на кухню! Ни стыда, ни совести!

– Кошмар, – пролепетала гостья.

– Вот я и спрашиваю, когда вы в последний раз спали? – опять повторил Вадим.

– Не помню, – правдиво ответила Ингеборга. – Как-то не до сна было. Я что, правда, проспала сутки? Почему же вы меня не разбудили?

– А мы пробовали, да только без толку! – крикнула из кухни Алька. – Поэтому после третьей попытки бросили. Садитесь за стол. Так сказать, завтрак дубль два.

– Аль, будь добра, свари свой замечательный кофе, – попросил Вадим, усаживая Ингеборгу за стол. – Будете кофе? Моя сестра лучше всех в мире варит кофе.

– Буду, а курить где у вас можно?

Брат с сестрой переглянулись.

– Вы курите? – тихо спросила Аля.

– Да, а что такое? У вас курить нельзя? Так я могу хоть на балконе, хоть на лестничной клетке покурить. Сигарета не найдется?

– Да-а! Представляю, в каком щенячьем восторге будет Изма Изральевна, учуяв табачный дух у нашей двери, – проговорила малышка-сестра и хихикнула.

Вадим залез в кухонный шкаф и достал сигареты.

– Э-э! Это что такое? Мы же договаривались, что в этом доме сигарет не будет! Забыл? – закричала Аля, стукнув кофейником по плите.

– Это у тебя склероз! Насколько я помню, эту пачку Анжела забыла, – ответил Вадим, – курите на балконе.

Но Ингеборга замялась и положила пачку на край стола.

– Это хорошее начало новой жизни. Давно хотела бросить, вот только в доме все сплошь курильщики, даже домработница и собака.

– Собака? – хором переспросили брат с сестрой.

– Угу, – ответила гостья и откусила от огромного бутерброда.

– Видела собаку, писающую в унитаз, а вот с сигаретой в зубах!?

– Да нет, конечно! Она, вернее он, с сигаретой не ходит, а всегда сидит рядом с курящим, – улыбнулась Ингеборга, – мы все как-то решили бросить курить: я, отец, мачеха и домработница. На второй день Честер завыл так, что стали жаловаться соседи. Мы уж решили, что заболел, а он на прогулке подбежал к курящему парню и такие фортеля перед ним выделывал, что и в цирке не увидишь. Нам потом в ветлечебнице сказали, что Честер, увы и ах, курильщик, хоть и пассивный, и если люди бросают курить под гнетом неопровержимых доказательств вреда курения, то с животными этот номер не прокатывает. Так что Маргарита Викторовна с радостным воплем тут же закурила. Мачеха продержалась дольше всех, но и она задымила.

– Курить вредно – это факт! Берите пример с нас! Ни я, ни брат не курим. Ведь так, дорогой онисама? – спросила Аля и многозначительно посмотрела на Вадима.

– Опять двадцать пять! – возмутился он и вздохнул. – Сколько раз еще повторить, это не я, а Славян курил! Вот ведь доколупалась!

– Ну, ну! Славян, как же! Вот встречу его и спрошу!

– Да мне-то! Спрашивай! Вот черт! – вдруг воскликнул он и бросился из кухни.

– Вадь, ты чего?

– Забыл, блин, я забыл!

– Что забыл?

– Забыл с этой суматохой! – кричал он из гостиной. – Алька, где мой телефон?

– В кормушке! Где же ему еще быть. Да что случилось-то?

– Славян мне этого не простит до самой смерти! У него же в пятницу свадьба была!

– Да ты что! И он что, тебя не приглашал?

– В том-то и дело что приглашал, вот только я закрутился и забыл!

– Какой венок тебе купить на могилку? Или лучше корзину с цветами? А меня он не приглашал?

– И тебя тоже, – буркнул Вадим, держа трубку у уха, – что-то не отвечает.

– Ну, наверное, он сейчас весьма занят, так что хватит названивать. Куда он собирался на медовый месяц? – спросила сестрица, вырвав телефон из пальцев брата.

– Не помню, куда-то на юг,– пробормотал Вадим, опускаясь на стул. – Вот черт!

На душе было мерзко. Славка звонил. Не раз или два. Он звонил больше двадцати раз. Звонил с девяти утра субботы. А сейчас его телефон был вне зоны доступа.

– Ладно, не сокрушайся так! Хотя я бы тебя не простила ни за что.

– Ну, спасибо, утешила. Блин, нужно было хоть вчера позвонить!

– Это, наверно, из-за меня, – проговорила Ингеборга виновато.

– Да как же! – усмехнулась Аля и залезла с ногами на стул. – Мне иногда кажется, что я ему нужна для хранения различной информации. Сами же вчера видели, что он даже о доставке забыл, даже номер мой им там оставил! Да о чем мы вообще говорим! У тебя есть время придумать что-нибудь такое-этакое в качестве извинения и подарка. Свинтус!

Вадим глянул на сестру, но промолчал. Он, правда, просто забыл и сейчас понимал весь ужас своего поступка. Славка не просто друг. Он даже больше, чем брат или какой-то кровный родственник. В телефоне Вадима Славка на быстром вызове под двойкой. Второй человек, о котором переживаешь. И вот так забыть… Права Аля. Свинство в чистом виде.

– И чем только голова занята?

– Алька!

– Я уже двадцать лет как Алька и что? Ты будешь и дальше самоедством заниматься или уже расскажешь Ингеборге о нашем предложении?

– Мне? – спросила удивленная девушка.

Вадим еще раз посмотрел на телефон и решил, что позвонит позже. Но если Славка был сейчас далеко, то Ингеборга сидела рядом, и идея, предложенная сестрой, не казалась необычной.

– Точно, слушайте, Ингеборга, как вы смотрите на то, чтобы остановиться у нас до отъезда в Москву? – спросил он и посмотрел на гостью.

– Я? У вас? – опешила она, не веря собственным ушам.

Родственники же считали, что это – хороший вариант для начала новой жизни. Вадим заметил, коль Ингеборга решила сбежать ото всех, глупо полагаться на друзей. Если жених и правда настолько всемогущ, так почему он не может проследить за ними? Вадим и Алька с ним не знакомы. Девушка просто исчезла в многомиллионном городе. Изменение внешности – дело не одного дня.

– И вам лучше купить цветные линзы, – предложил Вадим, – впервые вижу, чтобы при таком цвете волос глаза были черными. Удивительный контраст.

Ингеборга замялась.

– Это линзы, – пояснила она и вздохнула…

Блондинки сами по себе хороши и всегда считались эталоном красоты. Натуральные – большая редкость. Те, кому посчастливилось меньше, боролись с природой, сжигая волосы перекисью. Ингеборге повезло. Имея латышские корни, она обладала шикарной гривой светлых волос, вот только, как и все натуральные блондинки, она получила в довесок к светлым волосам белесые брови и невидимые ресницы, а также практически бесцветные льдисто-голубые глаза. Всю жизнь она прятала их за огромными тяжелыми оправами, а когда смогла позволить себе приобрести контактные линзы, то покупала только цветные, чаще темные.

Вадим на это лишь вздохнул. У него было свое мнение по поводу красоты, но озвучивать его он пока не торопился. Отметил лишь про себя – сейчас Ингеборга словно оправдывалась перед ними. Настолько зажата? Откуда такая неуверенность?

– А платить ты будешь триста долларов за постой, – продолжала Алька. Ингеборга задумалась.

Сумма была значительно ниже той, на которую она договорилась с хозяйкой другой квартиры, но эта-то квартира была в разы лучше! Огромная пятикомнатная. Потолки выше трех метров. Два санузла. И самое главное – в центре города. Центральнее не придумаешь! Алька тут же отметила, что с братом они почти не появляются дома, так как оба очень заняты на работе.

– Питаться можно в складчину, но если вам такой вариант не по душе, то можете питаться отдельно. У нас лишь два правила: есть только в столовой и не курить в квартире. Нос у меня на зависть любой ищейке. Вадим отдает вам свою комнату, так сказать, в личное распоряжение, – сказала Аля.

Ингеборга задумалась. Предложение звучало заманчиво, но что-то настораживало.

– А вам это зачем? Хотите мне помочь?

Алька фыркнула. Оказалось, что мотивы сестры и брата не были бескорыстны. В квартире шел ремонт, который требовал серьезных вложений. Так почему бы и не предложить случайной гостье остановиться на месяц—два? Ее крепкий сон обескуражил и брата, и сестру, но они сделали свои выводы: так крепко и долго может спать лишь человек с чистой совестью. На бедняжку—сиротку Ингеборга не тянула, да и ситуация с женихом не пугала родственников: по интернету таких историй ходят тысячи. Сейчас вообще редко чем можно удивить. А смену имиджа они предлагали начать со смены имени.

– Я вряд ли привыкну к новому, – пробормотала гостья.

– Ну, это если вдруг стать Машей или Лизой, – сказала Алька. – Ваше имя можно изменить как-нибудь. Например, Инга.

– Слишком просто. Может, Инна? – сказал Вадим. – Будь вы среднего роста, было бы замечательно. Тогда вам действительно удалось бы исчезнуть. После моей работы вы станете другим человеком. Так что, оставайтесь Инной. На Инну вы привыкнете откликаться. Следующее на повестке дня – ваши вещи. Где они?

Все вещи беглянки были в камерах хранения разных вокзалов. Инна побоялась стаскивать всё в одно место, посчитав, что со стороны должно было показаться подозрительно. Она платила за ячейки на вокзалах и считала дни. Улыбалась Борису, а сердце омывал жуткий страх. Сейчас не верилось, что все это осталось позади. Течение жизни прибило ее к порогу этого дома, и она был рада.

– Степа приедет в три часа, нужно успеть вернуться, – проговорил Вадим, и Инна вынырнула из своих мыслей. План был продуман до мельчайших деталей, в голове даже пролег маршрут: оптика, затем марш—бросок по вокзалам.

Поначалу Вадима немного удивило, что беглянка так легко согласилась остаться у них. Но присмотревшись, понял: это решение Инне далось нелегко. Сегодня она выглядела отдохнувшей, но какая-то неясная тень скользила по лицу, будто девушку что-то угнетало. Она даже вынуждена была согласиться с Вадимом, который настаивал на покупке бесцветных линз вместо очков. Инна попробовала возразить, но тот был непреклонен.

– Увы и ах, но у вас нет выбора. Считайте это платой за свободу, – настаивал Вадим.

Через полчаса беглянка в черном парике, и просторной спортивной одежде хозяина дома, едва узнавала себя в зеркале. Вадим поверх парика повязал ей бандану.

– У вас комплекс неполноценности? – спросил он.

– С чего вы так решили?

– У вас удивительный цвет глаз. Я в индустрии красоты работаю уже больше десяти лет, но таких не видел ни разу. Словно два кусочка голубого льда. Удивительно!

– Не издевайтесь, – пробурчала Инна.

– Даже в мыслях не было.

Он стоял так рядом, что она улавливала запах его шампуня. От него не несло одуряющим парфюмом, даже гель для душа имел едва уловимый аромат. Инна вчера почти все флаконы в ванной сослепу просмотрела да перенюхала. У Вадима были темные волосы, а еще он казался Инне очень загоревшим. Лица же рассмотреть не могла, как ни щурилась.

Он не выпустил ее руки, пока ни усадил в машину. Они ехали по воскресному Питеру под моросящим дождем, и девушка прислушивалась к своим ощущениям, словно пробуя свободу на вкус. Страх по привычке еще держал ее в своих тисках, но с каждым ударом сердца сжимал всё слабее и слабее. Эх, если бы она сейчас всё могла рассмотреть, то тогда действительно бы чувствовала себя освобожденной!

– Мы едем в оптику моей хорошей знакомой. Она сделает обследование, и вы вновь увидите мир, – сказал Вадим, остановившись на светофоре.

– Я наконец-то смогу увидеть вас, своего спасителя, – проговорила она. И он посмотрел на нее.

Ее близорукий взгляд был направлен вперед. И она впервые улыбалась.

За прошедшие сутки Вадим несколько раз подходил ее будить, но случайная гостья в ответ скрипела зубами, натягивая плед на голову. Алька ей дала тот самый плед-коротыш, который так раздражал Вадима. С его ростом невозможно было укрыться полностью: либо голова, либо ноги вечно мерзли, поэтому он, сжалившись над гостьей и ее оголенными ступнями, наивно почесывающими одна другую, принес свой любимый огромный плед и накрыл им девушку. Она и правда храпела так, что хрусталь подпрыгивал в серванте. Такого рыка даже Славян-громила не издавал, хотя тот не храпел по другим причинам. Рассказывал, что в десанте храпунов не было вообще. Дескать, отвык. Вернее отучили. Друг верил на слово

Вчера Инна не смогла съесть и пары ложек. Зато сегодня уплетала за обе щеки, будто век не ела. Она даже догрызла немного подсохшие креветки под сливочным соусом. Алька благо промолчала. Видимо, брат всё же ощутимо пнул ее под столом, когда она открыла рот, чтоб вновь что-нибудь ляпнуть. Сестра лишь мельком глянула на Вадима и многозначительно вздохнула.

Конечно, Романов был весьма озадачен, когда Аля предложила ему оставить Ингеборгу у них. У родственничков были весьма наполеоновские планы по поводу ремонта и покупки мебели. Одна кухня обошлась в двести двадцать тысяч. Правда малышка едва не до смерти забила своего брата-великана, узнав об этом. Она его гоняла по квартире, как повар мышь по кухне.

– Ты совсем сдурел? Ты соображаешь, на что мы жить будем, после такой покупки? На мои чаевые? – сокрушалась она. Вадим заперся в туалете и почесывал ноющую шею, по которой только что хлопнули телефонным справочником. Он слушал вопли Али, что за дверью в черных красках рисовала их светлое будущее, и улыбался, пытаясь вставить в этот монолог, что за мебель он уже рассчитался.

Они всегда жили вдвоем. Ругались и мирились, обижались и прощали друг другу мелкие и крупные обиды. За минувшее время они выработали несколько правил: есть только в кухне-столовой, не курить в квартире, не брать кредитов; звонить, если задерживаешься; если намечаются полночные гости, предупреждать заранее. Последнее правило не распространялось на двоих людей: Анжелу – подругу Али с детского сада, и Славяна – побратима Вадима. Эти двое могли явиться хоть трезвыми, хоть пьяными, хоть в три часа ночи, точно зная, что в этом доме их напоят, накормят и спать уложат. Теперь вот и Инна будет жить вместе с ними.

Где-то на кромке подсознания Вадима беспокоила мысль, что они совсем ничего не знают об Инне. Поверили ей на слово, как бы алчность их, действительно, не сгубила. Он полазил по интернету, но никаких данных о сорванной свадьбе не было. Наверно, этот Борис действительно бандит, коль не афишировал свое торжество. Может, Вадиму всё же не стоило влезать в это дело да еще и сестру втягивать.

Он весь день катал Инну по городу. Забрали вещи с вокзалов, купили линзы и продукты к ужину. Когда вернулись домой, Степан уже успел отколотить половину кухонного «фартука», выложенного бледно-кремовой плиткой. Вадим тут же отобрал агрегат и продолжил начатое.

Инна теперь могла его рассмотреть. Хозяин квартиры был ненамного ее выше, смугл и черноволос. А еще он следил за своей внешностью. Первым делом повязал бандану, потом надел рабочие перчатки и лишь тогда приступил к работе. Такое трепетное отношение к своему виду ее немного удивило. За отцом приходилось следить, как за малым ребенком. Он и в душ-то ходил не каждый день, а Вадим пользовался кремами. Особенно ее шокировал набор для ухода за руками. Точно такой же был и у нее самой, но она-то девушка, с ней всё ясно, а как быть с мужчиной? Может он гей?

Кухня превратилась в передовую, там взвизгивал агрегат, привезенный Степаном. Алька наглаживала рубашки в гостиной, что-то мурлыча под нос. Инна позвала ее, но та не ответила, подпевая плееру. А Инне нечем было заняться. Весь дом был вверх дном, мало того, еще и чужой дом. В итоге она пришла в свою комнату и начала разбирать вещи.

В огромной пятикомнатной квартире были готовы лишь две комнаты: Али и самого хозяина дома. У Али уже и мебель стояла по своим местам, а вот у Вадима не было ничего, кроме встроенных в стену белых шкафов с зеркальными дверцами. Одно окно выходило во двор, второе – на соседний дом. Сторона северная, мало света, поэтому много ламп и светильников. Встроенные подсвеченные панели, даже над полками пролегали светодиодные нити. Стены оклеены белыми обоями с черными и серебристыми нитями. Пол черный, ковер стального оттенка, и белый матрац на нем. Точно, Вадим сказал, что кровать привезут на следующей неделе. Шкаф же придется делить с хозяином дома.

Инна об этом позабыла, открыв наугад дверцы. На верхней перекладине – плечики с рубашками, развешенными по цветам от светлого к темному, на нижней – брюки. Под ними батарея ботинок различных фасонов и цветов.

– Да он денди, – проговорила она, разглядывая всё это великолепие.

– Он обязан быть безупречным, – сказала за ее спиной Алька. Она несла еще несколько плечиков с наутюженными рубашками. – Какой человек обратиться за помощью к стилисту, если у того самого проблема с одеждой. Гардероб у братца – на зависть всякой моднице. У нас в доме больше нет свободных шкафов, способных вместить всё это богатство, так что придется потерпеть. Инна, а давай на «ты» перейдем, а то мне как-то не по себе.

Гостья пожала плечами.

– Да мне, в общем-то, без разницы, – сказала она.

– Вот и чудненько! Да, насчет брата. Он не я, не станет фамильярничать. Так что будет «выкать», пока ты сама ему не предложишь свободный стиль общения.

Алька уже развернулась уходить, но Инна ее остановила.

– Аль, а где ваши родители?

Малышка посмотрела на нее своими глубокими удивительно синими глазищами.

– Мы сироты. Живем одни. Меня брат воспитал. Что-то еще? – но эту последнюю фразу она произнесла таким тоном, что Инна сочла за благо промолчать.

– Ну, ладно, осваивайся, – как ни в чем не бывало сказала хозяйка и вышла.

Уже поздно вечером за ужином Вадим положил перед Инной связку ключей.

– Это от верхнего замка, этот – от нижнего, – пояснил он, – завтра мы с Алей работаем, так что будете весь день предоставлены сами себе. Телевизор я расчехлил. Отдыхайте.

– Послушайте, может мне что-то полезное сделать? Я совсем не белоручка, – сказала Инна.

– Ничего не нужно, – тут же ответил он.

– Приготовь ужин, – встряла сестра.

Вадим посмотрел на нее осуждающе.

– Отстань от человека.

– Без тебя разберемся.

Хозяин даже положил вилку на стол.

– Ну что за дурацкая манера! – тут же воскликнула Алька. – Ну, сколько раз говорить, не клади приборы на скатерть!

– А где ты здесь скатерть увидела?

– Да без разницы!

– А сколько раз тебе говорить, не смей фамильярничать с малознакомыми людьми!

– Она будет жить здесь какое-то время, мы почти одного возраста. Так к чему политес разводить? Кстати, о птичках! Как ты собираешься ее нашим многоуважаемым соседям представить?

Вадим примолк.

– Пока не думал.

– А ты подумай, подумай!

– Подумаю!

– Подумай!

– Вот и подумаю!

– Вот и подумай!

Вадим вновь глянул на сестру и уже открыл рот, чтоб ответить, как тут встряла Инна:

– А что приготовить?

Брат с сестрой переглянулись.

– Что-нибудь вкусненькое, – сказала Алька, – я ем всё. Люблю острое. Онисама тоже практически всеядный, вот только на грибы у него аллергия.

– У меня тоже, – усмехнулась гостья, – ладно, посмотрю по холодильнику.

– Как часто вы моете голову? – вдруг спросил Вадим, даже не подняв головы от тарелки.

Инна смутилась.

– Раз в пять – семь дней.

– Когда красили волосы в последний раз?

– Вообще не красила.

Он поднял на нее взгляд, и она покраснела, сама не зная почему. У этого мужчины были темные, почти черные глаза, а смотрел так, словно в душу пытался заглянуть. Вот и теперь смотрел на нее, а у Инны по спине побежали мурашки.

– Вообще никогда?

– А что в этом такого? – проговорила она и незаметно под столом ущипнула себя за ногу. Краснота начала понемногу сходить с лица.

– Тогда краска хорошо ляжет. Жаль, конечно, но придется вас немного подстричь.

– Слушай, брат, с ее ростом и фактурой, такой клевый парень выйдет! А?

Инна от неожиданности даже открыла рот.

– Ага! – усмехнулся Вадим. – А грудь она к спине приделает и скажет, что это горб! Или может, будет ее отстегивать и в ванной на полке держать? Такую роскошь никакими бинтами не утянешь.

Он методично нарезал яичницу и поднял глаза, лишь когда Алька пнула его под столом. Брат устало глянул на нее, а та кивнула в сторону гостьи. Вадим перевел взгляд и тут же отругал себя. Инна сидела, едва дыша, опустив глаза, лишь ресницы чуть дрожали. Она была даже не красная, а пунцовая.

«Ну, просто знамя Ильича», – мелькнуло в голове, и он кашлянул с досады.

– Инна…

– Ладно, я пока в душ, а вы ешьте. Я потом посуду уберу, – сказала она поднявшись. – Где у вас посудомойка?

– Посудомойка? – переспросил Вадим.

– Это мы сейчас узнаем! – воскликнула Аля и выставила вперед руку.

– Алька, – заныл Вадим, но он был всё же благодарен сестре, что она так лихо увела от щекотливой темы.

– Инна, ты тоже давай, – подначила ее малышка.

– Чего давать?

– С нами давай!

Инна выставила открытую ладонь, как и брат с сестрой.

– Итак, на раз, два, три! Камень, ножницы, бумага! – крикнула Алька. Три раза поднялись и опустились два кулака, в третий раз выставив «ножницы». Аля тут же принялась кромсать Иннину «бумагу».

– Ты сегодня посудомойка! – хихикнула она.

Инна посмотрела на нее, потом перевела взгляд на Вадима и вышла из комнаты.

Выходя из ванной, она столкнулась с Вадимом, который тащил большие мешки с мусором к входной двери. На кухне Аля мыла посуду.

– Вам помочь?

– Не стоит, – ответил он и надел шлепки.

– Да как же вы дотащите? У вас ведь контейнеры под мусор на улице стоят?

– Даже если бы был мусоропровод, строительный мусор нельзя сбрасывать в него, так что…

Он протащил один мешок, потом другой. На кухне оставался еще один. Пока стилист возился с замком, Инна уже стояла рядом, придерживая рукой третий.

– Слушайте, – начал было Вадим.

– Это вы послушайте меня, – перебила его Инна, – я умею делать многое, несмотря на нынешнее положение моей семьи. Я не всегда была богата и обеспечена. Если хотите знать, даже подъезды одно время после школы мыла. Когда-то в моей семье денег на новые ботинки не было, не говоря уже о домработнице. И я никогда ни у кого не сидела на шее. Те бриллианты привезла моя десятилетняя бабушка в далеком сорок пятом из разгромленной Риги. Они ей достались от ее бабушки. Все вещи, что мы сегодня с вами привезли, куплены на заработанные мной деньги. И плачу я вам из своего кармана, так что, всё, что мне по силам, я буду делать. Я проиграла и должна была убирать посуду, но, видимо, вы опять надавили на свою сестру. Вы помните формулировку, на основе которой предложили мне остаться: не гостья, а сожительница!

Она говорила с таким жаром, так отстаивала свою правоту, что даже немного раскраснелась. Вадим усмехнулся:

– Сожительница?

Инна тут же покрылась пятнами.

– Я хотела сказать…

– Не утруждайтесь, – вздохнул он, – видимо, американская эмансипация дошла и до глухой и малость подслеповатой России.

– Причем тут эмансипация?

– Да, в общем-то, не причем, – пожал плечами Вадим и открыл дверь.

Он дотащил свои мешки с мусором и лихо забросил их в контейнер. У девушки так ловко не вышло. В итоге он сам закинул мешок и пошел обратно к дому.

– Вадим Вадимович, как же я вас давно не видела! – вдруг окликнула его маленькая худощавая пожилая дама с собачкой под мышкой.

Мужчина обернулся и улыбнулся в ответ, шагнув навстречу и раскинув руки.

– Изма Изральевна! Когда вы вернулись?

– Сегодня днем, душа моя! – ответила женщина, чмокнула его в щеку и мельком глянула на Инну. Та в ответ чуть склонила голову. Дама кивнула ей.

– А почему не зашли? – обиженно спросил он, обняв ее за плечи.

– Да что вы, мальчик мой! Мы же слышали, что у вас ремонт полным ходом! Стоило ли отвлекать!

– Вот поэтому и нужно было зайти! Бог с ним с этим ремонтом! Постоял бы еще день, вы ведь устали с дороги! Эх, как не совестно! – по-дружески журил ее Вадим.

– Да право не стоит волноваться!

– Как Эммануил Маркович? Ему стало лучше?

Женщина тут же сплюнула через левое плечо.

– Не будем об этом, – проговорила она заговорщицки.

– Ну, слава Богу! – выдохнул Вадим с облегчением.

– Надеюсь, Ему еще не скоро потребуется мой муж.

– Всё будет хорошо. А вы, смотрю, меня послушались. Почти не загорели.

– Да, тьфу на вас! – махнула она рукой с досады. – По вашим канонам жить – никакой радости от жизни не получить!

– Зато пигментных пятен почти нет, а? – прошептал стилист и улыбнулся.

– Ай-ай-ай! Как нехорошо потешаться над старой больной женщиной!

Вадим завертел головой:

– Старая? Больная? Это вы о ком?

Дама в ответ весело рассмеялась, похлопав его по руке.

Инне было немного неловко стоять рядом и словно подслушивать этот разговор двух друзей, что давно не виделись. Она уже хотела незаметно проскользнуть в подъезд, как услышала ласковый, но в то же время настойчивый голос:

– Вадим Вадимович, вы меня не представите этой юной леди?

Романов рукой дотянулся до Инны и привлек ее к себе.

– Голова садовая! – изрек он. – Я так обрадовался вам, что позабыл о приличиях. Изма Изральевна, познакомьтесь, пожалуйста, – Инна, моя девушка.

– Вы в своем уме? Как вы могли такое сказать пожилому человеку? – воскликнула Инна, когда они вернулись в квартиру.

– А что я должен был сказать? Это Инна, чужая невеста, сбежавшая из-под венца, перекантуется у нас месячишко – другой и съедет, так что ли?

– Чего у вас опять? – спросила Алька, обматывая полотенцем мокрую голову.

Брат тут же шагнул к ней и сдернул его.

– Ай, ты чего?

– Да не чего, а что! Сколько раз говорить? И я уже миллион раз повторял: не наматывай полотенце на голову после душа! Волосы потом плохо укладываются!

– Блин, больно! – рявкнула сестра. – Что случилось-то?

Вадим, не останавливаясь, прошел в кухню.

– Инн?

– Твой брат представил меня вашей соседке, Изме Изральевне, своей девушкой! – с нескрываемой злостью ответила она.

– Изма вернулась? Здорово! Я скоро! – крикнула весело Алька и выскочила из квартиры. Тут же вернулась, пролетела в гостиную, там что-то зашелестело, заскрипели дверцы серванта, и через несколько секунд, она уже выбежала из дома, что-то держа под мышкой, в том виде, что и была – в халате, полотенце и тапочках. Еще через секунду в соседней квартире раздался звонок, за которым последовал собачий лай, а потом веселый женский голос и совершенно счастливый Алькин визг.

Инна вздохнула. С каждым новым днем ее жизнь всё больше походила на авантюрный роман.

– Долго вы там стоять будете?

Девушка еще раз вздохнула и прошла на кухню. Вадим стоял к ней спиной и осматривал ободранные стены. Шея уже ощутимо ныла, а завтра предстоит долгий рабочий день. Нет, на сегодня хватит.

– Я могу вам объяснить, почему представил именно так, – сказал он, не оборачиваясь.

– Потрудитесь, пожалуйста. Не проще было бы представить меня вашей дальней родственницей? Какой-нибудь внучатой племянницей вашей двоюродной тетушки?

– Моя бабушка прожила в этом доме всю свою жизнь. Алька не просто так сказала, что соседи у нас многоуважаемые. Здесь что не квартира, то либо «Заслуженные», либо «Народные» артисты, есть академики, в первом подъезде живут муж с женой, они писатели. Пожалуй, из всего дома, только мы с Алькой не имеем никакого отношения ни к искусству, ни к науке. И все всех знают, потому что заселялись в одно время. Изма Изральевна – оперная певица. Насколько я знаю, ее очень любил Хрущев, а Берия даже клинья подбивал. Ее муж, Эммануил Маркович, известнейший дирижер. Правда, теперь он практически не ходит: несколько лет назад его разбил паралич. Моя бабушка тоже была певицей, дед – из династии врачей. Они умерли в один день, бабушка пережила деда ровно на год. И кроме них у нас больше нет родственников – ни дальних, ни ближних. Совсем никого. Круглые сироты.

– Разве так бывает?

Вадим посмотрел и усмехнулся уголком рта.

– До какого колена вам известны ваши, так сказать, корни?

Инна призадумалась.

– По крови я знаю лишь о бабушке, которую мой прадед привез из Риги. Как говорила мама, она была сиротой. Немцы всех убили. Прадед со своим полком вошел в Ригу и подобрал маленькую отощавшую девочку, а накануне ему пришло письмо, в котором прабабушка известила его о смерти дочери. Вот он после победы разыскал маленькую Ингеборгу и вернулся в Ленинград уже с ней. По линии отца всё сложнее: там вообще концов не найти. Он говорит, что его прадеда раскулачивали где-то на Волге. Дед воевал, но попал в плен и сгинул. Бабушка умерла в шестидесятом, отцу было семь лет. Из родных у него осталась только сестра, у нее двое детей от разных браков. Вот и все, – сказала она.

Вадим вновь усмехнулся.

Он знал свою родословную, правда, только по материнской линии, с одна тысяча восемьсот тридцать седьмого года. Крепкий род. Было кем гордиться! Его прапрадеда вызвали к Пушкину. Только предок не застал Александра Сергеевича живым. Спустя несколько лет он перебрался в Петербург. У него было двое сыновей. Один стал врачом, второй после окончания семинарии ушел в монастырь. Говорили, что родители ему не разрешили жениться на какой-то камеристке. Тот, что стал доктором, открыл частную практику и обзавелся семьей. Старшая дочь умерла бездетной. Скорее всего, из-за того, что муж был на тридцать лет ее старше. После его смерти, ей было уже тридцать пять, повторно замуж никто не позвал. Старший сын стал военным, погиб в русско-турецкую. Младший же стал военным врачом и спас не один десяток жизней. Он удачно женился, и у него было шесть детей: два сына и четыре дочери!

Первенцем была девочка. Рано, но очень удачно вышла замуж. Вот только муж утонул спустя три недели после свадьбы. Она второй раз вышла замуж, но избранника подстрелили на охоте. Третье замужество продлилось три года, но девушку опять постигла неудача. Увы, брак не принес детей, зато карточные долги мужа стоили тому жизни. На тот момент ей исполнилось уже двадцать семь лет. Четвертая попытка, наконец, сделала ее матерью, но ненадолго. Мальчик умер от скарлатины в год, и несчастная наложила на себя руки в тридцать лет. Говорили, что красоты была неописуемой.

Вторым был сын. Ему не повезло, он женился на бездетной женщине и не развелся с ней до самой смерти. Бабушка Вадима утверждала, что любил он жену безумно, однако этот факт не помешал ему на стороне иметь внебрачного сына. Участь паренька была незавидной, умер в безвестности и нищете, не оставив потомка.

Третьей была дочь. Умерла родами, зато оставила после себя девочку. У той было двое сыновей. Оба военные, погибли в Гражданскую. Пятая ушла в монастырь замаливать грехи старшей сестры. Говорили, она была совсем некрасива, да и приданое за нее давали маленькое, так что девушке не оставалось другого выхода. Шестая сбежала с каким-то бонвиваном. Потом до родителей дошли слухи, что та сгинула в борделе.

А вот четвертый сын унаследовал клинику деда и продолжил семейное дело. У него рано умерла жена то ли от кори, то ли от желтухи, но второй раз он не женился и в одиночку воспитывал сына, который пошел по его стопам. Когда началась Гражданская, у того было уже трое детей, и он остался в России. Дед Вадима родился в двадцатом году…

Семья Романовых. Семья, не имеющая никакого отношения к венценосцам, но заплатившая за фамилию огромную цену. В тридцать седьмом родителей деда расстреляли. Старшего брата сгноили в лагере. Средний отрекся от семьи и стал врачом. Он погиб в сорок втором под Сталинградом. Сестра, что была старше деда всего на два года, умерла во время Блокады, но спасла младшую сестренку. Та стала прекрасным окулистом, умерла бездетной в шестьдесят восьмом. Сам дед прошел войну от начала и до конца. В июне сорок первого он окончил третий курс медицинского. Так и стал военным хирургом. После войны дед вернулся в Ленинград и разыскал свою любимую, бабушку Вадима и Альки. Еще до войны они решили пожениться.

У той тоже была огромная семья. Их ветвь тянулась чуть ли не с основания Петербурга, вот только мужчин выкосила война, а женщин и детей – Блокада. Из всего многочисленного семейства осталась лишь она, ее старшая сестра с племянником, две двоюродные сестры и мать. А до войны насчитывалось пятьдесят восемь человек! У бабушки были младшие брат и две сестренки. Ей тогда было всего двадцать, и, видя, как гибнут близкие люди, собрала всех уцелевших детей и отправила в тыл, на юг. Вот только эшелон разбомбили немцы… после смерти сестры она нянчилась с ее сыном до самой его смерти. Жил он бобылем: ни добра, ни детей не нажил. Две двоюродные сестры вышли замуж. Одна полностью отдалась карьере певицы, и на детях поставила крест. Умерла в конце девяностых. Вторая, как и бабушка, преподавала в консерватории – была потрясающей скрипачкой. Ее младший сын погиб в Афганистане, он был военным корреспондентом.

А вот старшая дочь жива, ей сейчас пятьдесят два. Это женщина, целиком и полностью посвятившая себя карьере, была раз пять замужем, но детей у нее нет. Она приезжала в две тысячи первом, когда бабушка вызвала ее из Америки, но вспоминать о ней Вадим не любил. На то были свои причины, и мужчины не собирался их озвучивать.

– Поженившись, дед взял фамилию бабушки, но это не спасло от репрессий. Его вскоре арестовали. От пережитого потрясения у бабушки произошел выкидыш. Вернулся дед домой только после смерти Сталина. Мать родилась в пятьдесят шестом, когда бабушке было уже тридцать шесть лет. Больше детей у них не было. Мать единственный ребенок, а у нее только мы. Алькин отец был талантливым скульптором. Его работами восхищались, но сам он воспитанник детского дома без рода и племени.

– У вас разные отцы?

– А по нам не видно?

– Но у вас-то есть род и племя?

Вадим засмеялся:

– Вот только вы на кореянку не походите совсем.

Инна смотрела на него, не отрываясь. Он всё еще улыбался, и только теперь она увидела у него на щеках ямочки.

– Что вы на меня так смотрите? – спросил он.

Инна вдруг тоже улыбнулась, отчего заискрились ее голубые льдинки-глаза.

– Впервые вижу взрослого человека с ямочками на щеках. Забавно!

И Вадим неожиданно для себя смутился.

– Правда, он обаяшка, когда улыбается! – раздалось от двери. – Ой, народ, я столько всего притащила! Идите, разбирайте!

Алька прошла в гостиную, брат поймал ее на входе и сдернул полотенце с головы.

– Ай! – взвизгнула та и попыталась достать его ногой, но он лихо увернулся, правда, едва не свалив Инну. Она вцепилась в него, пытаясь сохранить равновесие, так в обнимку они продефилировали несколько шагов. Алька смотрела на них с нескрываемым любопытством.

– Я что-то пропустила? – спросила она, улыбаясь. Инна тут же вырвалась из мужских рук.

– Изма угостила? – как ни в чем ни бывало спросил Вадим, разглядывая подарки в руках сестры. – Да и вот еще что, завтра, мадмуазель Алиса, даже не смейте подкатывать ко мне с просьбой, уложить вам волосы!

– В глаз захотел? Где ты тут Алису увидел? А насчет волос завтра и поговорим, – сказала она.

– Даже не мечтай, – промурлыкал брат. – А что ты ей отнесла?

– Ты привозил кедровые шишки из Старой Ладоги и конфеты, которые я Марусе заказывала еще весной, – ответила сестра. – Видал такое!

Она подцепила двумя пальцами крохотный сундучок и открыла его. На ладонь выпали браслет и серьги с гранатами.

– Изма сказала, что это мне к тому черному платью, атласному, оно еще отливает на свету бордовым. Тебе запонки, смотри, какие классные! Вот еще орехи и конфеты чешские. А это тебе Эммануил Маркович успел передать, когда я уже выходила. Натуральное чешское пиво! Изма Изральевна нас, конечно, всё равно спалила. Смешно да, мы для них всё еще дети. Она так и кричала: «Не смей спаивать ребенка!» А он ей: «Изя, ты сорвешь голос, а у тебя скоро приемная комиссия». Здорово, как же здорово, что Эммануил Маркович оклемался! Я так этому рада! Да, кстати, она на тебя жаловалась. Сказала, что ты ей запретил в этом году загорать, да? – спросила Алька, глядя на брата.

Тот рассматривал запонки и улыбался. Свет заполнял душу до краев!

– Никогда про нас не забывают. Бабушки уж десять лет нет, а они всё так же заботятся о нас, словно мы школьники-сироты, – проговорил он.

– Да, с соседями нам повезло, словно лотерею выиграли. Так что насчет загара?

– Изме уже за восемьдесят, ей нужно опасаться ультрафиолета. Сейчас ее лучшие друзья – это широкополые шляпы.

– Вот еще что. Инна, это тебе, – сказала Алька и протянула брошь. – Я такой красоты отродясь не видела.

Брошь представляла собой изгибающуюся ящерку с янтарными глазками и россыпью знаменитых чешских гранатов по выгнутой спинке. Девушка повертела ее в руках и протянула обратно Але.

– Я не могу это принять, – сказала она. – Мне вообще не нравится эта авантюра. Я не могу быть вашей девушкой, вы же сами это понимаете, Вадим. Тем более принимать дары на этом основании. Вы ввели пожилого человека в заблуждение. Нужно извиниться и вернуть брошь.

– Что вы так переполошились, словно я вас под венец или в постель тащу? – вздохнул Романов. – Да, я представил вас своей девушкой, но не женой же! Да и с женой можно при желании развестись, а с девушкой расстаться. Когда вы решите уехать в Москву, я верну брошь Изме и скажу, чтобы она придержала ее до тех пор, пока не встречу ту самую, единственную. Вот и всё. Хватит воду в ступе толочь. Завтра тяжелый день.

С этими словами он, потирая ноющую шею, вышел из комнаты. Алька поспешила за ним.

– Онисама, а во сколько ты завтра встаешь на работу?

– Утром, – с нескрываемой издевкой ответил он.

– А конкретнее?

– А не скажу! – в тон ей проговорил Вадим. – Я ж тебя знаю, встанешь на двадцать минут раньше меня, сваришь свой чудесный кофе и будешь преданно смотреть мне в глаза. Меня начнет грызть пресловутая совесть, и я, в конце концов, уложу тебе волосы на работу! Так?

Алька молчала, потом заворчала:

– Бесит, я же не собака или кошка, что ты меня вечно за ушами чешешь? Брат!

– Я в душ и спать, пока, meine kleine Schwester! 2Guten Nacht!3

– Брат!

Инна же стояла в гостиной и рассматривала лежащую на ладони ящерку. Ее роман становился час от часу интересней и интересней. Вот только куда всё это приведет, непонятно.