Читать книгу На расстоянии дыхания, или Не ходите, девки, замуж! - Ульяна Подавалова-Петухова - Страница 6

Глава

 V

.

Крёстная фея.

Дни покатились своим чередом. Инна от скуки ошлифовала холл. Вадим лишь раз заикнулся о том, что этого делать не следует. Его остановила сестра:

– Ей даже поговорить не с кем. Она совсем—совсем одна. Ты разве не видишь, что ей эта работа в радость? Тебе же только лучше. Делает она всё хорошо, думаю, даже лучше, чем ты сам. Давай просто не будем брать с нее денег за квартиру.

Брат пытался настоять на своем, но, увидев девушку за работой, смирился. Действительно, вот чем она может себя занять? Телевизор очень быстро надоедает. Да и как Вадим уже понял, Инна не любитель посидеть перед экраном. Компьютер? Но гостья свой ноутбук практически не открывала.

Он как-то посмотрел книги, что она привезла с собой, и был удивлен до глубины души. Все – кроме двух – словари: японские катакана и кандзи, корейская хангыль, английский и немецкий языки. А обе художественные  – «Лебединая дорога» и «Валькирия» – принадлежали перу Марии Семеновой. У книг были весьма потертые корешки, значит, и читали их не раз. Помимо книг на полках стояла стопка дисков, в основном иноязычные пособия. Три фотографии находились в рамке-гармошке: она маленькая с родителями, портрет с отцом, судя по всему сделанный недавно, а вот третья же заинтриговала парня. Это был групповой снимок. Парни и девушки в майках, свободных штанах, у кого на голове бандана, у кого – бейсболка. Все абсолютно счастливы и жизнерадостны. Инна тогда разговаривала с Алькой на кухне, и Вадим взял эту интригующую фотографию рассмотреть поближе.

Поначалу он не нашел на ней девушку, пока не присмотрелся внимательней. Там, на заднем плане в окружении парней стояла Инна. Рост выделял ее из массы девчонок, поэтому она и стояла в последнем ряду вместе с мальчишками. Но эту Инну Вадим не знал: улыбка от уха до уха, блеск в прищуренных от солнца глазах, бандана, закрывающая лоб до бровей; коса, лежащая на плече; смуглое от загара лицо с тонкими изящными чертами. Видимо, эту фотографию сделали еще до того, как она набрала вес. Интересно, в каком году? И парень повернул фоторамку.

Снимок был подписан несколько неожиданно: «Сочи, 2007. Я, Макс и Артур». И тут стилист заметил, что в последнем кармашке не один, а два снимка. Да, его учили, что чужие вещи трогать нельзя, что нельзя лезть бульдозером в чужую жизнь. но… От волнения у него даже руки вспотели. Он выдвинул пальцем нижнее фото. Два паренька, сцепив руки, держали сидящую на них девушку. Она же обнимала обоих за загорелые шеи и улыбалась в объектив.

– Черт! Вот это фигура! – выдохнул Вадим.

Да уж, если этот снимок сделан всего пять лет назад, то сколько же ей тогда было? Допустим, лет 17 – 18. Она не носила очки, была стройной и очень даже хорошенькой. Как же тогда она осталась без мужского внимания? И не тот ли это Макс, о котором Инна уже говорила? Тут он услышал шаги в коридоре и быстро вернул всё на место. Вернуть-то вернул, а вот из головы не выбросил. Виду, конечно же, не подал.

Инна мыла шпателя в тазу, как услышала, что хлопнула входная дверь.

– Аль, ну что ты так? Да плевать на нее и размазать! Ну, ты чего? – раздался жалобный голос в дверях.

– Вот ведь стерва! – шипела Алька, расшвыривая обувь по прихожей. – Вот ведь стерва! А ты слышала, что она проблеяла: «Да что ты, что ты? Первое, что под руку попало».

– Аль, а меня удивляет то, что ты до сих пор удивляешься ее подлости! Ты ее знаешь почти всю жизнь! Как ты вообще могла пойти с ней покупать платье? Временное помешательство было? – вещала высокая девица, шедшая следом за ней.

– Не сыпь мне соль на рану! – буркнула Алька. – Привет, Инн! Вот только в чем теперь идти, ума не приложу!

– Здравствуйте, – вежливо сказала Алина подруга. Инна кивнула ей.

– Аль, что случилось? – спросила она.

– Случилось страшное, матери кровь пролил, – запела та басом.

Девица, представившаяся Анжелой рассказала, что на предварительную встречу перед вечером встреч одноклассников Карина, одна из девчонок класса, пришла в том же платье, что купила Аля для этого мероприятия. И теперь, коль платье засвечено, Альке не в чем идти. А до вечера осталось всего два дня. И что теперь делать? Инна перевела взгляд на малышку. Та бегала из угла в угол и что-то без конца бормотала.

– Да как она в него влезла-то? – не унималась Алька. – С ее фигурой-то!?

– А купить новое? – предложила Инна.

И тут Алька разозлилась:

– Инн, вот ты на себя быстро можешь найти необходимое по размеру? Мы же с тобой, что называется, не стандарт! Вот если нас смешать и поделить, тогда будет нормально. У меня талия пятьдесят четыре сантиметра, вешу сорок один килограмм, размер обуви – тридцать пятый. Про объем грудной клетки промолчим, а то у меня суицидальные мысли проскакивать начинают. Титек нет, задница с кулак Славяна, рост – от горшка два вершка! Мне проще как в той сказке, обмотаться сетью рыбацкой и идти в этом на встречу. Черт, больше всего бесит, что в этом году Антоха приезжает! А-а-а-а!

– Аля! – тут же стала ее успокаивать Анжела. – Нужно что-нибудь придумать.

– Я уже придумала! Чтоб мне стало легче, я убью эту сучку!

– Хватит орать! – вдруг серьезно сказала Инна. – Встреча, говоришь, послезавтра? Значит, время есть.

– Для чего? – не поняла Анжела.

– Чтоб намылить веревку! – бросила сестра Вадима.

И тут Инна усмехнулась:

– Бред, конечно, но всё же! – будто рассуждая с собой, проговорила она. – Алька, ты веришь в Крестную Фею?

– Угораешь?

– Твой брат стал для меня Ангелом-Хранителем, а я для тебя буду Крестной Феей! Мы сошьем тебе новое платье!

– Мы? – спросила неуверенно Анжела.

– Сошьем? – в тон ей произнесла Аля.

– Да ладно вам, девчонки! Это же просто! Только ткань нужно успеть купить сегодня!

Она выскочила из гостиной и вернулась с папкой с рисунками.

– Вот, вы пока смотрите, а я соберусь, – сказала она.

– Ух ты! – выдохнули хором подруги, едва открыв папку.

Втроем они влетели в торговый зал магазина, когда до закрытия оставалось всего полчаса. Еще по дороге они успели обсудить детали будущего платья, но то, чего так хотела Аля, здесь не было. И девушки спорили, каждая настаивая на своем. Продавцы, как только рабочий день подошел к концу, попросили нерасторопных покупательниц покинуть магазин, но тут Инна выложила на прилавок пять тысяч рублей.

– Нам очень нужно подобрать ткань на платье этой юной леди, вопрос жизни и смерти, – и с этими словами она наступила на ногу Але.

Та не разочаровала Инну. Картинно закатила глаза и воскликнула:

– Если мы сегодня ничего не купим, я руки на себя наложу! И почему всё именно так!?

Они так и спорили бы и дальше, но Крестной Фее надоело внимать воплям двух подруг, и она просто рассчиталась за три наиболее понравившихся отреза.

– Это всего лишь ткань, – сказала она девицам, – она не прокиснет и не протухнет! Ее всегда можно будет в дело пустить.

Ей предстояло решить более трудную задачу: нужно как-то связаться с Симой и забрать из мастерской швейную машинку и оверлог. На такси деньги тратить жалко. Мастерская в Колпино – не ближний свет.

– Инн, а ты на чем шить будешь? – вдруг спросила Аля.

– Как раз думаю об этом. У меня все швейные принадлежности в Колпино. На маршрутке пока допилим, да и в руках всё это не унесем.

– Погоди, – тут же проговорила Аля и достала телефон. – Алё, братишка, что творишь? Дома? Уже? А мне твоя помощь нужна. Нужно съездить кое-куда. В Колпино. Ты что? Да я пока допилю туда, утро будет. Тем более, мне кое-что забрать нужно, а в руках не унести. Ну и что, что Инна со мной? Она что, вьючный осёл, что ли? Ладно, я всё поняла, не можешь, так и скажи. Я Лехе или Женьке позвоню, кто-нибудь да согласиться. Что? Кого подождать? Сколько? Да, ладно, брат, не стоит напрягаться! Где ты нас подберешь?

Инна с Анжелой слушали лишь с открытыми ртами. Вадим действительно подобрал их у магазина и послушно свозил в Колпино. Увидев машинку и прочие швейные принадлежности, он, конечно, поинтересовался зачем.

– Инна, мне платье шить будет, – радостно заявила Аля.

– А есть то, что вы делать не умеете? – с сарказмом спросил парень.

– Работать газосварочным аппаратом, – в тон ему ответила Инна.

Она проработала весь вечер. Сначала выкройку делала, потом кроила, сметывала и примеряла на Альку. Та крутилась под ногами с желанием помочь. Инна вздыхала и продолжала молча заниматься своим делом. Прогнать Алю у нее не хватало наглости, в конце концов, заказчица подносила швее кофе, делала бутерброды.

Сама же модистка с головой ушла в работу. Давно у нее не было такого вдохновения! Хотелось не просто платье сшить, а сшить его так, чтоб от зависти у той же Карины с зубов эмаль осыпалась. Для работы освободили заставленную старой мебелью комнату, длинный узкий пенал двенадцати квадратных метров, бывший бабушкин кабинет. Здесь она занималась с учениками, давала частные уроки. Комната была небольшой с одним окном, выходящим на проспект. Внесли стол, Алька шустро вымыла полы, смахнула пыль, пока Инна расставляла все свои ящички и шкатулочки. Чего в них только не было: и ленты, и нитки, и бусины, и бисер – и всё это разноцветное великолепие словно оживало в руках мастерицы.

Аля, конечно же, поинтересовалась, где квартирантка научилась шить. Та вздохнула. Всё было очень просто. Сколько она себя помнит, занималась балетом. После развода родителей, бросила балетную школу. Занималась уличными танцами, но после того, как отец, ставший писателем, узнал какими именно, долго и жестоко высказывал Инне, что такие танцы не пристали дочери знаменитого автора. Вот тогда девушка впервые почувствовала отчуждение с ним.

Ей нравилось встречаться с друзьями, нравилось устраивать танцевальные битвы. Здесь она не была здоровенной дылдой. Здесь она была своя. Ее ждали, для них она не была дочерью писателя, а просто Ингеборгой. Она могла запросто говорить с парнями, ей чертовски нравилось танцевать! Вот только и это пришлось оставить.

Почему все двадцать два года она бросала то, что нравилось? Сначала музыку, потом балет – и мать здесь совсем не причем, – а потом и танцы под открытым небом пришлось оставить за порогом юности.

Когда Инне исполнилось девятнадцать, она поняла, что не знает, чем заняться. И вот тогда Макс ей подарил потрясающую кожаную сумку ручной работы. Инна крутила ее в руках и не могла налюбоваться. Друг отвел ее в магазин, где приобрел подарок, и там она познакомилась с Серафимой, владелицей и главным мастером данной лавочки.

Эта была высокая, бледная и субтильная девица с громадными голубыми глазищами и ворохом черных кудрей. Когда же Инна познакомилась с ассортиментом магазина, у нее, как говорится, разбежались глаза. Чего здесь только не было: сумки, брелоки, ремни, кошельки, а бижутерии – на любой вкус и цвет! И как выяснилось, всё это сделать не так сложно, как кажется! Инна подружилась с Симой и стала заглядывать в лавку. Хозяйка почти никогда не сидела без дела, всегда руки были чем-то заняты. Инна от нечего делать понемногу стала помогать, а потом и сама стала делать украшения. Затем была сумка, которую купили на следующий день. Всё больше втягиваясь в хендмейд, она старалась обучиться новому.

У Симы в подсобке стояла машинка и оверлог, и как-то раз она попросила свою ученицу просто по прямой стачать две детали. Инна крутила в руках два куска ткани и никак не могла понять, что же это такое будет, но просьбу старшей подруги всё же выполнила. Прострочила по нарисованным мелом линиям, едва ли не высунув язык от старания. Она краем уха слушала разговор Симы с покупателями, и ей очень хотелось сделать эту работу хорошо. После того как две стаченные детали оказались в руках настоящего мастера, Сима за две минуты превратила их легкую блузу. Ее купили сразу, как только вещь попала на витрину.

И вот тогда Инна будто увидела новые горизонты. На миг даже показалось, что это всё равно, что увидеть вдали парус, когда ты сам заперт на необитаемом острове. По интернету она нашла курсы портних, купила швейную машинку и оверлог… Вот только домой привезти всё это не смогла…

За неделю до этого отец с мачехой как раз говорили о том, чем же должна заниматься юная леди богатых и известных родителей. По их мнению выходило, что это – благотворительность, музыка и походы по вернисажам. Ну, и поиски замечательного принца! Ну, куда же без принца-то? Никуда! Они даже ее учебу в институте восточных языков воспринимали под иным углом: дескать, горизонты по поиску этого самого прЫнца заметно расширялись! Инна намекнула, что возможно и не подастся в переводчики, а откроет швейную мастерскую…

Что было потом, она вспоминать не любила. Вот только этот разговор стал первой ступенькой по лестнице, ведущей к свободе. Конечно, они не позволили жить отдельно. Снимать квартиру? Ни-ни! Что о нас подумают в обществе? Что родной отец тебя из дома выставил? Жить в своей собственной квартире? Это еще хуже! Хотя Инна, как ни старалась, не могла понять, почему хуже.

– У меня много свободного времени, я хочу заниматься тем, что люблю!

– И что? Ты любишь шить? Не смеши меня! Я понял, ты действуешь мне назло! Специально! Мне не нравятся эти подергушки, кои ты называешь танцами, и ты тут же подалась в них! Я говорю, что девушке из высшего общества не пристало сидеть за машинкой, и на тебе – ты тут же убеждаешь меня в обратном! Что тебе неймется? Многие мечтают о такой беззаботной жизни! А ты? Неблагодарная!

И у Инны едва не сорвалось с языка: а не по твоей ли вине, я не умею обращаться со свободным временем? Не из-за тебя ли у меня не было его с четырнадцати лет? Я после школы носилась с половой тряпкой между больницей и училищем, а поздно вечером мыла подъезды! Даже пришлось наврать, что мне шестнадцать лет. Просто делать больше ничего не умела. Ты же в чистоте и тепле сидел и ковырялся в газете, выискивая ошибки. Ты ныл каждый день, что у тебя болят шея и плечи, тогда как я стирала руки в кровь. Я хоть раз пожаловалась тебе, что мне тяжело? А ты ругал маму, потому что она не выдержала такой жизни и ушла. Потому что она была молода и красива, но работать приходилось на трех работах, чтобы прокормить тебя, гения пустого места! Конечно, сейчас ты богат и знаменит. Ты похваляешься тем, что никогда тяжело и физически не работал, таким образом, оставляя ум и сердце чистыми. Да уж, а я курить начала, не потому что по подъездам шлялась, а потому что от сигарет, казалось, становилось теплее. Теперь же ты не разрешаешь мне заниматься тем, что хочу. Как будто у тебя есть на это право!

– Я уже совершеннолетняя, – просто сказала Инна тогда и ушла.

Всё, что было куплено, ей пришлось оставить у Симы в мастерской. Кстати, Симе она представилась Инной. Почему-то так было проще. Сама же хозяйка была рада приютить у себя подругу. Помогала советами, порой они коротали вечера, а как-то раз даже ночевали там, когда был огромный заказ на брелоки к выпускному. Вдвоем кроили кожу, мяли, крутили, плели, шили, возились с крючками. Доход так же поделили пополам.

Очень скоро львиная доля товаров в магазине принадлежала Инне. Она не солгала, сказав, что всю авантюру с бегством оплачивает сама. Со временем научилась многому. Работала и с кожей, и с мехом, и с невесомой органзой, и в такие минуты сама себе казалась волшебницей: из простого куска ткани рождается вещь – красивая, неповторимая, единственная в своем роде.

Инна не умела рисовать, но научилась делать эскизы. Претворять свои идеи в жизнь – вот, что она так долго искала! Появились заказчики, сначала всё там же в магазине, а потом и на стороне. Так она познакомилась и с Вероникой Нефёдовой. Та заказывала Симе пуговицы из керамопластики. Конечно, Инна вполне могла бы и сама сшить свадебный костюм, только как это объяснить жениху, девушка не знала, поэтому обратилась к Веронике. Вот только костюм так и не пригодился.

Как же так получилось, что, не ставя перед собой цель похудеть, она всё-таки сбросила немного-немало, а целых двенадцать килограммов!? И судя по вещам, вес продолжает снижаться.

Инна полночи провозилась с платьем. По ходу работы придумала украшение и решила сама его сделать. С самого первого дня шитье доставляло ей радость, и, работая над очередным заказом, она представляла, как будет рад клиент. Вот и теперь девушка улыбалась, представляя завтрашнюю Алькину реакцию, когда та увидит платье. Требовалась еще одна примерка, но будить заказчицу в три ночи для этого, Инна не стала и сама легла спать.

– Завтра, скорее всего, предстоит бессонная ночь, – пробормотала она, засыпая.

Алька едва встала, сразу же натянула на себя платье, вернее его полуфабрикат.

– Ой, а тут нитки торчат, – сказала она, оглядывая себя. – Так и должно быть?

– Аль, платье еще не готово, так что, пока всё так, как надо. Не переживай.

– Мне кажется или один край выше другого?

– Нет, не кажется. Просто я еще не сделала сборку по той стороне, – вздохнув, ответила Инна.

– А здесь что? Рукава не будет? Платье ассиметричное?

– Будет здесь рукав. Ты же сама выбрала эскиз. Будет всё именно так, как там нарисовано. Не волнуйся.

– Вот тут тянет, – сказала заказчица, поднимая руку, – не порвется?

Инна опять тяжело вздохнула:

– Порвется. Но только сейчас. Оно же просто сметано, потом будет машинная строчка.

– А…

– А ты помолчать не можешь? – вдруг проговорил Вадим. Он стоял на пороге и, застегивая манжеты на рукавах рубашки, смотрел на девушек. – Ты сбиваешь ее с мысли. Сосредоточиться не даешь. Инна, что вы с ней церемонитесь? Она же как трещотка.

– Сам ты трещотка! Мне же интересно…

– А ты в этом хоть что-нибудь мыслишь? Если бы ты так ко мне лезла во время работы, я бы тебе рот скотчем заклеивал. Инна, может принести?

– Онисама! – крикнула Алька и дернулась к нему.

– Тпру! – хором воскликнули Вадим и Инна. Воскликнули и посмотрели друг на друга. Девушка первая отвела взгляд.

– Стой, не дергайся и молчи! Человек решил тебе помочь, ты в знак благодарности можешь спокойно постоять? Ты на нее посмотри! У твоей швеи глаза опухли, после ночи работы. Пожалей ее хоть немного! – выговаривал брат притихшей сестре, и уже другим тоном обратился к Инне: – Во сколько вы вчера легли?

– Мне нравится работать ночью, и Аля здесь вовсе не причем, – ответила девушка, – а легла я, когда ночь сдавала смену утру.

– Инн, а ты успеешь доделать до завтрашнего утра? – тихо спросила Алька.

– Я приложу максимум усилий.

– А вы свое дело знаете! – как бы между прочим заявил Вадим.

– О чем вы?

– Алька, честно говоря, я думал, что у тебя нет груди, а в этом платье… прям Эверест!

Алька через секунду была багровой. Она сверлила брата колючим взглядом, но не шелохнулась, так как швея как раз прилаживала рукав.

– Вот и умница! Вот и стой так! – засмеялся Вадим и ушел.

– Ну, погоди! Вот я вылезу из этого платья. Нашел над чем смеяться?! Я без тебя знаю, что у меня нет груди, вот только говорить об этом – свинство, онисама!

Инна посмотрела на нее и вздохнула:

– У тебя нормальная грудь, она пропорциональна твоей фигуре. Будь она больше, смотрелось бы смешно. А потом, Аля, большая грудь – большая морока! Знаешь, как у меня плечи болят. А потом вечные ложбинки от бретелек бюстгальтера. Я не могу спать в нем, потому что на утро буду вся в полоску. А еще под грудью вечно потеет. Я бы не хотела такую большую грудь. Меня бы и единица вполне устроила.

– Ты так говоришь, потому что у тебя нет с этим проблем! – возразила Аля.

Когда она приехала вечером с работы, квартирантка уже закончила работу над платьем и сидела над бисером, пояснив, что хочет успеть сделать украшение: серьги и колье. Они, так же как и платье, были двуцветными. Инна кропотливо собирала из голубого и белого бисера лепестки. Алька, не дыша, подержала один из них и тихо поинтересовалась, сколько их будет всего.

– По два в серьгах, а вот в колье…

– А может просто серьги и всё? – опять спросила Аля. На столе перед мастерицей лежали всего три лепестка.

– Э, нет! Ты завтра будешь королевой! Завтра эта Карина пойдет заказывать себе вставную челюсть! – уверенно и даже весело заявила она.

– Почему?

– Потому что с этой у нее вся эмаль скрошится! Брат тебе сделает прическу, оденешься, и все одноклассники попадают от твоей красоты. Ты же завтра работаешь?

–Угу.

– Ну, вот, когда начнут восторгаться, скажешь, как бы между прочим, что с работы, некогда было прихорашиваться. А платье? Ну, подвернулось под руку. При этом, если будет жарко, скажешь, что легкое, а если холодно – то с рукавами, чтоб не мерзнуть!

– Инн, а можно спросить? – вдруг тихо спросила Аля. – А почему ты так ринулась мне на помощь, как наши – под немецкие танки?

Девушка, не прекращая работу, посмотрела на хозяйку, что с любопытством глядела на нее, и улыбнулась.

– В школе мне нравился один мальчик, и я по неосторожности сказала об этом девочке, которую считала своей подругой. Она меня пожалела, потому что паренек был ниже меня почти на голову. Может, он что-то чувствовал ко мне, я не знаю. Вот только эта девочка, сказав, что поможет мне наладить с ним отношения, сама стала вешаться ему на шею. Сама предложила ему встречаться, а про меня сказала, что я дылда и, коль блондинка, дура. Это при том, что я училась на «четыре» и «пять», а та с «тройки» на «тройку» прыгала. У меня из-за этой девочки больше никогда подруг не было.

– Как так? Совсем? Тяжело же быть одной, – неуверенно сказала Аля.

– Нет, я просто не дружу с девчонками. У меня нет ни одной подруги. Ну, может только Сима, но и ей я тоже не доверилась, не рассказала о своем бегстве из уз брака. Она даже не знает моего настоящего имени и фамилии. Впрочем, как и я ее, – объяснила Инна. – У меня полно друзей-парней. С ними проще и легче. Правда, до тех пор, пока они не начинают заявлять на тебя права. А кто такой Антоха?

Алька зарделась.

Антон был ее первой любовью. Первой и пока единственной. Но после окончания школы он уехал вместе с родителями в Сочи – его отец там что-то проектировал к Олимпиаде 2014 года. У него вообще вся семья в стройке. Мать – архитектор, сестра – дизайнер. Сам Антон тоже учится в строительном институте. В прошлом году на встречу одноклассников не приезжал.

– Поэтому хочешь сразить его наповал в этом, да?

Алька смутилась и отвела глаза.

– Знаешь, с десяти лет я мечтала быть маленькой и перестать расти. Мне хотелось быть миниатюрной, изящной, хрупкой, как антикварная ваза династии Цин. В десять я была ростом метр пятьдесят пять, а в двенадцать уже метр семьдесят. В четырнадцать бросила балет, – сказала Инна, вздохнув.

– Ты занималась балетом?

– Угу, причем сколько себя помню, где-то с трех – четырех лет. Мама ведь балерина. Рано привела в студию, рано поставила к станку. И я, честно говоря, мечтала добиться успеха в этом. Вот только…, – проговорила Инна и замолчала.

– Тебя выгнали из-за роста?

Та пожала плечами.

– И да, и нет. Просто отношение изменилось. Кто выставит играть сольную партию такую каланчу? И в линии тех же лебедей, я как бельмо в глазу, выделяюсь. Да и партнера попробуй подобрать. У нас итак все мальчики – бестелесные, так что…

– Жаль, наверно, было?

– Поначалу да, а потом… смирилась, наверно.

– А меня в четыре привели в музыкалку.

– Так это твой рояль в гостиной стоит?

– Рояль? Ах, рояль! Нет, что ты! Это еще бабушкин инструмент. Она на нем играла, когда давала уроки вокала. Мы с братом просто заботимся о нем. Нет, я играла на скрипке.

– Ого, это очень сложно! Для меня скрипачи, да в общем-то все музыканты, играющие на смычковых – волшебники!

– Почему волшебники?

– Попробуй-ка выпилить ноту! На клавишах тоже нюансов много, особенно бесило, когда преподаватель говорил, что я не с тем настроением играю! А как понять, какое именно должно быть настроение? Всё сказано в нотах: быстро, медленно, тихо, громко! Меня всегда упрекали, что я не понимаю замысла композитора и не чувствую музыку. А я, между прочим, по три часа в день сидела за инструментом! – с жаром заявила Инна.

Она не смотрела на Алю, притихшую рядом, и потому не видела выражения ее лица. А на нем было написано не просто удивление, помноженное на любопытство. Это был шок! У нее даже дар речи пропал на мгновение. Алька смотрела на квартирантку, будто впервые видела.

И тут Инна подняла на нее глаза.

– Ты… чего? – неуверенно спросила она.

– Ты… играешь на пианино? – в тон ей спросила Аля.

– Играла, – поправила квартирантка, – а почему ты так удивляешься? Что здесь такого?

Девчушка опустила голову, пожала плечами. Она вздохнула пару раз глубоко, чтоб прийти в себя, и посмотрела поверх головы Инны в угол гостиной, где стоял драгоценный инструмент.

– Да, в общем-то, ничего, – ответила она, справившись с эмоциями. – Ты… бросила школу?

Инна опять вздохнула. Очень долго она считала, что ко ней излишне цеплялись, потому что мама привела ее в музыкальную школу в шесть лет, и она уже играла «Маленькую звездочку» – бабушка занималась, несмотря на артрит.

– Но однажды, когда мне было десять лет, я попала на конкурс пианистов в Вене. Бабушка, Царство ей Небесное, возила меня, и вот там…

Она помнила всё, как будто это было вчера. Прошло больше десяти лет, но Инна не позволяла себе забывать. Время от времени она возвращалась к воспоминаниям этого дня, потому как боялась забыть насовсем. Со временем память стерла всё лишнее, но главное десятилетняя девочка запомнила навсегда.

Финал конкурса. На сцене оркестр и рояль. При этом ее охватывала такая гордость, что там, за роялем, ее соотечественник. Ни разу в жизни она не плакала, слушая музыку или присутствуя на концерте, а тогда… До мурашек. До озноба в спине! Слезы бежали по щекам, и не было сил их сдерживать. Этот парень за роялем был не просто великолепен. Он был богом в тот миг! Он словно управлял умами и сердцами! Ни одна Инна утопала там в слезах. Когда он закончил играть, казалось, что звуки музыки, словно капли, еще висят в воздухе, и девочка даже боялась дышать. И зал, замерев, не дышал. И только, когда пианист поднялся, в гробовой, осязаемой тишине, скрипнул стул по доскам, грянули аплодисменты. Она охрипла, потому что хотела, чтобы он услышал ее «браво!».

С того дня она упорнее стала заниматься. Было время, когда думала, оставить балет, отдав предпочтение музыке. А потом ей удалось с большим трудом достать тот самый концерт. Она снова и снова слушала его!

– И наконец, поняла, что мне никогда не достичь его уровня. Даже если буду с утра до ночи играть на пианино, всё равно не достигну. Мне было двенадцать, а я свободно исполняла концерт Равеля для фортепиано с оркестром, но… я оставалась одной из сотни тысяч девочек тогда, как тот парень был единственным во всей Вселенной! Поэтому, достигнув своего предела, я оставила музыку, – закончила мастерица, нанизывая на леску бисер.

Алька, замерев, не сводила с нее васильковых глаз. То, что рассказывала мастерица, так хорошо было знакомо и ей. Знакомо на интуитивном уровне. Это как, прочитав название песни, понимаешь, что не знаком с ней, пока не зазвучат первые аккорды. И слезы тогда наворачиваются от обиды, что ты мог забыть такое сокровище. Аля посмотрела на макушку Инны. Хорошо, что та смотрит на руки и не видит ее лица.

– И… как ты поняла, что это… предел?

Инна вздохнула и отложила еще один готовый лепесток.

Просто однажды она не только перестала «расти» в музыке, она перестала хотеть «расти». Услышала как-то разговор преподавателя и мамы. Тот очень уважал балерину, поэтому не стал лгать, и сказал правду, что Инне не хватает одного, но самого главного. Ей не хватает таланта, и усердием его не заменить, хоть тресни.

В конце концов, Ингеборга окончила музыкальную школу и у нее даже есть аттестат, свидетельствующий об этом. Вот только учиться дальше не стала. Зачем? Она не собирается растрачивать жизнь на то, что не принесет ни денег, ни славы. Зачем заниматься тем, в чем никогда не достигнешь успеха и признания? Зачем на это тратить драгоценное время, когда можно найти занятие по себе?

– Я чем только не занималась: музыка, балет, танцы и везде была посредственной, – говорила Инна, – а здесь, когда я создаю нечто особенное, необыкновенное, я чувствую себя на своем месте. Вот взять хоть тебя. Ты увидела платье и восторгалась им, бог знает сколько времени. Завтра ты встретишься с друзьями, и они тоже поделятся с тобой частичкой радости. Ты улыбаешься, они будут улыбаться. На работе, пока не переоденешься, тоже увидят и улыбнуться, потому что это действительно красиво, и мне будет так же радостно на душе. Приятно, когда твоя работа доставляет другим радость.

Она замолчала и поерзала на стуле от неловкости. Никогда никому не говорила того, что рассказывает этим странным родственничкам. И ведь даже обвинить их не в чем: каленым железом ее не пытают, клещами правду не тянут. Душа сама, будто намолчавшись, рвется рассказать. Вот только от этой откровенности неловко.

– Тогда почему ты так грустно это говоришь? – вдруг спросила Аля и, сама того не замечая, стала нанизывать на леску бисер точно так же, как это делала Инна. Та краем глаза смотрела на действия Али и молчала, значит, она пока справлялась.

– Потому что отец этого не понимает, – вздохнув, ответила мастерица. – Он очень сильно изменился после того, как добился успеха. Он считает, что шитье – это занятие для простолюдинов.

Инна опять вздохнула. Возомнил себя графом, чуть ли потомком Великого Петра! О, как же ее это раздражает!

Уличные танцы? Фу, как вульгарно! Шить? Это не пристало дочери писателя! Готовить ужин? Зачем? Ведь у нас есть домработница! Этот парень плюгав, тот – прыщав, третий – из бедной семьи, у четвертого – скандальная репутация. Вот, к примеру, сын замминистра. Ну и что, что он третий раз развелся? И что с того, что у него пузо из-за ремня вываливается? Почему у него свинячьи глазки? А в газете про него всё клевета, ты что, этих писак не знаешь?

И вот какой нонсенс: то, что сын замминистра был застукан с путанами в сауне – это не скандал, а то, что друг из данс-группы стал уделять Инне внимание – это ни в какие ворота!

«Именно из-за этого прессинга я так сглупила», – мелькнуло в голове.

– Иди спать, тебе завтра на работу, – проговорила она, клюющей носом Альке. Та глянула на часы, почти двенадцать. А на столе всего восемь лепестков.

– Инн, а ты? Может, Бог с ним, с колье, а?

– Ну уж нет! Нужно идти до победного конца! Марш спать! У тебя завтра непростой день, а вечером еще нужны будут силы, чтоб танцевать. Как ты говоришь своему брату: вали в люлю! Спокойной ночи.

– Слушай…

– Иди уже, не отвлекай меня.

Алька мялась на пороге, не зная, как поступить. Пока она делала один лепесток, Инна успела три сплести. Но это всё равно очень долго и невероятно трудно! Сплела всего один, а шея уже ноет!

– Не увлекайся сильно.

–Угу, – ответила Инна, не поднимая головы.

Аля долго прислушивалась к звукам в квартире. Но плести из бисера, это не то же, что работать на машинке, не слышно. Платье получилось просто класс! Просто супер-пупер-класс! Да уж, Карина от зависти и злости завтра лопнет. Интересно, каким стал Антон? Они общаются в социальных сетях, но увидеть вот так вживую! Здорово!

Размышляя таким образом, девушка уснула. Проснулась она от приглушенного шипенья и какого-то бормотания. За окном было относительно темно, как в любую другую летнюю питерскую ночь. Шипение за дверью усилилось, потом что-то шаркнуло по полу.

– Блин, сам виноват. Надо было убрать еще вчера, – бормотал Вадим, и Алька открыла дверь.

– Ты чего еще не спишь? – проворчал он, потирая ушибленную ногу.

– Я уже не сплю. Больно?

– Терпимо.

– Где шаландался?

– Тебе отчет в письменной или устной форме подать?

– Желательно, конечно, в письменной, но на это уйдет черт знает сколько времени. Пока ты вспомнишь, как пишутся те или иные буквы, пока напишешь, будет утро. Можешь просто ответить.

– Спасибо, – с поклоном ответил брат и направился в свою комнату, – благодарю вас за щедрость, ваше величество.

– Нема за що, обращайся еще, но на мой вопрос ты так и не ответил. Где ты был? Хотя, нет, не так. Мне не очень интересно, где именно вас черти носили, а вот почему твоя светлость не позвонила и не предупредила? Или не царское дело?

– Не царское дело, – повторил брат, стягивая с уставших плеч жилет.

– А! Дошло: у тебя опять батарея села! Опять Юрасик названивал?

– Не поминай дьявола к ночи, – тут же пробормотал Вадим, расстегивая рубашку.

– Тьфу, тьфу, тьфу! – Алька сплюнула через левое плечо.

– Уж не знаю, что там наговорила ему Инна, но он словно сквозь землю провалился. Уже который день не звонит. Слава Богу!

Алька весьма картинно покашляла и вперила в брата тяжелый взгляд. Тот обречено вздохнул.

– Ты не поверишь, но у меня села батарея. Просто я вчера не поставил телефон на зарядку. Звонить на домашний совсем не хотелось. Я был не один. Я каюсь и готов понести наказание.

– Ты же понимаешь, что я просто волнуюсь. Я понимаю, что у тебя своя личная жизнь, просто ты всегда предупреждал.

Вадим на это лишь вздохнул.

– Слушай, ваша величества, может, соизволишь покинуть мою комнату, мне переодеться нужно, – проговорил он, Алька послушно ушла.

Когда же Вадим вышел из душа, то обнаружил под дверью сестру, готовую свалиться на пол от усталости.

– Ты что? – спросил он.

– Я не могу разбудить Инну.

– Опять храпит?

– Нет, она уснула за столом.

– Каким столом?

– За рабочим столом. Она дошила мне платье, и даже сплела украшение из бисера: серьги и колье, и, видимо, уснула.

– Уснула?

– Ну да! У нее к лицу даже бисер… прилип, – сказала жалобно Алька.

Вадим усмехнулся.

– Видел, как люди мордой в салате засыпали, а вот чтоб в бисер, уткнувшись, храпели…

– Да не храпит она! – пискнула сестра.

– Ладно уж, пошли будить спящую красавицу.

Они вошли в комнату, и Вадим едва сдержался от смеха. Инна спала, сидя за столом, уткнувшись лбом в швейную машинку, которую просто отодвинула, но не убрала совсем. При этом, судя по всему, ей было очень неудобно, так как шея загибалась под каким-то невероятным углом. На поверхности стола были рассыпаны бисер и бусины, но готовые украшения висели на швейной машинке. Вадим потрогал один из лепестков.

– Ты, представляешь, я один такой целый час делала, а она три успевала за это же время! – проговорила рядом стоящая сестра.

– И сколько их всего?

– Четыре в серьгах, и шестнадцать в колье. Не мудрено, что она так вырубилась. Брат, ты же сильный?

– Что?

– Отнеси ее в комнату! Ты же знаешь, нам ее не разбудить сейчас. Отнеси, пусть спит в человеческих условиях, – проговорила жалобно Алька.

Вадим вздохнул. Инна точно не проснется. Ему ли об этом не знать? Но как нести совсем немаленькую девицу, когда даже он один успел зацепиться за ящик. Вот будет смеху, если они вдвоем грохнутся!

– Вадим…

– Иди, посмотри фонарь в кладовке. Там, должен слева лежать.

– Зачем?

– За тем и за этим, – буркнул он, приподнимая голову Инне. – Шевелись, давай!

Тут, видимо, сестра сообразила, зачем брату требуется фонарь и выскочила из комнаты.

Инну было нести неудобно, и причина была совсем не в тяжести, а в росте. Она посапывала Вадиму в шею, а он боялся, как бы швея своими длиннющими ногами не зацепила что-нибудь. Но нет. Они спокойно добрались до кровати, и мужчина уложил девушку. Аля, направив свет фонаря в потолок, заботливо снимала бисеринки с лица Инны. Та даже ухом не повела. Вадим уже собирался уходить, но тут Аля стал накрывать ее пледом, и он поймал сестру за руку.

– Подожди, – сказал он и опустился на одно колено на кровать. Он так и этак оглядел спящую девушку, соображая, как же ловчее сделать то, что задумал, и когда Алька уже хотела что-то съязвить, его рука нырнула под топ Инны. Он спиной почувствовал, как сзади замерла сестра. Быстро нащупав застежку бюстгальтера, он ловко его расстегнул одной рукой и даже улыбнулся про себя.

«В жизни ни разу не удавалось расстегнуть наощупь, да еще и одной рукой. Если проснется, я труп!» – промелькнуло в голове.

Он осторожно стянул лямку с одного плеча, потом с другого и вытащил бюстгальтер через пройму топа. Ему даже показалось, что Инна вздохнула с облегчением и перевернулась на другой бок. Он, не глядя, свернул бюстгальтер, еще хранящий тепло и запах своей хозяйки, и, так же не глядя на сестру, положил его на край тумбочки и покинул комнату. Алька не дыша, смотрела на брата, а потом выскочила следом за ним.

– Ты в своем уме? – зашипела сестра. – А если бы она проснулась?

– Ну, не проснулась же, – устало проговорил Вадим, расправляя собственную постель.

– Ты… да ты… ты же раздел ее! – топнув ногой, прошептала Алька разъяренно.

– Всего лишь лифчик, не впервой. Иди, давай, спать хочу. Правда, первый раз снял с девчонки лифчик и не переспал с ней. Может вернуться, а? Как думаешь?

– Чердак снесло? Мозги уже спать легли, а тело само по себе? Да это можно расценить как сексуальное домогательство!

Вадим хмыкнул. Сегодня был непростой день, а кровать такая широкая, большая, и одеяло прохладное, подушка так и манит к себе… вот только сестра бы уже убралась восвояси!

– Слушай, борец за права трудящихся и военнопленных, хватит нести ахинею! Сама же слышала, как Инна говорила, что не может спать в лифчике, потому что потом на теле остаются следы! Так что я проявил милосердие по отношению к девушке, а то завтра походила бы на Британский флаг – грудь в звездах, на спине полоски. Кстати, ты же знаешь, что ответить, когда она спросит о своем лифчике? Иди уже. Мне завтра на работу. Кыш!

– Так ты подслушивал нас?

– Что, значит, подслушивал? Подслушивать, это ухо к замочной скважине подставлять, а я просто услышал. И потом, она не моем вкусе. Сгинь!

Алька посмотрела на брата и вздохнула:

– Знаю я, кто в твоем вкусе.

Вадим вскинулся на постели и запустил подушку вслед сестре.

– Вот ведь зараза! Обязательно было так всё испоганить? – крикнул он. – И не забудь завтра перед стартом из дома разбудить свою Крестную Фею, там, на платье, записка. Хочет полюбоваться на тебя.

– Откуда ты знаешь про Крестную Фею? – спросила сестра и бросила подушку обратно. Вадим поймал ее на лету и положил опять под голову.

– Что? Слушай, у меня башка уже не варит, время пятый час, иди уже спать! Не морочь голову!

– Просто Инна сказала, что коль ты стал ее Ангелом—Хранителем, то она будет для меня Крестной Феей.

Он открыл глаза. Что-то кольнуло в груди, и он вдруг услышал долгое и тягучее «до». В голове будто прояснилось, словно до этого мысли толклись в тумане. В вязком и сыром тумане.

– Она так сказала? – спросил Романов.

– Угу.

– Иди спать, Золушка. Завтра тебе предстоит полдня изображать служанку, а потом стать принцессой. Надеюсь, в полночь не превратишься в тыкву!

В отместку тут же прилетел тапок, затем хлопнула дверь. Брат почесал ногу, куда тапок угодил, и закрыл глаза. Спать хотелось до невозможности.