Читать книгу Эромемуары - Вадим Безанов - Страница 8

И всё же, несмотря на моё похвальное намерение оставить втуне воспоминания о двух, так сказать, промежуточных школах в двух разных городах, и ограничиться только первой и последней из школ моего детства, отрочества и юности, я не в силах не вспомнить о Людмиле Ивановне, учительнице русского языка, из-за которой у мужской половины нашего 7^а класса то и дело во время урока падали на пол различные мелкие предметы: карандаши, ручки, ластики. Самые смышленые роняли содержимое пеналов, каковое долго и тщательно, на ощупь (ибо глаза, ясное дело, были вперены во глубину стройных бедер руссички) собирали. Кроме того, как минимум один из нас нёс на переменах вахту в районе лестницы, карауля момент истины, который наступал всякий раз, как только Людмиле Ивановне требовалось перебраться с одного этажа на другой… Но и этого нам показалось мало, и мы, зная, что проживает наша училка с чадами и домочадцами на первом этаже стандартного панельного дома в трех кварталах от школы, отправились как-то большой компанией взглянуть, что там у неё творится в родных пенатах, не ходит ли она по комнатам в неглиже, не склонна ли к переодеваниям у незанавешенных окон. Первым был подсажен к заветному окошку учительской спальни Лёня Соколов. Лёня, бросив взгляд внутрь, вдруг изменился в лице, соскочил на землю и с криком «увидел! увидел!» припустил со всех ног в неизвестном направлении, преследуемый ватагой юных вуайеристов, вопрошавших на бегу, что именно ему посчастливилось узреть, и едва не отколотивших Лёню, когда он в конце погони признался, что всё, что удалось ему увидеть, – это сиротливо брошенный лифчик на спинке стула… Как вскоре выяснилось, мы недооценили глазастость Лёни. Именно он оказался в нужное время в нужном месте – в безлюдной чаще центрального парка в предвечерних сумерках – где застукал нашего трудовика Витольда Матвеевича и нашу учительницу Людмилу Ивановну за обоюдным адюльтером. Впрочем, застукал – сказано не точно, скорее, засёк. Из кущи кустов. Позже выяснилось, что это был его постоянный наблюдательный пункт, на котором он активно набирался жизненного опыта, подсматривая за уединяющимися парочками. Парочек манила сюда не только глушь, но и затерянная в этой глуши неведомо кем и когда сюда притараненная скамейка: по советским социалистическим меркам – идеальное ложе сусального трёпа с последующим трахом. Возможно, не накостыляй мы ему тогда слегка по шее за ложную тревогу, Лёня ни за что бы о своём НП нам не сообщил. Но он горел желанием реабилитироваться в наших глазах, доказать всем, что он не какое-то там фуфло и слюнтяй, для которого один вид брошенного на спинку стула лифчика есть достаточный повод для эротического ликования. И доказал. Наглядно. На его чудесном НП перебывали все мальчишки из нашего класса. Лично я заявился, когда пришла моя очередь (во избежание провала, мы додумались не залегать в Лёнином НП всей ватагой, но, разбившись на пары, бросили жребий – кому когда заступать на дежурство), с театральным биноклем, которому я обязан незабываемой эротической сценкой, подсмотренной мной во время бурного совокупления нашего трудовика с нашей руссичкой. Совокуплялись они, кстати, почти всё в той же банальной рабоче-крестьянской позе – насколько оной не препятствовала узость скамейки и наличие у неё спинки, по-над которой тряслась ножка Людмилы Ивановны, обутая в модную белую «лодочку». Но незабываемой эта сценка стала не из-за учительской ножки, а из-за комара, намертво вцепившегося в обнажённую ягодицу трудовика. Ягодица ходила, само собой, ходуном, но комар и не думал прерывать из-за такой мелочи свой ужин (или завтрак? кажется, комары ведут ночной образ жизни), и нагло наливался трудовой кровушкой Витольда Матвеевича. Помнится, я подумал тогда, что если сейчас трудовик попросит Людмилу Ивановну шлёпнуть себя по заднице, а именно по правой её половинке, она сочтёт это вопиющим извращением и, скорее всего, прервёт коитус на полуслове (к тому времени все мальчики нашего класса были уже прекрасно осведомлены, что училка наша раскочегаривается долго, а раскочегарившись, разражается матёрными частушками; в данный момент она была ещё явно далека от демонстрации своих познаний в области фольклора, следовательно, к сексуальным экспериментам не готова).

Я был бы несказанно горд сообщить читателю, что предосудительную связь наших учителей мы сумели сохранить в тайне. Но увы, не бывает стада без паршивой овцы. Более того, без таковой уже и стадо (точнее – отара) вроде как бы и не стадо, а так – случайное скопище баранов… В общем, что там рассусоливать, громыхнула по школе сенсация: двое женатиков, имеющих на личном счету по паре малолетних детишек, преступно милуются Бог весть где, а конкретнее – на задворках Центрального парка имени Крупской, на облезлой лавочке в антисанитарных условиях! И не просто милуются, но совокупляются, сношаются, совлекаются, трахаются, харятся, одним словом, любят друг дружку во всех смыслах этого чудесного действа, или, другим словом, партийно-официозным, морально разлагаются прямо на глазах у подглядывающей несовершеннолетней общественности…

Оргвыводы школьного начальства последовали незамедлительно. Месяца через три (а три месяца на раскачку для советских педагогических коллективов – это почти мгновенно): трудовик перевёлся служить мастером-педагогом в профтехучилище, а Людмилу Ивановну понизили в должности до учителя младших классов. Училку нам было жаль, а вот трудовика – нисколько. Очень уж был он лощеным: с голливудскими усиками, сальной улыбкой и напомаженными бриолином волосами. Нами двигала не банальная зависть подрастающих самцов, а здоровое эстетическое недоумение: как могла наша Людмилочка Ивановночка польститься на такого, в смысле – на эдакого? Мы же тогда по малолетству и неопытности знать не ведали, что женщины любят в основном ушами да внутренними ощущениями, а глаза им в этом деле без надобности, отсюда и выбор, вгоняющий иных пристрастных наблюдателей в оторопь искреннего непонимания… Кстати сказать, самые впечатлительные из нашей братии, шокированные выбором училки, перестали не только ронять на её уроках карандаши и ручки на пол, но даже и спешить под лестницу тогда, когда Людмила Ивановна поднималась или спускалась по ней, являя юному, вуайеристически настроенному народу чудо своих умопомрачительных бедёр. Спешу заметить, что ваш покорный слуга, любезный читатель, в рядах этих разочарованцев отсутствовал, ибо прекрасное, если оно действительно прекрасно, истинных ценителей не разочаровывает, но вдохновляет…

Прежде чем перейти к следующему эротическому эпизоду, связанному с преподавательским составом школы, необходимо предварить его аналогичной по содержанию, но не по профессиональной принадлежности некоторых её участников, сценкой.

Дело было так. Девятый класс. Весна в самом разгаре. Солнышко уже не только светит, но и начинает активно пригревать. Девушки переобулись в босоножки и переоделись в легкие платьица. У парней возникли сезонные проблемы с карманами. В те времена разгрузочные жилеты не практиковались даже в армии. О барсетках никто слыхом не слыхивал. Поэтому приходилось обходиться тем, что есть: тремя карманами брюк (два по бокам, один – на попе) и парой кармашков на рубашке (если таковые имелись). Стандартный набор из носового платка, расчёски, пачки сигарет, спичечного коробка, бумажных рубликов и металлических копеек помещался в них с трудом, зачастую вперемешку, и доставлял множество неудобств. Но это так, к слову. Главное в нашей сценке – это босоногие девочки и коротенькие платьица…

Был урок химии. Последний по счету на тот день. То есть шестой. В кабинете химии вместо парт столы, вместо лавок – стулья. Стульев хватало, а вот столов – не всегда. То есть только в том случае, если не все ученики класса дотерпят до шестого окончательного урока. В тот день дотерпели все. Так я оказался за одним столом с одноклассницами Машей и Дашей. Я был гостем, поэтому сел туда, куда указали – между ними. Проболтав ни о чём большую часть урока, этим двум любопытным особам вдруг вздумалось выяснить, чья кожа лучше, глаже и приятнее на ощупь: Машина или Дашина? Третейским судьёй, естественно, выбрали меня. С тем, может быть и зазвали к себе за стол, кто знает?.. Я начал экспертизу – полез под юбки той и другой одновременно (не по рукам же выяснять!). Девочки покладисто раздвинули ножки. Не похабно, но довольно эротично. Известно, что чем глаже и чище кожа, тем она безупречнее в местах сгиба и частого соприкосновения с одеждой или трения с сопредельными членами одного и того же тела. Таким образом, я добрался по внутренним сторонам обеих бёдер почти до трусиков. Прежде чем пойти дальше, поднял глаза, чтобы удостовериться, что класс занят своими делами, а училка, как сидела за своим столом, так за ним и осталась. Удостоверился в обратном. Не весь класс оказался занят своими делами, некоторым – особенно представительницам девичьей половины – чужие дела показались куда как интереснее своих. Но самым кайфоломным было обнаружить химичку в трёх шагах от нашего стола, оцепенело уставившейся на нас, как – если не баран на новые ворота, то как овца – уж точно!..

– Безанов! – не сказала, не закричала, а пропела фистулой Варвара Петровна. – Ты что творишь?! Совсем спятил?!.

– Никак нет, Варвара Петровна, не спятил! – вскочил я на ноги.

– А как тогда это понимать?!

– Весна, – пробормотал я извиняющимся тоном. – Опять же эструс… нейропептиды… амфетамины…

– Так ты ещё и наркоман, Безанов!

Ничего себе вывод из моих примирительных бормотаний!

– Вадик, скажи правду, – посоветовали мне Маша и Даша.

– А вы бы лучше помолчали! – цыкнула на них химичка. – Я бы на вашем месте со стыда сгорела!..

Маша с Дашей переглянулись и, не сговариваясь, уткнулись мордашками в стол, в сгибы своих локтей, сдавленно веселясь по поводу сказанного. Не знаю, чем бы всё закончилось, не раздайся звонок с урока…

Известно, звонок с урока – для учителя. Все, кроме последнего, который возвещает о конце занятий вообще. Этот единственный – для нас, учеников, школьников. Поэтому он спасительным в данном случае и оказался. Класс мгновенно утратил интерес к происходящему и заспешил вон из кабинета, вон из школы – на свободу, под ласковое майское солнышко…

– Безанов, я с тобой ещё не закончила! – изрекла Варвара Петровна ледяным педагогическим тоном.

– А с нами? – поинтересовались Маша и Даша.

– А вы, бесстыжие девчонки, скройтесь с глаз моих! О вашем поведении я с Маргаритой Сергеевной поговорю…

Маргарита Сергеевна – учительница математики – была нашей классной руководительницей и отличалась строгим, под стать своему предмету, нравом. Девочки, тревожно оглядываясь, вышли из кабинета…

Выпроводив бесстыдниц, химичка заперла на ключ дверь кабинета и учинила мне допрос с пристрастием всё на ту же, не дающую ей покоя тему: что это было? Я объяснил, подробно и популярно: что, мол, ничего особенного, так, экспертиза на предмет гладкости кожи. Варвара Петровна (старательно молодящаяся дама лет сорока с приличной фигуркой, правда, не идущей ни в какое сравнение с достоинствами Людмилы Ивановны) несколько раз переспросила, чья это была затея, затем задумалась, после чего лукаво усмехнулась, пробормотала что-то о том, что я насчёт всего такого известный молчун и скромняга, и предложила, пока ещё свежи во мне воспоминания о состоянии кожи на бёдрах моих одноклассниц, сравнить их с её кожным покровом на тех же участках. Сказать, что я не был удивлён – ничего не сказать. Совсем напротив, вечно помня о дополнительных занятиях по сольфеджо, я немедленно раскатал губу, полагая, что и в этот раз меня ждёт нечто подобное, а то и, учитывая отнюдь уже не детский мой возраст, кое-что получше – в плане ассортимента плотских удовольствий. И просчитался. Просвистел, подобно пресловутой фанере, над знаменитой capital du mond. Вместо совращения несовершеннолетнего юнца зрелой особой женского пола вышел полный конфуз. Погладить по бедру, даже по двум, я её погладил; соврать, что у неё кожа куда как глаже, бархатистей и одновременно атласней, чем у моих одноклассниц, охотно соврал, но этим всё и ограничилось, в смысле – кончилось, завершилось. Ну, не совсем этим, я ещё по морде схлопотал, когда, уверенный в своих эротических догадках, полез экспертизничать выше, туда, откуда бёдра произрастают (между прочим, самое мое любимое и заветное местечко в женском теле)… Отрезвление оказалось столь внезапным и ошеломительным, что я не почувствовал боли, но только обиду, которую не стал сдерживать, прохныкав: Сами не знаете, чего хотите, а меня бьёте за то, что знаю. Это нечестно!.. Прохныкал и гордо двинул на выход, благо ключ она из замочной скважины не вынула. Уже в дверях услышал сзади многообещающее:

– Закончишь школу, заходи…

– Не зайду! – буркнул я. – Я вам не мобильная боксёрская груша!..

И действительно, не зашёл. После окончания школы. Зашёл после армии. Но это уже другая история, не про училок, а про армейских подруг… А что касается школьных подруг – озорниц Маши и Даши – то они и не думали никуда исчезать, не выяснив, кто из них на свете всех милее, румяней и так далее. Не в том я был после Варвары Петровны настроении, чтобы миндальничать попусту дальше. Я им разъяснил, что если они действительно хотят выяснить качественное состояние своих кожных покровов, то одних бёдер для полноценной экспертизы будет недостаточно. Понадобятся такие участки тела, как те, где ноги плавно переходят в попу, а также кожа под грудями, под мышками и вокруг ануса… Они подумали, пошептались, попререкались, похихикали и потащили своего Париса к одной из них на квартиру, пустовавшую в отсутствии работающих родителей. Чем мы там занялись, читателю станет ясно после изложения случая с другой училкой – училкой-практиканткой…

Дабы не выбиться из темы, заявленной в названии главы, придётся вновь пожертвовать хронологией. С первой и последней в нашей школьной жизни практиканткой (студенткой четвёртого курса пединститута имени Бонч-Бруевича) мы познакомились в последнем – десятом классе. Ею оказалась шатенка с ласковыми серыми глазами и умопомрачительной родинкой у левого уголка верхней губы. Фигурка тоже вроде бы ничего, в смысле – не входила в непримиримое противоречие с фэйсом. Впрочем, практиковалась она у нас, к сожалению, зимой, так что наверное можно было заключить только, что ноги у неё не гусём и талия отнюдь не прегадкая. Ни ручки, ни карандаши, ни тем более пеналы во время её уроков на пол не падали и никто не скрывался под партой, чтобы неторопливо весь этот канцелярский скарб подобрать. Мы тогда полагали, что этого не происходит потому, что уже повзрослели, что уже не те молокососы, которые были готовы таращиться на любые ножки, обнажённые чуть выше колен. Но мне почему-то кажется (как казалось и тогда, но не так твёрдо и уверенно, как кажется сейчас), что если бы Людмила Ивановна переехала вслед за мною в этот город и поступила работать в эту школу, и стала бы преподавать русский язык и литературу в нашем классе, то всё бы с ручками и пеналами повторилось как встарь… И тем не менее, почти вся мужская половина нашего класса при виде практиканточки дружно изобразила стойку борзой, наткнувшейся на перепёлочку. Однако на поверку она оказалась вовсе не перепёлкой и даже не куропаткой, и вообще не дичью, но хищницей. Для меня это стало ясно сразу после двух-трёх вечеринок, обставленных как празднование дней рождения, от посещения которых грех отказываться. Практикантка и не отказывалась. Она приходила, поздравляла, пила вино, даже танцевала иногда с кем-нибудь из мальчиков, но опытному взгляду было видно, что интереса мы для неё не представляем. Сначала я подумал, что из-за нашего малолетства, а потом понял, что годы тут ни при чём, а при чём нечто совершенно иное. И если бы не общевидовая кобелиная самовлюблённость, то эту странность заметил бы не только я. Странность была в том, что ей явно больше нравились наши девочки, а не мальчики. Именно с ними она общалась охотно, многоречиво, улыбчиво, весело, тогда как до нас попросту снисходила. Мне открылся истинный смысл её слишком нежных отношений со своей сокурсницей Адой, проходившей практику в параллельном классе. Хотя поначалу именно внешний облик этой самой Ады смущал, препятствуя прийти к напрашивающемуся выводу о нетрадиционной ориентации нашей практикантки. Дело в том, что Ада была с виду не менее симпатична и нежна, чем Жанна (Жанна Олеговна – если официально), а это обстоятельство напрямую противоречило ходячим представлениям негодующих мужиков, согласно которым в лесбийской паре одна из двух телок должна быть непременно мужеподобной, так как именно внешний вид, отвращая от нее лиц противоположного пола, подвигает таких мужланок склонять нежных девушек к однополой (по сути, но не по смыслу) любви… Я поделился своими наблюдениями с обществом и был поднят им на смех. Мужская половина нашего класса напрочь отказывалась верить, что такая хорошенькая девушка, как Жанночка, может оказаться… этой… ну из тех… вот, даже язык не поворачивается такое про неё ляпнуть… Тоже, нашли аргумент – язык у них не поворачивается, видите ли… Я не стал вступать в долгую дискуссию, приводить доказательства своей правоты, брызгать праведной слюной и т. п., а попросту утратил всякий интерес к практикантке, чем вызвал ехидные смешки у некоторых своих одноклассников, не преминувших помянуть всуе басню о лисице и зелёном винограде. Между тем практикантка времени даром не теряла, всё теснее сближаясь с некоторыми нашими одноклассницами. А с обладательницами бархатно-атласных бёдер Машей и Дашей так и вовсе сделалась запанибрата: не однажды замечал, как они запирались в физкультурной раздевалке – якобы чтобы примерить какую-нибудь обнову. В том, что эта обнова относилась к шмоткам интимного характера я не сомневался… И вдруг, в один – не скажу «прекрасный», но – памятный день я стал замечать на себе во время урока пристальные взгляды практикантки. Взглядами дело не ограничилось, последовали знаки устойчивого внимания к моей особе, закончившиеся неожиданным приглашением на чашку кофе в ближайшем кафе. Вектор её намеков и расспросов во время кофепития заставил меня насторожиться. Из книг я знал, что лесбиянки не склонны легкомысленно менять свою ориентацию. Значит, здесь что-то другое… Я устроил внеочередную сессию наших «сердец трёх», на которой и припёр моих атласно-бархатных охмурительниц к стенке: колитесь, мол, что происходит? Первой раскололась Маша, а за ней и Даша не замедлила с откровениями. Оказывается дело у них с практиканточкой наконец дошло до однополого групповичка, в котором самое непосредственное участие приняла её не разлей-вода-подружка Ада, и во время которого от этих будущих училок им (Маше и Даше) не удалось скрыть своей некоторой разочарованности происходящим. В ответ на недоумение практиканток эти мои дурёшки не нашли ничего лучше, как обмолвиться, что-де они видали и получше, и даже сказать – с кем именно они это «получше» видали. Вот отсюда и повышенный интерес лесбийской общественности к моей скромной особе.

Вы когда-нибудь пробовали соблазнить внушительной суммой денег двух страстно любящих друг друга лесбиянок, а потом еще и раскочегарить их на настоящий секс втроем не с искусственным, а с природным мужским достоинством? Не пробовали и правильно делали. Пустая трата времени и средств. Всю ночь чувствуешь себя с боку припёка, гадским разлучником двух любящих сердец, напрасно пытающимся отвлечь прочих участниц групповичка своим нелепым, колом вставшим, членом от естественнорозовых утех. И хотя я денег не сулил, напротив, это меня соблазнили новеньким диском Пола Маккартни «Оркестр в бегах» продемонстрировать свои секреты в области группового секса, но чувствовал я себя точно также, как почувствовали бы себя вы, мой гетеросексуальный читатель мужского пола, если бы не пожалели энной суммы на групповуху с лесбиянками. Сколько ни пытался обрести, наконец, миг незатейливого, безмятежного счастья, когда каждый вмещает всех прочих участников групповичка, так ничего и не вышло. Стоило этим лицам, по́пам и писям нетрадиционной ориентации уяснить кое-что из моей секс-техники, как они тут же бросили меня на произвол судьбы (уныло мастурбирующего соглядатая) и перекинулись друг на дружку жадно опробывовать с таким трудностями и жертвами добытое ноу-хау. Разумеется, я об этом даже Маше и Даше рассказывать не стал, что уж говорить о мужской половине нашего 10^а, для которой я всегда был своим в доску парнем – регулярно онанирующим девственником, почему-то никогда не прикидывающимся, в отличие от многих других, опытным соблазнителем, самозабвенно выдающим свои сексуальные фантазии о мнимых победах за действительно имевшие место быть половые происшествия. Ещё одно спасибо от меня в личное дело моего родителя – это он вбил в меня сызмальства, что настоящие мужчины о таких делах должны категорически помалкивать…

Если уж практикантка-студенточка прошла у нас по графе «Училки», то не вижу оснований, не включить в неё мою первую учительницу поцелуев Леночку, ибо я, в полном согласии с тайным советником Гёте, полагаю, что всякий, у кого мы чему-то научились, является нашим учителем. Так, вот, мы как раз вошли в возраст первых серьёзных вечеринок (серьёзных – потому что с танцами-прижиманцами и с непременной выпивкой (девочкам мы варганили крюшон, стараясь сделать его послаще и одновременно поубойнее, а сами, всемерно ощущая свою взрослость, хлестали водку и коньяк, коими и блевали затем украдкой друг от друга в ванных и туалетах)).

Откуда взялась Леночка, я уже не помню. Но каким-то образом она оказалась на одной из наших вечеринок (из тех, что организовывались днём, покуда родители отсутствуют, работая на своих работах). Она была тремя-четырьмя годами старше нас и оказалась родом из тех же мест, что и я (я имею в виду не мекленбургскую дыру, конечно, а тот самый город, куда моего отца из этой дыры перевели). Невысокая, стройная, белокожая брюнетка, дающая в танце-медляке уроки настоящих – с надлежащим использованием языка – поцелуев. Мне, как земляку, она дала не один, а целых три урока. Причем два из них тета-тет, у нас дома, ясное дело, во время и за счет школьных уроков, когда в квартире никого не было. Кроме поцелуев, эта добрая девушка просветила меня также насчёт эрогенных зон пола, к которому принадлежала. Среди прочего упомянула о внутренней стороне женских коленок, жаркие поцелуи которых якобы заводят баб с полуоборота. Если, конечно, баба не дура, для которой страстная ласка в этом месте – повод похихикать от банальной щекотки… Ну я, не будь идиотом, выслушав поучение, немедленно впился губами училке в коленку. Лена заржала. Я отпал и удивлённо вытаращился на неё: Ты чего? Она, мгновенно посерьёзнев, горячо заверила: Нет, я не дура! Мне не щекотно, просто эта коленка у меня ни хрена не чувствует после травмы. Я ведь гимнастикой занималась…

– А эта? – указал он на другую.

– А эту не трожь!

– Почему?

– Не твоё дело! И потом на учителях не пробуют. Это во-первых! А во-вторых, надо не только губами, но и языком, внутренней его стороной эрогенную зону обрабатывать…

– Так?

– Ха-ха-ха! Не тронь, дурак!..

В общем, она оказалась абсолютно права. Насчёт внутренней стороны женских коленок. Жаркие поцелуи этих зон действуют практически безотказно (при условии, что ваша партнёрша нормальная здоровая девушка, не бывшая гимнастка, не альпинистка и, не упаси Боже, почитательница восточных единоборств, поскольку у этого контингента, как правило, с коленками просто беда – они утрачивают всякую чувственность, в том числе из-за травм). Лена сама мне это тогда же доказала. И не один раз, а три, то есть ровно столько, сколько успели до прихода с работы моей маменьки, заставшей нас за зубрежкой Днепра, который чуден при любой погоде. Маме я представил её, как новенькую, как второгодницу, над которой мне нашим классным руководителем было поручено шефство. Вот, мол, мамочка, я и шефствую, Гоголя учить заставляю… Моя славная родительница сделала вид, что поверила…

Именно с Леной у меня случился мой первый полноценный коитус, проще выражаясь, трах. Наученный горьким опытом, полученным мною в пионерском лагере (см. выше), я ни на секунду не усомнился в том, что́ именно от меня требуется и куда конкретно надлежит моей эрекции стремиться. Ощущения оказались неоднозначными. С одной стороны, я ожидал от этого пресловутого акта, от исполнения мечтаний любого половозрелого (или всё ещё дозревающего) мальчишки в области интимных отношений с противоположным полом чего-то большего по части восторга. А с другой стороны – ощущения были довольно приятными и совершенно новыми, то есть не шли ни в какое сравнение с теми «ручными» оргазмами, которые я испытывал дотоле. Правда, кое в чем я оказался не на высоте. Отсутствие соответствующего опыта не могло не сказаться. Оно и сказалось. Так, во время второй «палки», которая на мой неискушенный взгляд, что-то уж слишком затянула с наступлением оргазма, я, дабы меня, не дай Бог, не сочли каким-нибудь половым уродом, решился на откровенный обман, на имитацию оргазма примерно на двадцатой или двадцать второй минуте беспрерывных фрикций. Зато третья «палка» прошла, по моему наивному мнению, без сучка без задоринки, не продлившись долее 7–8 минут… Но самое главное, что я вынес из первого опыта копулятивного общения с противоположным полом, это то, что сладострастные вопли партнерши есть необходимая составляющая этого процесса – они повышают твой тонус, льстят твоему самцовому эго и укрепляют тебя в доблестном намерении перетрахать всех тех самочек, на которых давно положил, подумывал положить или ещё положишь в будущем свой неотвратимый глаз неугомонного ёб…ра…