Читать книгу Секретный агент по морскому делу - Вадим Хитров - Страница 17

1767 год, март, Лондон

На следующий день состоялся допрос.

Перед Плещеевым предстал довольно высокий молодой человек, широкий в плечах, но несколько сутулый, худощавый, про таких говорят – «жилистый». Помятый, плохо сидящий на нем камзол, будто сшитый не по мерке, придавал его вроде бы хорошей фигуре некую нескладность. Свалявшиеся русые локоны, простое русское лицо, коих тысячи, по-доброму открытый, но испуганный взгляд довершали картину. Он никак не походил ни на законченного пьяницу, ни на безжалостного убийцу.

Симолин тоже присутствовал на допросе, но держался в стороне, дозволив Плещееву полную свободу действий.

– Здравствуйте, Александр Петрович, – спокойным назидательным тоном начал разговор офицер, – зовут меня Плещеев Сергей Иванович, я следователь от Адмиралтейств-коллегии, прибыл из Петербурга специально для прояснения обстоятельств вашего дела и сопровождения вас в Россию. Сейчас мне надо снять с вас показания, учтите, от этого разговора во многом зависит, отправитесь вы на родину в кандалах или же нет. Я ложь за версту чую, так что рассказывайте без утайки.

– Да я что, ваше благородие, не мог я Сашку, тезку своего, убить! Не понимаю, как так получилось, мы ведь вместе жилье снимали. Сашка хороший парень, но довольно скрытный, часто пропадал куда-то, так что особой дружбы мы не водили, хотя отношения сложились добрые. Ну а тут, у него именины, он сказал, что денег получил прилично, пригласил кутнуть слегка. Я, конечно, согласился. Ну вот и кутнули. Как на улицу вышли, так и отрезало. Ничего не помню. Ничегошеньки! – горько, с мольбой выплеснул Касатонов и обхватил голову руками.

– Спокойно, Касатонов, наберись мужества! – повышенным тоном произнес Симолин.

– Да уж, Александр Петрович, давайте спокойно и по порядку. Как пришли в заведение помните, в котором часу?

– Это помню. В шесть темнеет и фонари зажигают, так что пришли около семи.

– Хорошо, продолжайте.

– Ну вот, я и говорю, пришли, чин чинарем, заказали всякого, выпивали за здоровье именинника. Потом стали в брэг[23] играть, я-то не понимаю ничего толком, а он, то есть Квашнин, дока первостатейный. Он мне как-то правила рассказал. Ну я играл как мог.

– Кто еще был за столом, я имею в виду партнеров по игре?

– А, ну сидели там. Лубянов, он с нами же приехал на учебу. Вернее, не то чтобы на учебу, а что-то вроде дядьки, за нами присматривать. Мы с ним, то есть с Лубяновым, проигрались быстро и пошли выпить. Он угощал. Потом подошел Квашнин и сказал, что надо идти. Мы вышли, темно, и все, дальше не помню. Да, вот еще что. Англичанин с нами играл, я его знаю. Он на верфи кузнечными делами заведует, фамилия у него Блэксмит, подходящая к его ремеслу. Он проигрался вдрызг и отдал Сашке башмаки свои, а они в аккурат подошли. У Сашки-то сапоги стоптанные были совсем, даром что каши не просили.

– Так в момент убийства на Квашнине были чужие туфли?

– Выходит, так, Блэксмит его обувку натянул, не босым же ходить.

– А что, туфли эти были какие-то особенные, очень дорогие? Пряжка, например, золотая или с каменьями?

– Да нет, хотя башмаки что надо, Блэксмит долго крутил ими, нахваливал, новые, мол, первый раз надел, может, соврал, а может, и нет. Башмаки и впрямь выглядели богато, еще сказал, что у него все равно больше и нет ничего.

– Опишите туфли.

– Тупоносые, на каблуке, темно коричневые, почти черные, пряжки довольно массивные из какого-то белого металла, может серебряные, точно не могу сказать. Да, Блэксмит, он еще фамилию называл.

– Чью фамилию?

– Да мастера, сапожника. Хвастался. Как же его? – тщился вспомнить Касатонов.

– Самый дорогой мастер в Лондоне это Ламб, – вставил Симолин.

– Точно, Ламб.

– Как же вы оказались за четыре квартала от кабака? – напирал Плещеев.

– Да хоть убейте, провал какой-то. Никогда такого со мной не случалось, – сокрушенно говорил Касатонов.

– Да уж, братец, память у тебя прямо старческая, – в сердцах сказал Симолин.

– Никакая не старческая, я корабль по памяти нарисовать могу.

– Выходит, ты просто до провалов в памяти допился? – спросил Симолин.

– Никак нет, ваше высокоблагородие, я всегда меру знаю, много не употребляю, голова потом болит, ничем не унять.

– А чем тебя Лубянов угощал?

– Пивом, темным таким, на наш квас похоже, только хмельное оно сильно. Так вроде не чувствуешь, а по ногам шибает.

– Видать, не только по ногам, – буркнул Симолин.

Дальше допрос продолжил Плещеев.

– А вы все время сидели с Лубяновым или отходили куда?

– Да нет, до ветру только. Вернулся, глядь, а уже новая пинта пенится.

– А Лубянов, он всегда щедрый такой?

– Ну да, щедрый, скажете тоже, у него положенных-то денег едва допросишься. Квашнин не раз жаловался, даже рапорт хотел на него писать. Но за два дня до того вечера я долги аж за три месяца получил, Квашнин, наверное, тоже, а то откуда деньги бы взялись на попойку.

– Если Лубянов прижимистый такой, то с чего же он вдруг расщедрился?

– Не знаю, может от выпивки душа взыграла.

– Скажите, а вы шпагу всегда с собой носите?

– Нет, не люблю я этого, не привычен, что я, дворянин какой, мешается только, да и фехтованию не обучен.

– А если заварушка какая-нибудь?

– Нож за голенищем куда надежней, и кулаки будь здоров, они у меня похлеще любой шпаги будут.

– То есть обычно вы шпагу не носили?

– Так и есть.

– А откуда у вас вообще взялась шпага, да еще гвардейская?

– Как откуда? Нам всем выдали перед отъездом, а уж какая она там, я не ведаю, не разбираюсь.

– Вы понимаете, сколько стоит такой клинок? С чего вдруг вам выдали такую шпагу?

– Да не знаю я! – с надрывом ответил Касатонов.

– Значит, вы утверждаете, что обычно шпагу не носили?

– Не носил.

– И где же она хранилась?

– Где хранилась? Так на дому и хранилась, я ее в шкафу повесил, и вся недолга.

– В ножнах?

– Ну да.

– Почему же вы ее взяли в этот вечер?

– Я знал, что Лубянов будет, а он всегда говорил, чтобы мы при шпагах ходили. Мол, русский офицер не хуже их джентльменов быть должен, а они завсегда при шпаге. Негоже, мол, русскому офицеру безоружным являться. Вот я и надел, чтобы он не ругался.

– Вы же не офицер.

– А ему все одно.

– Это точно ваша шпага? – спросил Плещеев, показывая сломанный клинок.

– Вот горе-то! – навзрыд вырвалось у Касатонова.

– Ваша или нет? – настаивал лейтенант.

– Моя, наверное. С ней я в тот день был, это точно, а до той поры и не вынимал ее толком.

– Вспомните, это очень важно, для вас, в том числе.

– Вы знаете, мне кажется, ручка как будто немного другая.

– Как будто?! И не ручка, а эфес, твою..! Понимаешь, дубина ты стоеросовая, что сейчас судьба твоя решается, – не выдержал Симолин. – Были какие-нибудь особенности на сей шпаге, узоры там или надписи?

– Да не рассматривал я ее. Говорю, в ножнах висела, – в отчаянии ответил Касатонов.

– Кто к вам заходил в комнату? Вспоминай, живо! – напирал Симолин.

– Никто, в общем, горничная разве что, прибрать, и Лубянов пару раз заявлялся.

– Зачем? – спросил Плещеев.

– Положено, проверять, чтобы в чистоте и порядке все было.

– Когда он последний раз заходил? – спросил уже Симолин.

– За день до этого случая, досмотрел все, в шкаф заглянул, ругался, что шпагу не ношу, что беспорядок, чертежи везде раскиданы. А они не раскиданы, они разложены были по особому порядку.

– Что за чертежи? – поинтересовался Плещеев.

– Кораблей английских. Я как увижу корабль, так сразу все и запоминаю, потом рисую. На верфи никаких зарисовок делать нельзя, так я дома.

– И где же они теперь? – спросил Плещеев.

– Не ведаю я.

– У Лубянова ключи от вашей комнаты имеются?

– Не знаю, мы не давали.

– Как зовут горничную? – не унимался Плещеев.

– Лиза, то есть Элизабет, но мы ее по-нашему прозвали, она ничего, приняла. Перед Лубяновым нас никогда дурно не выставляла, жалела нас, хотя иногда было за что, – грустно произнес Касатонов и совсем закручинился.

Плещеев выразительно посмотрел на Симолина, тот только слегка скривился,

– Ладно, идите и попытайтесь вспомнить хоть что-нибудь, – почти по-доброму произнес Плещеев и позвонил в колокольчик, вызывая охрану.

– Темное дело, – мрачно констатировал лейтенант, как только за подозреваемым закрылась дверь. – Одно ясно, Касатонов никого не убивал, во всяком случае, сознательно. Да и как он мог сделать смертельный укол, коли шпаги в руках в жизни не держал, да еще в таком подпитии. Все это смахивает на провокацию, но мне кажется, что для всех Касатонов должен оставаться главным злодеем. Авось истинный убийца расслабится и выдаст себя.

– Да, на губителя своего товарища он никак не тянет. Я это сразу почувствовал, а теперь вы и вовсе мои сомнения развеяли. Однако, может быть, наоборот – объявить его невиновным, тогда настоящий преступник занервничает и проявится? – рассуждал Симолин.

– Пока не знаю. Давайте все-таки подведем некоторые итоги. Агент русской разведки получает задание и начинает действовать, через какое-то время намекает, что дело движется и запрашивает денег, скорее всего на подкуп. Потом четыре человека собираются в одно время в одном месте, выпивают, играют в карты и бац, Квашнина убивают при совершено невероятных обстоятельствах. Причем на Касатонова, скорее всего, возвели напраслину, в общем, довольно неумело. Может, от них обоих хотели избавиться, убрать из Англии? Однако два трупа, это слишком, для второго посчитали достаточным обвинения в убийстве.

– Пожалуй, складывается впечатление, что Касатонова выбрали неслучайно. Одним выстрелом двух вальдшнепов, как это по-английски. И так красиво, мы, мол, не вмешиваемся в ваши дела. Сами разбирайтесь со своим убийцей. А причиной тому вполне могли быть незаурядные способности Касатонова делать чертежи кораблей, только увидев их, – задумчиво произнес Симолин.

– Верно! А эти пряжки, при чем здесь пряжки? Чертежи видел Лубянов, и если он завербован, то мог доложить о них своим хозяевам.

– Эко вы хватанули, Сергей Иванович, сразу уж и завербован.

– Скажите, а что известно о Лубянове?

– Ну, он состоял при графе Чернышеве, собственно, он его и направил для присмотра за теми, кто обучается здесь на верфи. Вы-то в Глазго прямиком отправились и с Лубяновым не пересекались. Сказать про него особенно и нечего. Выпивоха, с ленцой, до юбок охоч, однако ни в чем таком замечен не был, правда, за ним никто и не следил.

– А надо бы.

– Соглашусь с вами.

– Теперь Блэксмит.

– О, Стивен Блэксмит, фигура известная, железных дел мастер, заведует на Чатемских верфях всем кузнечным хозяйством. Имеет большую семью, трое дочерей, и две из них на выданье. Выпивает тоже изрядно, картишками балуется, – доложил Симолин.

– Значит, денег не хватает, – предположил Плещеев.

– Полагаю, что да.

– Где его найти?

– Мне сообщили, что он пропал.

– Интересно. Может, он и убил?

– Туман.

– С полицией вы общались?

– Полиции, в нашем понимании, в Лондоне до сих пор не существует. Странно, правда, особенно если учесть количество грабителей, воров и другого отребья на здешних улицах. Зато в Лондоне орудуют ищейки из Боу-стритского патруля под предводительством «Слепого Джона», или «Слепого Лиса», как его еще называют. Я беседовал с одним из его помощников. Зовут его Гарри Лоу, тот еще фрукт, спесивый, с иностранцами обращается свысока, даже брезгливо, дело ему это без надобности. Тратить свое время на каких-то русских они не желают.